***
Я шла по коридору, аккуратно подобрав юбку платья и полы плаща, чтобы не испачкать их о пыльные пол и стены. Казалось, сюда уже очень много лет не ступала нога человека. Хотя это странно, ведь пыли на полу довольно мало, а в некоторых местах на стенах пыль отсутствовала и вовсе. Неужели этим проходом все же кто-то пользуется? На развилке я в очередной раз посветила фонариком на карту, в спешке начерченную на ладонь. Осталось совсем немного, и от каждого моего шага волнение тяжелым комом подступало к горлу, так и норовя вытолкнуть из меня обед. В конце концов я вперилась глазами в тупик. Что-то пошло не так? Не может быть, я же проверяла каждый поворот и сверяла буквально каждые детали, которые успели отложиться в голове. Я притронулась к стене и едва не рассмеялась то ли от облегчения, то ли от осознания нелепости своей паники. Это бумага. Я поддела пальцем край, а потом отсыревшее «прикрытие» само упало к моим ногам. Все складывалось слишком просто, но на тот момент я представляла собой смесь из восторга и волнения, поэтому не обратила это внимания, списывая все на неожиданно свалившуюся удачу. Передо мной предстала обычная фанерная дверь. Я сняла плащ, и не придумав ничего лучше, положила его у двери. Во дворце он привлекал бы слишком много нежелательного внимания к моей персоне. К тому же, в случае моего очередного незапланированного побега мне будет чем прикрыться. Да. Это не смешная шутка. Я же не сбегу? Не сбегу же? Я осторожно прислонилась ухом к двери, прислушиваясь. За ней было абсолютно тихо, ни единого шороха. Тогда я осторожно толкнула ее и даже зажмурилась, ожидая протяжного скрипа, которого, к моему удивлению, не последовало. Пожалуй, тут-то я и задумалась о том, что все слишком просто. Я уже близка к своей цели, а еще не возникло ни одной проблемы, напротив, все складывалось как никогда хорошо. Но, зная на личном опыте, к чему ведет несколько удач подряд, я инстинктивно напряглась. От волнения даже пальцы подрагивали. Я же не трусиха? Не трусиха же? Я поспешно закрыла дверь, намереваясь обязательно сообщить о ней Максону. Только бы он выслушал меня. Только бы дал возможность сказать ему, что я… А впрочем, сейчас не стоит тратить время на лишние раздумья. Если раньше моя проблема была в том, что я действовала не думая, поддаваясь своим эмоциям, то теперь излишняя нерешительность мешала мне принимать правильные решения. Правильные решения? Есть только одно правильное решение. И если я сбегу и на этот раз, Максон не простит меня уже никогда. Я осторожно оглядела лазарет, окончательно уверив себя в том, что он пуст, и направилась к выходу. Гвардейцев в коридорах было как никогда мало. Хотя этому есть объяснение — большая часть их сейчас находится в саду, охраняя своего короля. День клонился к вечеру, но освещение во дворце еще не было включено, а празднование по-прежнему продолжалось в саду. Практически опустевший дворец, казалось, застыл на несколько мгновений, чтобы насладиться этой редкой и непродолжительной тишиной. Я проходила мимо дверей, которые были мне особо знакомы, и просто не смогла заставить себя не заглядывать внутрь. В сумраке завершающегося дня, Женский зал казался особенно притягательным. В окна лился свет от фонарей и гирлянд, украшающих сад, откуда даже сюда доносился оживленный гул светских бесед. Побывав в роли организатора приемов и балов, я заметила, что они не всегда скучны, и временами можно и правда неплохо провести время. Я на шатающихся ногах словно под гипнозом подошла к окну и заглянула из-за плотной шторы. Я отправлялась во дворец с единственной целью — встретить Максона, однако и не думала, что это произойдет так скоро. Он был так близко ко мне, что несколько лет томящееся сердце заныло таким приятным, но в то же время мучительным импульсом. Он здесь. Он рядом. Так близко… Нас разделяет всего одна стена и пару человек, временами загораживающие его от меня. Он беседует то с одним, то с другим гостем, то улыбнется одной даме, то другой, однако взгляд его оставался задумчив. В свете уличных гирлянд его волосы приобрели оттенок насыщенного жидкого золота, а тени, спадающие на глаза, превращали их в две черные дыры, что с каждой секундой поглощали меня все сильнее и сильнее… Максон на секунду встрепенулся, а затем повернул на меня взгляд. Я мгновенно спряталась за штору и приложила руку к груди, пытаясь успокоить рвущееся наружу сердце. Я снова выглянула, но уже с другого окна и убедилась, что Максон не заметил меня, испытав при этом и радость, и грусть. Кажется, он собирается произнести речь. Я вижу как его рука берет бокал шампанского, и он ступает на импровизированную сцену. Отчаянно желая услышать его, я со всех ног бегу в сад, но сбавляю шаг, приближаясь к саду. Не привлекать лишнего внимания. — Добрый вечер, мои гости! — Максон обвел глазами заинтересованную толпу, я постаралась скрыться от его взгляда за милой дамой, с очень «раскидистым» платьем и не менее объемной шляпой. — Это не первая моя речь за этот день, однако, учитывая насколько они утомляют, я надеюсь, что последняя… Толпа рассмеялась, а я, получив несколько секунд передышки, отвела взгляд в сторону. Я обратила взгляд к небу, и тут же мой взгляд уловил какое-то движение наверху. На одном из балконов. Я была готова поклясться, что за перилами кто-то есть, потому что между ними видела неопределенную фигуру. Я была готова списать все на очередную галлюцинацию, однако что-то говорило мне, что мне вовсе не кажется. Тем более, когда между перилами сверкнуло что-то черное. Что-то пугающе напоминающее ружье. И я поклясться готова, что нацелено оно на Максона… Наплевав на осторожность, я устремилась к сцене молясь о том, чтобы хоть кто-то кроме меня, заметил движение на балконе. Неужели речь Максона настолько увлекательна?! Почему когда их внимательность играет решающую роль, она нацелена не в то русло? Осторожно, но вместе с тем быстро лавируя между людьми я оказалась едва ли не в первом ряду. Словно в замедленной съемке я видела, как двигаются губы Максона, но не слышала ни единого звука. Время превратилось в тягучую массу. Я посмотрела еще раз на балкон и поняла — мне не кажется. Это все происходит на самом деле. И если я сейчас не сделаю ничего… это промедление обойдется мне слишком дорого. Я улавливаю последнее мелкое движение. Я сама нередко стреляла из ружья и прекрасно знаю, что это движение значит. Сейчас будет выстрел. Я словно обретаю крылья и расталкиваю всех кто на моем пути. Слышу как кто-то кричит: «Ваше величество!», а в следующую секунду я слышу выстрел, слышу крик и чувствую как мое тело падает. Мгновение превратилось в вечность. Пуля просвистела где-то сверху. Я, преодолевая тяжесть в теле, открываю глаза, преодолевая пелену. Казалось бы я ничего не вижу кроме удивления, смешанного с ужасом, в его глазах, но в то же время я вижу все. Максон и есть мое все. И в ту же секунду я понимаю, что готова отдать все, лишь бы видеть его глаза. Лишь бы видеть его улыбку. Лишь бы ощущать его ладони в своих. Лишь бы иметь возможность целовать эти губы. Мое губительно спасение. Моя жизнь. Мое все. Крики вокруг не стихают, но мне абсолютно плевать. Нас окружают гвардейцы, но я не отрываю взгляда, усаживаюсь на четвереньки, чтобы дать Максону возможность подняться. Он поднимается, но для того, чтобы снова посмотреть на меня. Вокруг крики, люди… пальбы не слышно, лишь паника, которая проникает во все, что движется и имеет возможность удрать отсюда как можно скорее, но мы не прекращаем смотреть друг на друга. Я чувствую слабость, веки налились свинцовой тяжестью, но протягиваю руку и касаюсь его лица. Кажется, слезы катятся по моему лицу. Секунду назад я могла потерять его… еще чуть чуть, и моя жизнь лишилась бы смысла. Максон срывается и прижимает меня к себе. Будто бы я его единственное спасение. Будто бы я вдохнула в него жизнь. Я не понимаю, что происходит, но мое тело будто отказывается подчиняться. Чувствую непреодолимую тяжесть, слышу, как Максон с придыханием произносит мое имя и укладывает к себе на колени. Уткнувшись в его грудь, я улыбаюсь и хочу сказать то, что должна была сказать давно, но вместо этого произношу: — Я пообещала себе, что не сбегу. — я рассмеялась, но услышала свой же голос будто со стороны. — И тебе я обещаю. Новая волна тяжести словно сметает меня с ног, что в принципе невозможно, ведь я итак лежу на земле, и почему-то это смешит меня. Я ничего не ощущаю больше кроме теплых рук Максона, что держат меня, так крепко.***
Мое сердце, казалось, разорвется от переполняющих его чувств. В голове царил такой сумбур, что казалось будто в ней соревнуются мысли: какая из них быстрее сведет меня с ума? Сколько бы я ни старался я просто не мог успокоиться. Стоило мне закрыть глаза, как в мыслях всплывало ее побледневшее лицо. И глаза… Глаза, что смотрели на меня так, будто видели перед собой чудо, будто все самые сокровенные мечты превратились в явь. А потом они закрылись, и из меня будто вышибли воздух. С Америкой на руках, я помчался в лазарет, передал ее в руки врачей, что должно быть уже слышали крики снаружи. А затем потянулось время. Время ожидания. От адреналина, все еще бушевавшего в крови, я не мог очнуться. — Максон, милый, тебе нужно отдохнуть, — мама присела рядом со мной и нежно коснулась плеча. От прикосновения ее теплой руки я невольно вздрогнул и поднял на нее взгляд. — Но я не понимаю… на ней ни царапинки! Она совершенно цела, — сокрушенно развел руками я. — Но она потеряла сознание прямо у меня на руках… Пока я нес ее в лазарет, успел проверить нет ли ранений. И их не оказалось. Единственное, что привлекло мое внимание — это красный рубец на безымянном пальце, выделяющийся на бледной коже, как кровь на снегу. — Ты знал, что она жива? — спустя несколько минут молчания спросила мама. Я кивнул и провел рукой по волосам. — И как давно? — Я всегда подозревал. Но лишь в Италии убедился в этом. От дальнейших объяснений меня избавил доктор, что вышел из реанимации, куда меня не допустили. Он снял очки и устало потер виски. Я не мог заставить себя вымолвить хоть слово, но мама пришла ко мне на выручку. — Что с ней, мистер Грант? — Признаюсь, ваше высочество, очень необычный случай. У девушки крайняя стадия хронического отравления. — Отравления? -выпалил я. — Да. И, судя по всему, травили мисс Сингер довольно долго и с особым мастерством. — Мне определенно нравилось, что этот доктор не задавал лишних вопросов. Любой другой в первую очередь был бы удивлен, что Америка — это Америка. — Я прежде не встречался с подобным видом яда на практике, но смею предположить, что это какая-то смесь из ядовитых грибов. Доктор замолчал, ожидая моего знака, чтобы он продолжал. Я не заставил себя долго ждать и доктор продолжил: — Это очень опасная смесь, практически ничем себя не выдающая. В первые же часы контакта с ядом возможны галлюцинации, резкие перепады настроения, озноб, однако позже они проходят. Если же человек снова начинает чувствовать себя хорошо, но контакт с ядом продолжается, яд становится смертельно опасным. Мисс Сингер как раз на этой стадии, однако судя по тому, что ее показатели пусть и далеки от нормы, но не критичны, могу сказать, что воздействие яда прекратилось несколько дней назад. Можно сказать она выкарабкалась из лап самой Смерти. Я пытался переваривать все, что услышал от доктора, но сумел уяснить лишь несколько деталей. Кто-то травил Америку редким и опасным ядом и довольно продолжительное время, но она выжила. Она выжила! Она будет жить. — Я могу ее видеть? — наплевав на все опасения выпалил я. Доктор переглянулся с мамой, а затем медленно кивнул. — Пройдемте со мной. Есть некоторые вещи, которые вам следует увидеть. — Я подожду тебя здесь, — одобряюще улыбнулась мама. Едва мы вошли в реанимацию, как мне в нос ударил едкий запах медикаментов. Мы прошли по небольшому коридору и уперлись в стеклянную перегородку. Мое сердце застучало быстрее, когда я увидел огненные волосы, рассыпавшиеся по подушке. Кожа была уже не настолько бледной, но красное «кольцо» на пальце все еще заметно выделялось. — Я хотел обратить ваше внимание на рубец на руке мисс Сингер. Мы взяли небольшой образец поврежденной кожи, результаты мы получим лишь к завтрашнему дню, но, я думаю, это и есть место поражения ядом. Во всяком случае, при контакте с кожей вызывает яд воспаление подобное этому. Когда я видел в последний раз Америку, то не заметил никакого воспаления. Потому что… Потому что на ее пальце было помолвочное кольцо! Но когда я увидел ее в первый раз, кольца на ней не было. Оно появилось накануне нашей последней встречи. А значит… около месяца назад. — Я… я могу войти? — скрывая дрожь в голосе произнес я. Доктор пожал плечами. — Боюсь нет, ваше величество, мисс Сингер очнется еще нескоро, во всяком случае не сегодня. В результате полученного стресса, ее организм впал в летаргический сон, — он тут же спохватился и спешно добавил. — Она придет в себя как только организм снимет стресс. Думаю уже через неделю наша спящая красавица придет себя. Важно не тревожить ее. Звуки могут спровоцировать испуг, ослабший организм его просто не выдержит. И еще… мисс Сингер необходима защита. Не приведи Господь, кто-то снова задумает причинить ей вред. — Разумеется, доктор Грант. Я прикажу, чтобы мисс Сингер обеспечили охрану. С вашей стороны лишь прошу… — Не беспокойтесь, ваше величество, мы позаботимся о ней.***
Я не мог уснуть, из-за мыслей, не дающих мне покоя, и поэтому решил потратить время с пользой. Разбирая бумаги и ставя на некоторых их них подписи, я задумался. Наверное, мне никогда не разгадать загадку под именем «Америка Сингер». Как и почему она оказалась во дворце? Что именно толкнуло ее на этот шаг? Помню, как в порыве, я написал ей письмо, от которого правда тут же избавился. Это скорее был крик души, потому что я просто не имел права просить ее о том, чтобы она вернулась. Я был готов ее ждать столько, сколько потребуется. Я даже готов ждать, зная, что ожидание это напрасно. А она была готова выйти замуж, лишь бы поскорее выгнать меня, тусклого призрака прошлого, из ее жизни. То, что отравлено было именно помолвочное кольцо, еще больше путало меня. Я просто не мог понять, почему ее жених так поступил с ней. Ревность? Тогда она должна быть безгранична. Безумна. Такая, которую просто невозможно вообразить. Я однажды испытал подобную, но она была лишь вспышкой. Вспышкой, повлекшей за собой уйму проблем. Какова бы ни была моя ревность, я бы никогда не причинил Америке вреда. Жаль, что после пожара в ее доме, она держала меня в списке подозреваемых. А теперь после стольких лет, она сама явилась во дворец. Явилась словно тень. В прямом смысле, ведь, я думал, что ее силуэт в окне мне лишь показался. Я посмотрел в сторону окна. Заметил силуэт, а затем шторы мгновенно зашевелились и она пропала. Я уже подумал, что в мое вино определенно что-то подмешали. А потом это мгновение, я видел лишь ее глаза и страх, промелькнувший в них. Мы упали на траву. В тот момент я не могу думать ни о чем, кроме как о том, что она не тяжелее пушинки. Но ей удалось сбить меня с ног. Я услышал выстрел, слышал последующие крики и топот гвардейцев, окружающих нас. Но я держал ее в руках, такую хрупкую, в платье цвета глубоких семерек и просто не мог думать о чем-то другом. А потом она начала обмякать прямо у меня на глазах. Ее руки дрожали, но глаза смотрели только на меня, будто старались запечатлить этот миг в памяти. Я прижимаю ее к себе, больше не в силах терпеть ее взгляд. Я чувствую перед ней вину, которая буквально топит меня, но ее руки вытягивают меня на поверхность раз за разом. Силы будто вытекают из нее, и здравый смысл шепчет мне, что что-то не так. — Я пообещала себе, что не сбегу. И тебе я обещаю. — я едва слышу ее слова. Ее тихий, ослабший смех. Я подхватываю ее на руки в ту же секунду, как ее глаза закрываются… Раздается оглушительный стук в дверь, и я вскакиваю, понимая, что уснул прямо за столом. Это был страшный сон, однако сон, ставший явью. — Максон? — в кабинет вошла Шейли. — Прости что так поздно. Она явно была одета по-дорожному, и по ее взгляду я понял, что она зашла попрощаться. Девушка сдержанно улыбнулась. — Этот день настал сам собой Максон, не так ли? Она села на софу и оглядела комнату. — Хочу запомнить каждый уголок дворца. Это место просто невозможно вообразить, надеюсь, что в моей памяти оно останется надолго… — Ты вовсе не обязана уезжать, — возражаю я. — Ты можешь остаться во дворце в качестве приближенной к королевской семье. Сейчас нам как никогда нужны союзники. Шейли печально рассмеялась и встала с софы. — Нет, Максон, обязана. Спасибо, тебе, ты всегда был исключительно добр ко мне. — она подошла к двери и обернулась. — И еще… дайте ей немного времени, ваше величество. Иллеа заслуживает настоящей королевы, а вы заслуживаете счастья. С этими словами, она вышла из кабинета.***
Прошло несколько дней, но Америка все еще не пришла в себя. Буквально каждую свободную минуту, а их было катастрофически мало, я проводил у палаты Америки и ожидал, когда же она очнется. Ее показатели не ухудшались, но и не улучшались, и я просто не знал, радоваться этому или волноваться. Она оставалась жива и это самое главное. Сразу после ухода Шейли, раздался очередной стук в дверь. Гвардеец сообщил о визите мужчины. Нежданным гостем оказался Август. Разговор с ним был бы коротким, если бы я не вспомнил, что он предупреждал меня насчет покушения. Он рассказал обо всем, что ему было известно о покушении, о прибытии Америки и о том, как она оказалась во дворце. В ту же ночь тайный проход запечатали с двух сторон. Я немедленно сообщил Николетте об отравлении и о главном подозреваемом. Итальянская принцесса обещала поймать и доставить Руфино в Иллеа. Следующим утром, сразу после сообщения о неудавшемся покушении на жизнь короля, сообщили о разрыве помолвки. В прессу попали снимки меня и Америки в саду, что временно погасило возмущение народа об очередном провале Отбора. Понятия не имею, что за безумец в такой момент додумался на сфотографировать, но я был ему благодарен. Я бы непременно потребовал изъятия снимков и прекращения издания, но у меня было слишком много других проблем. В конце концов от снимков мы не погибнем. Даже сейчас, на заседании Совета, я просто не мог сосредоточиться на словах каждого из них. Я стал королем, но не мог добиться уважения с их стороны. Они по-прежнему видели во мне мальчишку. А поскольку мои действия были направлены на улучшение жизни бедных слоев населения, а не на прирост объема кошельков этих холеных, ленивый мужчин, они раз за разом старались найти аргументы, чтобы тот или иной закон не издавался. Отца больше не интересовала политика. Пожалуй, он решил заняться спасением своей собственной шкуры и, под видом визита в провинции, проходит лечение. Мне было наплевать на то, чем он был болен, а ему в свою очередь было плевать на нас. Мама старалась делать вид, что все хорошо, и ее брак не расползается по швам, однако у нее не получалось скрывать это от меня. Речь одного из советников, мистера Гиббса, прервал стук в дверь. Служанка, явно растерявшаяся под хмурыми взглядами мужчин, переступила с ноги на ногу. Я подозвал девушку жестом и отошел подальше от любопытных ушей советников. — Прошу прощения, ваше величество, вы просили сообщить вам, если в состоянии мисс Сингер будут изменения… — неуверенно лепетала она. Мое сердце рисковало пробить грудную клетку. — Несколько минут назад мисс Сингер очнулась… Девушка не договорила, потому что я уже ринулся к выходу, на ходу бросив, что заседание переносится на вечер. Я снова почувствовал себя мальчишкой, когда не смог сдержать шаг и перешел на бег. Я давно запер внутри себя этого мальчишку, мечтающего о свободе. На его плечах была лишь малая толика тех обязанностей и ответственности, что сейчас лежали на моих. Я практически мгновенно оказался в лазарете у окна ее палаты. Америка была все так же неподвижна, глаза ее были закрыты, но теперь к ней была присоединена одна единственная капельница, никаких пикающих аппаратов и — Вы можете войти, ваше величество. Она очнулась и сейчас просто спит. Я благодарно кивнул и доктору, который тут же покинул коридор. Мне понадобилось несколько минут, чтобы собраться с силами и открыть дверь Едва я вошел в палату, в нос мгновенно ударил резкий запах медикаментов. Как можно тише, я приставил к кровати Америки стул. Я смотрел на ее умиротворенное лицо, теперь уже лишенное бледности и слышал ее тихое дыхание. Я люблю ее. Я любил ее раньше, люблю сейчас и буду любить вопреки всему. Девушка, что однажды накричала на меня, навсегда похитила мое сердце и отчаянно противится его возвращать. Она разбивала мне сердце, вызывала ревность и злость, но я делал то же самое и, несмотря на это, мы смогли сохранить глубоко в сердцах любовь друг другу. Понадобится время, чтобы мы смогли оставить прошлое позади и двигаться дальше, но сейчас я уверен, что больше никогда не дам ей сбежать. Ее огненные волосы по-прежнему были рассыпаны по подушке. Я невольно протянул руку и провел по ним пальцами, потом по щеке Америки. Я был словно заворожен ее красотой. Ресница Америки сначала легонько затрепетали, а потом распахнулись, и на меня в полном смятении уставились два голубых океана. Она смотрела на меня всего секунду, а потом прошептала осипшим голосом: — Если я умерла, то оно того стоило. Я медленно покачал головой, не зная, что нужно сказать. Слов было так много, что я просто не мог сказать ни одного из них. — Ты спасла меня, — вырывается у меня. Она лениво улыбается. — Разве могла я поступить иначе? Ее ладонь легла на мою и легонько сжала. — Ты же могла погибнуть… — Иначе мог погибнуть ты… — резко перебила она, преодолевая хрипоту в голосе. — А жизнь без тебя — не жизнь и вовсе.***
Я вижу его взгляд. Вижу, как одна несчастная слезинка катится по его щеке и чувствую, как она приземляется на мою ладонь. — Мне так жаль Америка. Мне очень жаль. Я причинил тебе столько боли, столько страданий, — я пытаюсь вставить слово, но он одним полным отчаяния взглядом останавливает меня. — Из-за меня ты была вынуждена скрываться, а после и вовсе уехать из страны. Из-за меня ты могла погибнуть и не раз. Ты раз за разом рисковала жизнью, но не отступила. А я, такой идиот, я не понимал, что ты совсем рядом, так близко ко мне… Я сжимаю его ладонь еще крепче, и мы молчим. Но эта тишина такая… приятная… такая спокойная. — Мы упустили очень много времени, Максон. Мы упустили целых пять лет, держа обиду друг на друга. Мы оба проиграли. Он смотрит на меня так, словно я только что влепила ему пощечину. В его глазах застыла боль, которая мне непонятна. До меня не сразу доходит, какие именно слова произвели на него такой эффект. А когда я понимаю, поправляю себя. — Мы проиграли в прошлых битвах. Нашу последнюю битву мы выстояли. И так будет с каждой последующей. Никто больше не посмеет отобрать тебя у меня. Никто. И никогда. Мы будем бороться. Вместе.