Клеймо и призвание

— Почему?.. Почему никто мне не верит?! — лицо юноши кривит гримаса злобы, из глаз против воли текут слезы. Друг стоит напротив и не смеет поднять взгляда. — Скажи им правду, Лорн! Скажи! — Я уже все сказал, Август, — тихо произносит друг. Бывший друг. Пораженный, юноша отступает на шаг, прижимаясь спиной к стене. Он не проводил обряда. Он пытался спасти сестру, встав между нею и призванным чудовищем, но никто, совершенно никто ему не верит. Даже родители! Ну почему он не смог очнуться раньше хотя бы на пару минут? Разочарование и боль в глазах отца. Слезы утраты в глазах матери. Осуждение, написанное на лицах зевак. Ноги подкашиваются. Почему? Боль тяжелым камнем висела на душе, не позволяя глядеть вперед уверенно и прямо. Боль отобрала то удовольствие, которое Михей получал от жизни, стерла улыбку с губ. Немного спокойнее и легче становилось только рядом с Августом, поэтому мальчик сначала неуверенно и робко, а потом все чаще и смелее приходил к нему вечером, опускался на узкую, жесткую постель и смотрел на то, как опекун при свете нескольких свечей занимается рутинными делами. Смотрел до тех пор, пока не проваливался в сон. А просыпался уже в своей комнате, заботливо укрытый одеялом и переодетый. Несмотря на жестокие слова, мальчик не мог перестать вновь и вновь думать о матери. Сначала это приносило только острую боль и жалость к себе, но потом… Раз за разом прокручивая в голове судьбу матери, все глубже вникая в детали, он осознал, что не чувствует к ней ни ненависти, ни злости. Только понимание. По настоянию родителей Анна вышла замуж за нелюбимого человека. Родила ребенка, потому что так было нужно, и терпела, терпела, терпела… Михею припомнились беззвездные и безлунные ночи, когда он, на цыпочках проходя по коридору, слышал тихий плач из комнаты матери. Но наутро на ее лице была привычная улыбка, поэтому отец думал, что все в порядке. Дверь отворилась без лишнего шума. В комнате царил привычный полумрак. Книги аккуратными стопками лежали на столе, догорали свечи. Михей было подумал, что Август ушел куда-то, когда заметил у окна фигуру опекуна. Тихонько постучал по дверному косяку, привлекая внимание. Алас вздрогнул и обернулся, прикрывая рукой левый глаз: повязки на нем не было. — Снова не спится… — не то вопросительно, не то утвердительно произнес он, оглядываясь. — Ага. Не надо. Не надевайте ее, я не испугаюсь. Мальчик прошел в комнату и по привычке забрался с ногами на постель. Август устроился рядом. — Вы умеете стирать память? — спросил Михей после недолгого молчания. Август посмотрел на него удивленно, даже несколько шокировано. — Нет, что ты! Но к чему этот странный вопрос? Мальчик уткнулся подбородком в коленки и сказал с недетской серьезностью: — Я бы хотел, чтобы она забыла меня. Насовсем. Так, наверное, она будет счастливее. Алас, пораженный таким внезапным откровением, привлек Михея к себе и произнес, ни к кому не обращаясь: — К сожалению, это невозможно. Снова наступила тишина, которую нарушал только шорох дождя и постукивание ветвей в окно. — Не знаю, смогу ли без нее, — ребенок решился наконец озвучить мысль, с которой засыпал и просыпался. — Хочешь, расскажу кое-что? — вдруг предложил Август, пристально глядя на подопечного. В таком освещении слепой глаз выглядел жутковато, но Михей выдержал этот взгляд и кивнул, готовясь услышать нечто интересное. — Моя сестра не пережила того несчастного случая, о котором я когда-то упоминал. Умерла через три дня. Отец, считая меня виновным в ее смерти, отрекся от меня и заставил мать сделать то же самое. Тогда я ушел из дома. Мне было четырнадцать лет. Я искренне полагал, что жизнь моя не имеет смысла. Даже думал о смерти, но… так уж сложилось, что я повстречал господина Валдиса и почувствовал, что вовсе не хочу умирать. Почувствовал, что хочу заниматься тем, в чем состояло мое призвание. Если бы не та встреча… кто знает, как повернулась бы тогда моя жизнь. Тот ночной разговор что-то изменил в душе ребенка. Нет, боль никуда не делась, просто отошла на второй план и позволила, наконец, дышать полной грудью. Теперь сон был снисходительней к мальчику и позволял ему скорее провалиться в черноту без видений. Снова потянуло на улицу. Осенние нордландские пейзажи дарили покой и гармонию. Складывалось ощущение, что жизнь потихоньку возвращается в прежнее русло. Август, видя благотворное влияние природы на состояние подопечного, не запрещал долгих прогулок, только напоминал о необходимости вернуться до темноты. Одним из любимых мест Михея стал обрыв над неширокой рекой. Там редко бывали люди, а поваленная бурей береза служила прекрасной скамьей. С этого места было удобно смотреть на темную воду, текущую медленно и величаво. Иногда можно было увидеть уток и покидать им хлеба. Здесь боль совсем не ощущалась, а временами даже хотелось пропеть себе под нос какую-нибудь незатейливую песенку. Михей полюбил это место сразу же, как только впервые увидел. Искренне считал его только своим, поэтому был крайне недоволен, когда однажды увидел там другого человека. Он стоял на краю обрыва и глядел на зловеще черную воду, горестно ссутулившись. На стволе березы одиноко лежала оставленная книга в потрепанной обложке. Ветер трепал потертый серый плащ. Человек явно не собирался уходить, но и Михей не хотел искать другого места для раздумий, поэтому устроился на березе и застегнул куртку. Почувствовавший неладное человек обернулся, и по длинному, уродливому шраму на лице мальчик узнал Лорна. Именно на него Август так злился… Лорн, похоже, тоже его узнал. — Что ты тут делаешь совсем один? — голос его звучал совсем не так, как в тот раз. Стал более тихим. — Гуляю. А вы что тут делаете? — Думаю. Я хочу сделать Августа счастливым. Как думаешь, он обрадуется, если меня не станет? Михей задумчиво ковырял землю подобранной длинной палкой. — Он совсем не выглядит озлобленным. Может, вам нужно просто поговорить? Лорн тяжело вздохнул и бросил в воду горсть мелких камешков. — Не поможет. Наверно, если я приду еще раз, он собственноручно пришибет меня. — Но как же вы собрались сделать его счастливым и при этом не видеть его? — мальчик отбросил палку и вопросительно уставился на собеседника. — Это мне поможет, — ответил мужчина, кивком указав на книгу. Михей с сомнением повертел книгу в руках и, не открывая, убрал на место. — Может, мне что-нибудь передать господину Августу? — Да, пожалуй. Передай, что я прошу прощения и желаю ему счастья. Было в этом бледном, изуродованном лице что-то, что заставило мальчика проникнуться чувством сострадания. Август и Аксинья вместе готовили к засушиванию пряные травы и пели задорную плясовую песню, когда Михей вернулся домой. Он был взволнован разговором с Лорном, но эта сцена и ладное пение заставили его чуть улыбнуться. — Я хочу поговорить с вами, господин Август, — произнес он, когда песня была допета. — Что такое? — Алас улыбался и выглядел очень довольным. — Я сегодня говорил с Лорном, — начал Михей, наблюдая за тем, как улыбка медленно сползает с лица опекуна. — И он просил вам кое-что передать. — И что же? — спросил Август без всякого интереса. — Он просит у вас прощения и желает счастья. — Счастья… — фыркнул мужчина, придирчиво оглядывая свою работу. Крупновато будет, пожалуй. — Да. Может, это не мое дело, но мне кажется, что вам стоит еще раз поговорить с ним… — Михей, я не намерен больше тратить свое время на этого человека, — мысленно плюнув на не слишком качественно сделанное дело, Алас принялся перекладывать траву на противень. Движения его были резкими и нервными. — А он хочет сделать вас счастливым. Даже достал для этого какую-то книгу. — Давай закончим этот разговор, — от добродушного настроя Августа не осталось и следа. Но все же настойчивость подопечного его поразила. Может, и правда стоит дать бывшему другу еще один шанс? Нет, ерунда. Тот, кто предал однажды, непременно предаст еще раз. Так было, есть и будет. Но все же мысль о том, что можно просто прийти и поговорить, упорно засела в голове, как ни старался Алас от нее отделаться. Он вспоминал Лорна еще подростком, улыбчивым и добрым, и в душе поднималась какая-то странная волна, от которой хотелось снова увидеть бывшего друга. В такие моменты целитель очень злился на себя. Ведь все решено. Все выяснено раз и навсегда. Так откуда берется это странное желание?.. Михей оказался достаточно понятливым и больше не поднимал болезненную для опекуна тему. В конце концов, Август осознал, что единственная возможность вернуть себе ускользающий покой — навестить Лорна. Чтобы убедиться в своей правоте. В один из вечеров, в очередной раз погружаясь в воспоминания безрадостной юности, Алас понял, что у него больше нет сил не замечать зудящего в душе желания раз и навсегда все прояснить. Поэтому быстро оделся, предупредил домашних о своем уходе и вышел на улицу, где медленно расползалась темнота. Дорогу, как ни странно, он помнил прекрасно. По площади, мимо бдительной стражи и суетливых прохожих. Мимо белоснежного здания Совета. Пройти по подворотне, пугая крыс. Подняться по облитой помоями лестнице. Поднять руку и замереть в нерешительности перед дверью. Стоит ли? Действительно ли нужно говорить с предателем после стольких лет? Но ведь нужная дверь вот она. Уходить глупо. Решив так, Август постучал, не оставляя себе времени на раздумья. Может, Михей в чем-то прав… За дверью не раздалось ни звука, поэтому Август толкнул ее и обнаружил, что никто и не думал запираться. В комнате было темно и пусто. Никакой мебели и удобств, если не считать за таковые старый матрас, подушку без наволочки и поеденное молью покрывало. Он жил так все эти годы? Не слишком уверенно Август прошел в другую комнату, куда меньшего размера. Так же темно, пусто, грязно. Шаги отдавались эхом. Смутное чувство тревоги царапнуло душу. Слишком плотная тишина. Как будто… Тряхнув головой, Алас переступил порог комнаты. Привыкшие к темноте глаза разглядели скрючившееся на полу тело. Не нужно было обладать огромным интеллектом, чтобы понять, кому оно принадлежит. Август опустился на корточки и проверил пульс. Лорн был жив, дышал прерывисто и тихо стонал. Неужели?! В единую картинку сошлось обещание, тот странный взгляд и невесть как раздобытая литература. Вот ведь идиот… Знакомая книга была раскрыта и валялась здесь же, на грязном полу. Август подался вперед, чтобы перенести Лорна в более светлую комнату, когда давняя рана шевельнулась в душе. Вот он — прекрасный шанс отомстить. Зачем помогать человеку, по милости которого лишился семьи? По милости которого унижался, воровал и дурил головы доверчивым туристам? Но долг целителя — помогать всем, кто нуждается в его помощи. Будешь ли ты сам себя уважать, если бросишь человека умирать и уйдешь?.. Выбор был недолгим. Август поднял Лорна на руки и, ступая быстро, но осторожно, вернулся в первую комнату, поражаясь легкости чужого тела. Он совсем ничего не ест? При имевшемся освещении Август отметил, что на коже бывшего друга совершенно нет следов скверны. Конечно, это не Свора. Действовать нужно иначе. Еще не поздно. Алас достал из кармана складной нож. Как там говорил Иллет?.. Вспоминай! Лорн пришел в себя и мутным взглядом посмотрел на Августа. — Ты?.. Почему? — Заткнись и не мешай мне. Иллет нервно расхаживал из угла в угол, то и дело бросая в сторону Августа, склонившегося над больным, полные негодования взгляды. — Я этого никогда не пойму, хоть убей. Это ведь из-за него… — Да. Из-за него, — раздраженно отозвался Август, укрывая Лорна одеялом. После проведения несложного ритуала тот выглядел немного лучше. — Он хотел воскресить мою сестру. Подобное вполне реально. Чтобы выпустить ее из тьмы, Лорн должен был погибнуть. Я спас его только для того, чтобы ритуал не был завершен. Дело не в благородстве и не в репутации. Дело в страхе, нет, в ужасе перед тем, что явится оттуда. Это не будет моей сестрой. То, что появится в этом мире таким образом, будет уродливо, тупо и, вполне возможно, опасно. И книга об этом предупреждала. Но Лорн, помешавшийся на идее искупления, ничего не понял. Я спас его потому, что не хочу этой глупой, бесполезной жертвы. Не хочу видеть свою сестру воскресшей. Понимаешь меня? — Да, вполне. Но для его спасения ты использовал один из так называемых нетрадиционных методов: свою кровь и мою силу. И теперь никогда не сможешь ему отомстить, не навредив себе при этом. — Я не настолько глуп, чтобы пытаться ему вредить. В Совете знают о нашем прошлом и том инциденте. Если с Лорном что-то случится, если он вдруг погибнет, то я буду первым подозреваемым. А если дело будут расследовать плохо, то могу лишиться лицензии или угодить в тюрьму. Это недопустимо. Именно поэтому он останется цел. По этой же причине ты тоже не посмеешь его тронуть. Потому что если что-то случится со мной, то ты потеряешь самое дорогое, что имеешь. Покой. Лорн не приходил в себя, и Август благодарил его за это. Так было легче, исполняя обязанности, не думать о том, что выхаживаешь своего недруга. Прошло очень, очень много времени с того рокового дня. Алас успел побыть карманником, встретиться с господином Валдисом, как следует обучиться искусству целительства, вернуться домой и добиться какого-никакого, но признания Совета. Получить лицензию. Но все эти события не приглушили пережитое горе. Август все еще отчетливо помнил, с какой ненавистью отец смотрел на него. Помнил отчаяние и одиночество, помнил неприкаянность и боль. Он пережил слишком много, потерял семью и дом из-за вранья и трусости того, кто звался другом. Алас не мог простить, забыть или сделать вид, что ничего не было, но все-таки выхаживал Лорна. Ради Михея и Аксиньи. Однажды вечером, как обычно осмотрев пострадавшего на предмет ухудшения состояния, Август собирался уходить, когда уловил слабый стон и прирос к месту. Молча уйти теперь стало невозможно. — Очухался наконец. Это радует. — Я не просил спасать меня. — А я не просил воскрешать мою сестру. Лорн, хотевший что-то сказать, потупился, сжался под взглядом Августа. С трудом сел и свесил с постели ноги. — Прости за беспокойство. Я, наверно, пойду… — Куда? В свою лачугу? Ночи холодные, ты едва оправился. До утра твое общество я потерплю. — Ты не ответил тогда на вопрос. Ненавидишь меня? Теперь настал черед Августа замолчать. Можно было бы солгать, но лгать не хотелось. — Когда все только случилось, я тебя очень ненавидел. Хотел уничтожить, причинить страдания. Но теперь… Теперь на ненависть не осталось сил. Я просто терпеть тебя не могу.