***
Что удивительно, боли не было. Не было ничего, окромя темноты. Взволнованной пустоты, что оплетала подобно кокону мое и тело и душу. Она была повсюду, и я сама была нею. Наверное, она была правильной, эта темнота. Она дарила покой, обещала забвение. И её голос, такой сладкий, соблазняющий показался мне тошнотворным. Он вынудил сердце сделать первый удар, наполняя тьму первой краской — алым заревом. Оно показалось мне по-настоящему удивительным. Такое яркое и тёплое, оно будило душу, заставляя задаваться вопросами. «Кто я?» — промелькнула в голове первая мысль. За ней последовал каскад вопросов аналогичных. Они заставляли тьму волноваться, а меня — просыпаться. А ещё судорожно вспоминать. — Кто же я? — бормочу машинально, пытаясь коснуться алого всполоха. В голове все еще пусто, и только алый отблеск все ещё держит меня на плаву, не дает окунуться в поджидающую тьму. Она ведь все еще рядом, дышит в спину могильным холодом. Кажется, повернись, и больше никогда не сможешь вырваться из ее объятий. Я и не смотрю, стараясь не отрывать глаз от алого марева впереди. Оно кажеться мне таким родным, теплым. Оно зовет за собой куда-то вверх. И я, наконец, решаюсь. Поднимаюсь и иду на этот алый цвет, оставляя темноту позади. С каждым шагом ее власть надо мной меркнет, а свет становиться все ярче, горячее. Я протягиваю к нему руки, и робко улыбаюсь. Какой красивый этот алый цвет! Он будит первые воспоминания, заставляя вспомнить первое слово — пламя. «Я и есть пламя!» — пронзила меня первая догадка. И тут тьма дрогнула, рассыпаясь на мелкие осколки. На смену ей стремительным вихрем ворвались воспоминания. Вот я маленькая делаю первый шаг, и моя мать смеется. Она радуется моим успехам. А вот бабуля. Она прищелкивает пальцами высекая искру. А я подхожу к ней и пытаюсь повторить. Не получается и я реву белугой. Но вот проходит год, и я высекаю первую искорку. Пламя расцветает в моих неумелых детских пальцах. Оно крохотное, подобное трепещущим крыльям мотылька на ветру. Кажется — одно неловкое движение и эта искорка пропадет. Но я радуюсь ей как высшему счастью, ведь это — мое первое колдовство. Я чувствую, что дальше станет легче. Надо лишь набраться терпения «Я — пламя» Мои догадки оправдываются. Зажженное пламя уже не затушить в моей душе и огонь становиться все сильнее, на радость мамы и бабушки. Я могу высекать искры по щелчку своих пальцев и воспламеняться самой, могу танцевать на горящих углях, и даже купаться в лаве. «Я — пламя» Школу сменяет университет и везде я лучшая. Сильнейшая огненная колдунья столицы, бесстрашная, неукротимая, как и моя стихия. Даже преподаватели порою не могут усмирить мою силу, и это внушает почтение. Это делать меня гордой, чуточку эгоистичной. «Я — пламя» Моя сила так велика, что сдерживать ее становиться все тяжелее. Она требует выхода, толкает на необдуманные шалости. Университет не доволен мной, да и родители качают головами. Но мне уже все равно. Жар во мне затопил сознание. Еще немного до того, чтобы перешагнуть черту… «Я — пламя!» Взрослый мужчина. Кажется слабаком, но что-то в нем вынуждает меня повременить с выводами. Маг смеется. Представляется. У него смешное имя. И сам он смешон в своей мантии и усах, что двигаются по своей воле. Он не ругает меня. Он понимает мою силу и дает работу. Институт Нежитеведения. Да, я помню его… «Я — пламя» События сменяют друг друга со стремительной скоростью. Вот я решаю своё первое дело, а вот — моя судьбоносная встреча со Светогором. А вот уже и Демонея с её восточным колоритом, и ниппонская делегация и лицо до боли знакомого некроманта… «Димитрий!» — проскальзывает в сознании невольное восклицание. Некромант высок и худ, и в глазах его пляшет загробный огонь. Он чужд всему живому, даже воздух возле него портится. Однако что-то в нем вынуждает не отводить взгляда, заставляя сердце биться все быстрее и быстрее. А картинка начинает стремительно меняться. Чья-то рука возникает из-ниоткуда, пробивая грудь некроманта. Брызжет кровь, некромант корчиться в болезненной агонии. Он пытается бороться, но чужая воля сильнее его. Лишь мгновения хватает руке, чтобы вытащить из груди некроманта сердце. Черное, угольное, оплетенное сетью крупных коронарных сосудов, оно бьется даже вдали от своего хозяина. — Димитрий! — кричу не в силах сдержать слез и открываю глаза, поднимая взгляд к свинцовым тучам. Мои руки хватают пустоту, воспламеняясь мгновенно. — Браво, дочь, — раздается рядом голос моей матери. Я оборачиваюсь глядя на нее. Она сидит на скале, подле котлована с магмой и усмехается. Над ее головой — безрадостная гладь черного неба, а за спиной подобно крыльям разворачиваются клубы пара. — Мама… — я выдыхаю. Видение отходит, на время отпускает меня. В напоминание о нем лишь безумно колотящееся сердце, да танцующие на кончиках пальцев огненные язычки. — Давай вылазь, — сварливо бормочет мама, подымаясь. — Я уж было думала, ты и вовсе там сгинешь… — То есть? — Стряхиваю огонь со своих рук. — Ты спала неделю, Агния. Я уж было думала, ты и не вернешься… — Мама помогает мне подняться, усаживает на землю, накидывая на плечи легкое покрывало. Оно кажется абсолютно лишним здесь, в этой огненной обители, но я благодарно принимаю его, вдыхая аромат дома. Да, возможно Огненная земля — родина всех драконов, но никак не их далеких людских потомков. — Спасибо, что дождалась, мам, — я прищелкиваю пальцами. Огонь послушно расцветает меж пальцев. Он приносит тепло, греет душу. — Ты благодаришь меня? Это что-то новенькое… — мама смеется, и смотрит на пламя. — Ты изменилась, дочь. Даже огонь твой ныне совсем иной. Я отвечать не спешу. Зачем что-то говорить? Мама права, пройдя через истинное пламя трудно сохранить себя. Прожив свою жизнь заново, я совсем по-другому смогла посмотреть на себя и свою силу. Появилось умиротворение, которого мне так не хватало. И плавя мое нынче не рвется в бой, лишь согревая. — Надо идти, мам, — я встаю. — Я должна кое с кем встретиться… — Даже переродившись ты думаешь о нем. Стоит ли мне считать это любовью? — игриво поинтересовалась мать, преграждая дорогу. — Скорее, чувством долга, — отвечаю, невольно покривив душой. Любовь? Что за странное слово! Да и можно ли им выразить ту бурю эмоций, что восстают в душе при его упоминании? Этот коктейль из эмоций горит ярче любого огня, и, наверное, именно его багряный отблеск вывел меня из бездны. Матушка, что удивительно, не стала настаивать, давая мне дорогу. Но по ее хитрому выражению лица я поняла, что мне она не верит. Впрочем, а верю ли я сама в свои слова? Думать об этом времени нет. Лишние раздумья лишь крадут время. Я решаюсь. Вскидываю руку, прорезая тонкие грани миров. И они поддаются моей силе, распахивая перед нами жерло огненного портала. — Пошли, мам, — приглашаю я, первой заходя в огненную воронку. Она покорно следует за мной, позволяя родной стихии нести нас в реальный мир.***
На этот раз из портала я выходила не в пример элегантнее, входя в современный мир с благородством истинной ведьмы. Оглянувшись по сторонам, я не в силах была сдержать усмешки — портал вывел меня прямо к крыльцу бабушкиного дома в Новых Кукорышках. В Объединённом Королевстве сейчас вовсю хозяйствовала весна, и весь бабулин участок утопал в зелени. На клумбах гордо поднимали головы ранние нарциссы и тюльпаны, а по застарелому шиферу уже плелся виноград. В воздухе же, словно поприветствовав, хлопнул крыльями мотылек. Некрупный, простого белого окраса он невольно заставил меня сербнуть носом. Как же сильно я скучала по Родине! По необъятным просторам родной земли, по пьянящему аромату воздуха и глубокой синевы неба. Удивительно, но даже оно тут было каким-то особенным для меня. В Ниппонии небо было практически прозрачным, немного розоватым. У нас же это было чистая синева, бездонная и бескрайняя. Покуда я восторгалась красотами покинутого дома, мама успела выйти из портала, вставая подле меня. Оглянувшись, она поначалу не смогла скрыть удивления и недоумения. Правда, уже через пару мгновений недоумение на ее лице сменилось пониманием. Она подошла ко мне, легонько касаясь моей руки своею, и повела к дому. Неспешно подойдя, мы вместе развеяли охранные чары. Я обернулась к матери, нерешительно замерев. — Лучше ты открывай… — отвечает на мой безмолвный вопрос мама. Она взволнованна, как и я. И взгляд отводит уж слишком старательно, словно бы не желая показывать свои слабости. Все же, как бы она не кичилась своей самостоятельностью, она любила бабушку, любила сильнее кого-либо. Я не спорю, осторожно открывая дверь. На улицу тут же врывается спертый воздух, все еще хранящий в себе запах былого. Тут чудится мне и бабушкины духи, и даже запах гари. Мы входим, не спеша прохаживаясь по дому. Удивительно, но с момента моего отъезда никто не рискнул сюда заходить. А так как я и сама ничего не прибирала, все в этом доме напоминало о бабушке: и царящий на полках разгардияж, и пятна копоти на стенах, и даже подожженные ковры, которые даже дядю Федору было не по силам вывести. — Удивительно, что тут все сохранилось… — пробормотала мама, подходя к столику в бабушкиной комнате. На нем, что удивительно, было прибрано. Стояла только пара фотографий в рамках. Я тоже подошла, всматриваясь в наши совместные снимки. Бабуля никогда не любила съемок, а потому наших общих фотографий было не много. И все они стояли тут. На некоторых бабуля была еще совсем молода, а где-то уже появлялась вместе с мамой. Было тут и последнее фото, где кто-то сумел запечатлеть всю нашу семью. И бабушку, и маму, и даже меня. Фото это лежало отдельно от других, что и заставило меня более внимательно на него взглянуть, беря в руки. — Переверни, — внезапно окликает меня мама. Я и переворачиваю, замечая одну единственную строчку. «Простите и отпустите…» — гласит последняя воля бабули. Мои руки дрогнули, и фотография свободно спланировала на пол. — Бабуля никогда не умела писать длинные письма, — усмехнулась горько моя мать, поднимая фотографию. — Думаю, нам пора идти… Молчаливо соглашаюсь, и мы выходим на улицу. Не спеша идем по дороге, созерцаем раскинувшиеся со всех сторон радужные виды. Как и сотни лет до нас, они радовали своим победным видом. Деревья утопали в цвете, земля удивляла глаз изумрудным ковром, а голубизну неба подчеркивали проплывающие ватные облака. Я глядела на все это великолепие и не могла оторвать глаз. Лишь прожив за границей можно по-настоящему оценить настоящую красоту своей земли. Казавшаяся ранее обыденной, нынче она преподносила для меня сюрприз за сюрпризом. Впрочем, не долго мне было суждено созерцать — дорога скоро вывела нас к кладбищу, где мы негласно и свернули, заходя поздороваться. Весна добралась и сюда, расцветая торжеством жизни на надгробных плитах. Глядя на расстилающие всюду живописные цветы и деревья я в очередной раз убедилась в том, что смерть — лишь продолжение нескончаемого цикла жизни. Долго бродить не пришлось. Уже на входе мы заметили нужную могилу, направившись туда. С нее нам все так же лихо, несгибаемо улыбалась бабуля. — Вот мы и пришли, — пробормотала мама, первой подойдя. Сложив руки в молитвенном жесте, она прикрыла глаза. Я последовала ее совету. Закрыла глаза, вздохнув на полную грудь, вслушиваясь в мерный шепот листвы. Она принесла с собой воспоминания об Анне Федоровне. Вспомнилась мне и ее залихватская улыбка, и вздорный, огненный норов. И частые, смешливые напутствия. « — Запомни, внуча, воспоминания это всегда хорошо. Главное, чтоб они не приносили тебе боли, — пронеслись в моей голове слова бабушки. — Такие воспоминания заставляют тебя болеть, медленно убивают. Как по мне, то уж лучше и вовсе без них жить, чем страдать по горстке пепла…» — Я больше не буду страдать, бабуль… — шепчу я машинально и открываю глаза. Вокруг все так же цвела весна, и рядом стояла мама. Она взглянула на меня, подойдя. — Действительно, довольно нам уже страдать о прошлом, — она улыбнулась, коснувшись пальцами моих щек, стирая слезы. — Лучше, поборемся за настоящее! Мысль мне понравилась. Заставила кровь забурлить по жилам, пламенея. Улыбнувшись, мы вместе пошли прочь, взявшись за руки, как когда-то в моем детстве. Пламя вновь наполняло мою душу, сердце отпустили душевные переживания, и голова в кои-то веки была необычайно ясной. Что ж, Агния Огонек возвращается в строй!