24/7

Лу Хань пялится вслед. Минсок, не оборачиваясь, прячется за стенами многоэтажек. Варианты реакции: смеяться, плакать, не смеяться и не плакать, нужное подчеркнуть, свои варианты приветствуются, потому что у него, сутулого дурака Лу Ханя, нет ни единого способа выбрать самому, потому что хочется всего и сразу, и побольше — смеяться, плакать, пить, крикнуть что-нибудь вроде «пенис!» в спину уходящей толпы, а в следующую секунду задумчиво курить, глядя на кривые дома напротив, а еще рефлексировать прямо здесь, возле «Момомаркет 24/7», и еще немного хочется отмотать назад и не сворачивать на эту улицу. Ему давно не семнадцать и шесть месяцев, но если речь о Минсоке — то он проебался, как школьник. Все последующее вытекает из этого. Лу Хань пялится вслед. Дорогой Минсока идет какая-то тошнотворная грузная женщина. И еще немного хочется отмотать назад и не сворачивать на эту улицу, а потом отмотать еще, до самого появления Минсока в его жизни и уверенно щелкнуть «удалить» где-то в настройках прошлого. Это, конечно, смешно и из разряда фантастики, и не потому, что невозможно. Потому, что если бы и возможно, то Лу Хань такой функцией бы никогда не воспользовался. О Минсоке приятно вспоминать, когда пьян. Когда пьян чем-то по-детски дешевым, а вокруг желтый свет старой лампы и тотальная безнадега. О Минсоке приятно. Если бы и возможно, то Лу Хань бы никогда не предпочел о Минсоке не вспоминать. А если без «если»? До самого появления Минсока в его жизни, черт, когда это было-то вообще — август или ноябрь, никак не припоминается. Впрочем, значения это не имеет, потому что это был ужасно отвратительно-мерзкий гадкий плохой день, а плохие дни помнить и не стоит. А это был ужасно отвратительно-мерзкий, ну вы поняли. Так бывает, что людям не везет, и они все-таки находят друг друга. Ну, или один находит второго. Или второй, знаете, первого. Лу Ханю нравится быть номер один, поэтому в их случае, он нашел его. А он его нет. Так бывает, Лу Хань не в обиде, правда. Неправда. Они, кажется, даже дружили когда-то, в той банальной манере, в какой обычно дружат мальчики-подростки. Гоняли алкоголь по венам, местных мудаков и в футбол по воскресеньям, общались исключительно посредством «эй, говнюк» и «чего тебе, ебантяй?», бегали ночами из дому, бесстрашно прогуливаясь вокруг фонаря — серьезно, дальше по улице пойдет только придурок, однако Лу Хань поспешно заявляет, что нет, поэтому — серьезно, дальше по улице даже придурок не пойдет. Они дружили в той банальной манере, в какой обычно дружат мальчишки-подростки до двадцати пяти лет. А потом выросли, и Лу Хань Минсока поцеловал. Точнее, не так. А потом выросли, и Лу Хань Минсока по пьяни поцеловал, мгновенно схватив по ебалу. Ладно, хотите предельно точно? А потом они выросли, с опозданием, но неизбежно, и Лу Хань Минсока по пьяни поцеловал, ну или только сделал вид, что по пьяни — спустя столько времени разве вспомнишь такие детали, но поцеловал действительно, без всяких «сделал вид», очень по-взрослому и очень умело, однако Минсоку, почему-то очень не понравилось, и Лу Хань схватил по ебалу так же сильно, как и в сжатой версии этой драматичной истории, и больно ему было тоже очень в обоих вариантах, а еще больше Лу Ханю было непонятно что он сделал не так? Это ведь так просто и правильно — он и Минсок. А потом они выросли, бла-бла-бла, и закончилось все тем, что больше они никогда не виделись. Вот прям никогда, Никогда с большой буквы. «Никогда» можно сказать на английском, испанском, французском, японском, но ведь и без этого понятно, что больше они никогда не виделись. Так бывает, что один твой друг — не гей.