Сделка с Дьяволом

— Твой новый комлинк, — Траун протянул большую белую коробку Лее. — В нем есть мой личный номер. Они неспешно готовились к отъезду. Лея приняла решение провести несколько дней у родственников, прежде чем вернуться на Корускант, и посетить гробницу своей матери. Последнее вызывало у девушки волну безотчетного страха, словно, прикоснувшись к холодному мрамору усыпальницы, она окончательно признает свое родство с семейством Наберри и отринет связь со своими приемными родителями. Лея поспешно распаковала коробку и теперь восторженно разглядывала новый комлинк одной из последних моделей, который определенно стоил очень много. — Ну ничего себе! Я даже не знаю, что из этого более дорогой подарок… номер самого гранд-адмирала Трауна или это чудо техники, — Лея не удержалась от колкости, но в то же время не могла сдержать счастливой улыбки. Особенностью этой модели было наличие мощной портативной станции, транслирующей голограмму звонящего. — Ты заслужила, — ответил чисс; самодовольная ухмылка сияла на его красивом лице. — Переубедить вчера тебе меня не удалось, мое решение о необходимости охраны остается неизменным, но… мне понравились твои методы, как и то, каким ласковым, а не только острым умеет быть твой язычок… — Замолчи, — возмущенно прошептала Лея; ее щеки вспыхнули от упоминания того, что происходило вчера. Что на нее нашло? Должно быть, это был пик действия зелья или… она действительно настолько хотела его? Сегодня все, происходившее на протяжении последних нескольких дней, казалось ей сном — диким и нереальным. На самом ли деле мужчина напротив нее — ее муж теперь? Этот имперец, экзот, это он и есть тот, кому она отдавалась с такой страстью под высокими сводами каменной пещеры? Это перед ним она опускалась вчера на колени, собственноручно расстегивала тонкими пальчиками ремень его брюк, желая прикоснуться к его твердому, внушительному члену губами, ощутить на вкус его страсть и видеть, как его хладнокровие и стальная выдержка отступают перед лицом удовольствия. Странное желание повелевать этим сильным мужчиной зародилось у нее в груди и не отпускало. И видеть, как тихие хриплые стоны слетают с его уст в такт ее движениям, ощущать, как пульсирует его желание под нежной кожей ее губ… видеть, как он почти теряет контроль… Да, это стоило того. Иметь хоть немного власти над ним. Пусть так… Но это не отменяло того факта, что сейчас, когда Траун так откровенно вспоминал об этом, Лея смущалась. Ей становилось не по себе от того, как быстро ее тело вспомнило это темное желание и откликнулось сладкой пульсацией внизу живота. Нет. Она должна взять себя в руки. Но вместо этого она сделала шаг вперед и взяла в руки его лицо, а затем прикоснулась к губам. Она хотела, чтобы это был нежный поцелуй благодарности. Хотела просто отвлечь его внимание, чтобы он не продолжал вспоминать моменты их близости, чтобы перестал искушать ее. Но получилось иначе: ее язычок коснулся горячих уст чисса, а губы начали свой развратный танец. Нет, это вышло и близко не так целомудренно, как она хотела. Это не было похоже на сдержанный поцелуй жены, так целовать могла скорее любовница, куртизанка, желающая увлечь в свои жаркие объятия понравившегося ей мужчину на целую ночь. Она нашла в себе силы слегка отстраниться и прервать поцелуй. Перевела дыхание и посмотрела в глаза Трауна. Он был доволен — иначе описать выражение его лица она не могла. — Комлинк я планировал тебе подарить в любом случае, но именно так, — он явно намекал на последний поцелуй, — именно так ты убедила меня дать тебе мой номер, хотя я сомневался до последнего. Мне определенно нравится такое проявление твоего характера… Направляй свои страсти в это русло, и кто знает, быть может, ты добьешься того, чего ни одна женщина не смогла… Траун знал, насколько каждая женщина хочет быть уникальной, единственной для своего мужчины. Стоит лишь создать конкуренцию и погладить чувствительное самолюбие избранницы, как женщина сама втягивается в это желание быть лучшей… независимо от того, насколько этот мужчина ей нужен. А он нужен Лее гораздо больше, чем она пока сама готова признаться. Лея хотела возразить. Хотела сказать что-то о том, что все, что ей нужно, она возьмет сама, и колкая фраза уже крутилась у нее на устах, но беспокойный ум зацепился за иной, не менее интересный факт: — Почему ты не собирался давать мне номер своего комлинка? Это как-то странно, ты не находишь? — Лея, конечно, не собиралась названивать ему, но, с другой стороны, разве не для связи придумали все эти устройства? Траун сдержанно кивнул, выражая понимание, но вместе с тем ответил холодно и серьезно: — Как я говорил, я ценю свободу других. Но свою еще больше. Поэтому я предпочитаю сам определять время для связи. Однако, с другой стороны — это неправильно, если моя жена будет связываться со мной, оставляя сообщение моему адъютанту, а ведь именно так делают практически все. — Практически… но не все, — констатировала факт Лея. — Да. Есть несколько исключений. И теперь ты одно из них. — Ты можешь быть спокоен, я не буду тебе звонить, — в тон ему холодно ответила Лея. Ей не понравилась надменность в его голосе и все та же безапелляционность, с которой он определял, как будут выстраиваться те или иные вещи в их совместной жизни. Неприятный холодок пробежал у нее по спине. Между ними по-прежнему была пропасть, и вряд ли даже время поможет ее заполнить. — Ты уже исключение из многих моих правил, Лея. Я все обдумал, это осознанный шаг. Ты можешь звонить мне тогда, когда тебе захочется, и я отвечу, если такая возможность будет. Лея сдержанно кивнула. Такая простая вроде бы вещь, но было видно, что даже это далось ему нелегко. А сколько еще сюрпризов ее ждет впереди? — В каком-то смысле этот брак — это, возможно, даже больший выход из зоны комфорта для меня, чем для тебя. Я не хочу слишком уж менять привычный мне образ жизни. — В этом я тебя могу понять, — Лея мягко кивнула. Их разговор принимал совсем иные оттенки откровенности. Это было интересно. — Можешь. И не можешь одновременно. Отношения во многом состоят из того, что партнеры манипулируют любовью, ставят друг другу условия, пытаются контролировать, давят на жалость и прочее… В длительных отношениях, по человеческим представлениям, эта система давлений и ограничений формирует основу брака. Я в некоторой степени изучил этот вопрос. Так вот, я хочу, чтобы ты понимала, что со мной это не сработает. Слезы также дохлый номер. Я абсолютно бесчувствен в этом отношении. Я руководствуюсь разумом и своей страстью в равной степени, но эмоции никогда не являются основой для принятия решения. Полагаю, подобное отношение может ранить, особенно женщину, но другого не будет. Тебе стоит принять это как факт. И, повторюсь, я слишком ценю свою свободу, чтобы терпеть любые формы контроля. — Но при этом в той или иной степени ты намерен контролировать каждый мой шаг, не так ли? — Лея пристально смотрела на мужчину перед собой. — Не каждый, но… в целом — да, — спокойный голос, лишенный эмоций. — Мой контроль… это форма заботы, но не форма ограничения. Учитывай это. Хотелось найти слова, чтобы показать свое несогласие, но они не находились. На короткий миг Лея как будто увидела мир его глазами — глазами мужчины, наделенного властью и имеющего большую ответственность на своих плечах. Принимать решения для него так же естественно, как дышать. И при этом, должно быть, всю свою жизнь до сих пор жил один, не имея потребности считаться ни с кем. На сколько он старше Леи? В биографических документах не указана точная дата его рождения, что само по себе является дикостью. Должно быть, на два десятка лет, не меньше. Ровно в два раза старше ее самой, но на вид она бы не дала ему больше тридцати пяти. Неизвестно, какие у чиссов представления о семье и отношениях… Стоило узнать об этом — для общего развития, по крайней мере. Лея тяжело вздохнула. Все выходило как-то не по-человечески. — Я буду нарушать твои правила. И я слишком импульсивна, чтобы принимать взвешенные решения. Учитывай это, особенно когда я в следующий раз найду себе неприятности. А я найду, даже если искать не буду, — внесла свою долю откровенности в этот странный разговор Лея. — Я уже учел это в своих расчетах. Вместо того чтобы закатить глаза и в который раз упрекнуть чисса в излишней самоуверенности, она просто обняла его и устроила голову у него на плече. Траун неторопливо погладил ее по спине, зарылся пальцами в волосы, которые и сейчас были распущены, почти невесомо коснулся ее шеи и затылка, добавляя в это прикосновение немного Силы. Человеческие женщины любят ласку, он знал это. Нежность по отношению к ним создает иллюзию безопасности, притупляет их разум и критическое восприятие мира. Он медленно, но верно приучал Лею к себе, формируя пока еще хрупкую, но привязанность. — Я буду скучать по тебе, — против ее воли вырвались слова прощания перед их долгой разлукой. — Я знаю, — да, именно это он и хотел услышать. — Люди отвечают на такое «Я тоже», — терпеливо объяснила Лея. — Я не совсем человек. — Я знаю, — в тон ему произнесла она, выпуская его из объятий. — Но, возможно, я тебя научу им быть. Чисс скептически изогнул бровь и покачал головой. — Есть еще кое-что, — он достал из кармана чип в полупрозрачном черном с серебром футляре. — Это твоя банковская карта. Здесь довольно много денег, но если все же не хватит для удовлетворения твоих королевских желаний, скажи мне, мы что-нибудь придумаем, — он иронически усмехнулся. — Ты намекаешь, что я слишком много трачу? — не скрывая своего возмущения, произнесла Лея. Активировать чип, чтобы понять, о суммах какого порядка говорил муж, она не стала. Ее задело само замечание Трауна. — Полагаю, я все же трачу больше. Но это не твоя забота. Наслаждайся жизнью, моя королева. *** На террасе, рядом со спидером Трауна, стояла небольшая яхта. Двое штурмовиков в черном отдали честь гранд-адмиралу и поприветствовали Лею, а затем забрали багаж, который доставили дроиды. — Тебя отвезут в поместье Наберри, — чисс кивнул в сторону штурмовиков. — Они — твоя временная охрана. Когда вы прилетите в космопорт, с вами будет еще один корабль сопровождения. Когда ты захочешь вернуться на Корускант, просто сообщи охране. — Хорошо, — Лея тянула время, ей не хотелось расставаться сейчас. — Мы едем в разные стороны? — Да. У меня есть еще кое-какие дела, — Траун был одет в элегантный черный костюм, а не в военный мундир. Какие бы дела у него ни были, они носили неформальный, личный характер. — Дела? — Лея спросила заинтересованно, надеясь узнать больше, но Траун только кивнул, говорить больше он определенно не собирался. Он лишь поднес ладонь Леи к губам, оставляя вкрадчивый, нежный поцелуй на запястье. — Прощай, Лея, — легкая полуулыбка тронула его губы. — Такими, какие мы сейчас, мы больше никогда не встретимся… Пусть это время сохранится в твоей памяти. Сердце Леи болезненно кольнуло. А что, если она действительно больше его не увидит? Если случится что-то и… — Прощай, Траун. И пусть… пребудет с тобой Сила. *** В условленном месте, в тени деревьев на берегу озера, стоял белый спидер, и девушка в облегающем черном брючном костюме, изящно прислонившись к двери спидера, любовалась первозданной красотой природы. — Ты опоздал, — снимая темные очки, произнесла она, обращаясь к мужчине, который только что припарковал свой спидер рядом и вышел из него. — На тебя не похоже. Траун проигнорировал ее комментарий. — У меня мало времени, Мирра. Поэтому сразу к делу. Я хочу, чтобы вы с Леей организовали нечто вроде нового Альянса. Мирабелла внимательно посмотрела на Трауна. Испытующе. — Продолжай. — Проблема не в том, что есть несогласные с режимом. Проблема в том, что их энергия идет на разрушение Империи, а не на создание чего-то нового или качественную реформу. Есть те, кто не вписываются в диктаторский режим Империи и не могут продвинуться, чтобы занять весомое положение в обществе, чтобы их услышали. Мы соберем их вместе, и сформируется контролируемая оппозиция: «Независимый комитет развития Империи». Их самые здравые предложения будут приняты к исполнению. Его в итоге возглавит Лея. Но пока она не готова принять такую формулировку, ведь подобная организация очень полезна именно Империи, особенно если пропаганда правильно осветит результаты. С другой стороны, я бы действительно хотел, чтобы некоторые умы были услышаны. — Ты не только гениальный стратег, но еще и политик. Браво. Траун отмахнулся от ее комплимента. Некоторое время они молчали. — Послушай, я, конечно, актриса, и весьма неплохая, но когда речь идет о политике… я не слишком компетентна. — Брось. У тебя это в крови, — безапелляционно ответил чисс. Он уже все решил, спорить бесполезно. — Именно поэтому я держусь от политики подальше. С этой точки зрения — у меня не самая лучшая кровь. — Напротив. Неоднозначная родословная — это как раз козырь для создания подобной организации. Кроме того, ты знаешь, как работает ИСБ, и сможешь скрыть эту активность до поры до времени. У тебя множество связей, и ты умеешь находить подход к людям. Но при этом ты в высшей степени лояльна Империи и предана лично мне. Не так ли, дорогая? — О, да… Я предана тебе, Митт’рау’нуруодо… тебе и твоей Империи. Допустим, что так. Но если честно, я вообще не понимаю, что теперь делать. — Не волнуйся, ты получишь подробные инструкции. Меня не будет около четырех месяцев, время от времени я буду выходить на связь. Мирабелла рассеянно покачала головой. Довольно долго. Впрочем, иного и не следовало ожидать. — Хорошо. Я присмотрю за Леей и постараюсь не наломать дров. Ты можешь спокойно заниматься делами, одерживать новые победы… — Мирабелла подошла ближе к Трауну и смахнула несуществующие песчинки с плеч. — Береги себя. *** Тюремная камера на звездном разрушителе — а Соло был абсолютно уверен, что находится именно там — была удобнее, чем аналогичные камеры в Альянсе. Просторнее — как минимум, и на железной койке здесь имелся матрас и легкий плед, в который Хану сейчас пришлось завернуться, чтобы унять дрожь, бьющую изнутри. Его голова раскалывалась на части, дыхание было тяжелым, а глаза отказывались идентифицировать контуры предметов в полумраке камеры. Несколько раз он смахивал крупные капли пота со лба, утирал кончик носа этим самым пледом, возможно, стирая кровь, что шла из носа. Что происходит? Он помнил, как проснулся в этом месте, должно быть, это было около двух дней назад. В первый же день офицеры допросили его, самым обычным цивильным способом — просто задавая множество вопросов. Это было странно — имперцы славились применением различных препаратов, способных развязать язык даже самого волевого пленника, и не гнушались применять физическое насилие либо другие методы запугивания. Его же оставили в покое, лишь несколько раз приносили стандартный имперский паек и воду. За неимением лучшего, он употреблял эту еду, если бы его хотели убить — уже давно бы сделали это. Однако несколько часов назад с Ханом начало происходить что-то странное, и он бы мог грешить на некачественный спайс либо последствия нечеловеческого количества алкоголя, только повода не было. Казалось, что его тело ломает изнутри, липкая тревога тяжелым комом застряла в горле; его сердце бешено колотилось, а зубы отбивали свой ритм — от холодной дрожи, что лихорадила его. Быть может, его все-таки отравили? Быть может он, Соло, уже умер и попал в свой персональный ад, где раз за разом проживал самые страшные картины свое жизни? Хан резко дернулся и ударился затылком о железную перекладину койки. Больно. Похоже, он все-таки жив, но время от времени погружается в недолгий, но крепкий сон, который ледяными щупальцами утягивает его в пучину самых страшных воспоминаний… …вот он, свежеиспеченный контрабандист, удирает от преследователей, и его корабль подбивают. Он падает на поверхность необитаемой планеты, покрытой тропическими лесами. Едва успев выбраться с пылающего корабля, с множеством ран на теле, он направился в жестокие объятия леса, который на протяжении нескольких месяцев испытывал его на прочность: там Соло едва не умер от лихорадки, едва спасся от того, чтобы быть съеденным стаей хищников, прошел не одну сотню миль по непроходимым джунглям и, движимый, должно быть, лишь своими инстинктами и госпожой удачей, вышел к дряхлому космопорту, в котором его согласились взять на борт корабля… но лишь в обмена на клеймо раба. Умереть в первобытных объятиях природы, слиться с ней, став частью дикого мира, или вернуться в общество разумных, потеряв свободу? Выбор, который преследовал Хана еще долгое время… Возможно, стоило подождать следующего корабля, хоть, по утверждению этих бродяг, и они оказались на этой богом забытой планете во Внешнем кольце случайно, и следующего транспорта может не быть много лет… и неизвестно, насколько сговорчивее будут новые посетители. Соло провел на борту их корабля всего две недели, пока, добравшись до очередной обитаемой планеты, на которой торговцы задержались на несколько дней, не решил бежать. Для этого ему пришлось убить четырнадцать человек экипажа одним лишь виброножом. На миг Соло ощутил себя в лесу, даром что дюрасталевом, и хищные инстинкты взыграли в нем. Он мстил своим господам за унижения, и с последним вздохом пилота, который не раз отвешивал удары рабу Соло, ярость отпустила Хана… он так думал до сих пор. Но сейчас тяжелые сны, сотканные из самых потаенных страхов и переживаний, словно поворачивали время вспять, и Соло терял грань между реальностью дюрасталевой камеры на Звездном разрушителе Империи и жестокими образами прошлого, где он находился на волосок от гибели, где испытывал унижения и страх, где безысходность тянула его на дно, побуждая перестать бороться за жизнь… В одночасье все прекратилось — липкая густая пелена спала с глаз, и страхи отступили перед ясностью сознания. Двери камеры отворились, яркий свет из коридора на миг ослепил Хана, и он болезненно поморщился. — Ты… — со злобой выдохнул заключенный, резко поднимаясь с койки. — Поберегите силы для допроса, Соло, — Траун говорил спокойно, но неприкрытая угроза сквозила в его голосе. — Они вам пригодятся, уверяю вас. — Лея… что ты с ней сделал? — В нашу брачную ночь? Или после нее? За эти три дня я делал с Леей много всего… и поверь, ей это понравилось, — он ухмыльнулся и смерил Соло презрительным взглядом. — Но на будущее — здесь вопросы задаю я, — бросил чисс жестко, столь резкая перемена в его настроении пугала. Хану почудилось, что его толкнули в грудь, и на миг у него перехватило дыхание, он тяжело привалился к холодной дюрасталевой стене. Траун задумчиво листал результаты прошлого допроса. Ничего существенного Соло не сказал, это как раз таки было неудивительно. — Как вы прибыли на Набу? В каком космопорте совершали посадку? Ответ на этот вопрос был в общем отчете, но Трауна интересовало кое-что другое — реакции тела, дрожь в голосе, страх либо сомнение, исходящие от человека напротив. Он хотел увидеть Хана Соло, когда тот лжет, услышать ощущение в Силе, когда он сознательно подменяет факты. Такие кадры, как Хан, были прирожденными лжецами, которые умеют тонко манипулировать фактами, сохраняя общую картину. — Центральный коспоморт Набу, торговый катер, прибыл в качестве незаконного пассажира. — Ложь, — отчеканил Траун. — Центральный космопорт находился под постоянным надзором службы безопасности и использовался исключительно для пассажирских перевозок в последнюю неделю. Торговому судну не дали бы разрешение на посадку в этом космопорту. *** — За кого ты борешься, Соло? За себя, за Альянс? Пленник сопротивлялся сколько было сил, скрывая в пучинах своей памяти несколько ключевых слов, имен, путая их в водовороте воспоминаний прошлого. Он был ослаблен наваждением Силы, но все же пытался скрыть ценную информацию. — Или, может быть, ради Леи? — неприкрытая ирония в холодном голосе болезненно врезалась в сознание Хана, казалось, что голос чисса звучит у него в голове. — Ты думаешь, что Лея бы оценила твое геройство… — он утверждал. Соло был ослаблен, вымотан бесконечными кошмарами. Траун любил использовать этот метод еще до того, как непосредственно появлялся в камере для допроса: на расстоянии ощущая заключенного, он прикасался к его самым жутким страхам и погружал в бесконечный сон, наполненный кошмарами. Если вовремя не остановить это воздействие, пленник попросту сходил с ума. Находясь на этой тонкой грани, человек хватается за любую возможность сохранить свой разум, свою личность. Никакая боль не способна воздействовать так эффективно. Боль испытывает волю человека, ей можно сопротивляться и даже умереть, сохранив веру в свою правоту. Страх действовал по другому — он обнажал все сомнения, все слабости разумного, заставляя его встретиться с ними лицом к лицу. И чем упрямее и радикальнее человек, тем больше в нем глубоких, вытесненных переживаний, страхов и сомнений. Даже самые упрямые фанатики весьма быстро сдавались, соприкасаясь с глубинами своей души, и Лея — яркий тому пример, даже она не смогла сопротивляться наваждению долго. Да, Траун, любил рождать в умах и сердцах людей сомнения и наблюдать, как внутренние демоны разрывают человека на части, делая его слабым и ведомым. Сила — не в упрямстве и не в умении противостоять равному противнику. Равных можно ненавидеть или уважать. Сила — в умении устоять, сохранить себя перед противником более сильным. Но для этого нужно сначала принять свой страх и признать свою слабость. Кажется, что это вовсе не то, что ведет к победе. Сопротивляться тому, чего боишься, бороться с этим, но не принимать — это кажется верным решением, которое приводит к триумфу, и в этом ошибка многих разумных. Принять свой страх, покориться ему — это тот мелкий проигрыш, который ведет к большой победе над самим собой. Но побеждая постоянно… не встречаясь с тем и теми, кого ты боишься… ты непременно проиграешь по-крупному. Можно было бы давно сломить сопротивление Соло, но чиссу нравилось наблюдать, как его жертва трепыхается в тисках Силы, которые все крепче сжимались вокруг его разума. Это было так… забавно. Да, перед лицом своих страхов всякий разумный обнажает свою истинную суть. — Не стоит стараться ради нее, — холодный жестокий голос вдруг стал бархатным и глубоким, словно теплая летняя ночь. Боль исчезла, а вместо нее наступила странная эйфория, блаженство. — Отпусти ее образ, — искушал этот голос, мягко протекая сквозь щиты. — Лея… она ведь принцесса, она никогда не была твоей, ты знаешь это. — У Соло на миг перехватило дыхание, словно кто-то сжал его горло. — Лея… она предала тебя, ты же знаешь… она смеялась, когда рассказывала о том, как ты пришел… как предлагал ей бежать… как иначе мы бы выследили тебя? Соло устало тряхнул головой. Его силы иссякли, но он собрал последние их крохи, чтобы, глядя в глаза чиссу, отчетливо сказать: — Ты лжешь! Траун засмеялся холодным злым смехом, и от этого звука, казалось, дрогнули дюрасталевые стены камеры. — Да, конечно, я лгу, — вкрадчиво прошептал чисс. — Но если нет? Ты ведь не узнаешь правды… ты не можешь знать ее… сомнения сильны в тебе… Боль в голове вмиг сделалась невыносимой. Соло сжал голову руками и закричал, но не услышал ни звука. — Назови имя того, кто собрал этот осколок Восстания, и откуда они прибыли. Просто скажи… и Империя отпустит тебя, — спокойный и лишенный эмоций голос продолжал. — Ты снова сможешь влачить жалкое существование контрабандиста… найдешь своего друга вуки… и новую колымагу. Подумай. Ты ничего не теряешь. Алые глаза гипнотизировали. Уста Соло сами открылись и произнесли необходимую информацию. — Вот так. Прекрасно, — Траун кивнул, и боль прекратилась. Он медленно надел перчатки, а затем взял стакан и, наполнив его водой, протянул Соло. — Вы прекрасно поработали. Империя благодарит вас за содействие, с вас сняты все обвинения, — Траун взял в руки датапад и сделал там несколько пометок. Соло залпом осушил стакан с водой. — Отлично, с этим мы разобрались, переходим ко второй части, — Траун достал из кармана небольшой цилиндр, в котором Соло узнал рукоять светового меча. Подобный был у Люка. Траун презрительно смерил взглядом пленника. — Все верно, Соло, Империя отпускает тебя… но я — нет. Он резко сократил расстояние и подошел почти вплотную. Соло не шевельнулся, лишь, смело глядя в нечеловеческие глаза, произнёс: — Лея… она же никогда не полюбит тебя… Короткий щелчок, и алое лезвие пронзило живот Хана. — Кто сказал тебе, что мне нужна ее любовь? Ее страсти мне вполне достаточно… — вкрадчиво произнес чисс и двинул лезвие выше, разрезая грудную клетку. Обычно он убивал быстро, одним ударом, но сегодня ему хотелось крови. Пленник прохрипел неразборчиво какое-то проклятие, и через миг его сердце остановилось. *** — Ликвидировать тело, — отдал приказ Траун, выходя из камеры. Уже второй раз за свою недолгую службу рядовой штурмовик под номером ТР-7875 получал подобный приказ. Ходили слухи, что, проведя допрос, гранд-адмирал никогда не оставлял пленных в живых. И всегда на телах были одни и те же раны, не похожие ни на бластер, ни на холодное оружие. Пленников словно прожигали насквозь, но с помощью чего можно было сотворить такое? Стандартная комплектация допросной камеры не предусматривала подобного оборудования. Должно быть, это была какая-то уникальная разработка чиссов, которая к тому же была весьма небольшого размера, так как с виду у гранд-адмирала не было в руках ничего. Наиболее суеверные говорили, что экзот прожигает людей глазами. Но это походило скорее на пьяный бред сумасшедшего. Рядовому штурмовику не следовало задумываться о том, какие методы использует высшее начальство, но он задумывался и знал, что подобное любопытство не доводит до добра.