Saving someone

где всё те же и всё то же, только одни показывают злобную сторону своей натуры, а иные — совсем наоборот. За окном слышался стук металла о металл — это рыцари тренировались к предстоящему турниру, да королевский коват ровнял и балансировал негодные мечи. В конюшнях ржали кони — придворная стража возвращалась с дежурств, конюшие метались между колодцем и поилками. Смеялись служанки, идущие на рынок, кокетничали с мальчишками-поварятами и слугами. Вот раздался грубый мужской смех — кто-то опустил пошлость, вот захихикали девчонки, тоже не остались в стороне. В саду вовсю носились дети и молодёжь — с полудня и до заката королевские угодья были открыты горожанам; в огороде собирали овощи и ягоды помогающие на кухне девушки, да трудились в поте лица пропольщицы. В замке тоже не было тихо: бряцала доспехами стража, прогуливающаяся по коридорам, то тут, то там проносились служанки и фрейлины. Пару раз был замечен дворский, бегающий слишком резво для своих вёсен, да пара лакеев. Только камердинеры, казалось, исчезли из замка: все они находились рядом со своими господами, не стремясь создавать переполох. Аника на мгновение задержала дыхание и быстро пробежалась пальцами по двери. Тот, кто жил в этих покоях, не любил громкого стука и гостей, но любил язвить и выставлять других дураками. Поэтому фрейлина постаралась постучаться как можно тише и выждать как можно меньше, чтобы потом сказать, будто в покоях никого не было. В коридоре было тепло и уютно. Солнечные лучи пересекали его во всю длину, пляша по стенам и нежась на коврах. Солнечные зайчики играли на рукавах и юбке девичьего платья, превращая тонкое жёлтое сукно в расплавленное золото. Маги-погодники обещали, что это последние ясные деньки нынешним летом; да и лета как такового оставалось всего ничего. Поэтому и был такой переполох, метались слуги по коридорами, драили бальный зал. Тридцать первого жатвеня* принцессе исполнялось девятнадцать лет. Аника ещё не совсем разбиралась в дворцовых праздниках, поэтому снова пришлось идти к Софи за объяснениями. Оказалось, что к дню рождения Марисель это не имеет никакого отношения, снежень* с жатвенем местами не поменялись, а летний праздник — официальное признание короны. И хотя все давным-давно знали, что Её Высочество была и останется кронпринцессой, официально король признает это в последний день девятнадцатого лета дочери — как когда-то в тот же день его признали кронпринцем. А чтобы разбавить летний бальный сезон и «не маяться дурью», как заявила Марис, к официальному празднику прибавится представление двору юных аристократов, возрастом от семнадцатой весны. Такой праздник случался целых три года назад, а потому последнее время не ведающие что делать отпрыски аристократических семей отдыхали в кругу семьи и на лоне природы. Аника сказала бы, где ещё они отдыхали, она-то забрела как-то вечером в квартал красных фонарей, потом ещё с тыгу непристойности всякие мерещились где ни попадя, но перед принцессой пришлось промолчать. Да девушку и не тянуло делиться с подругами такими глупостями. И вот сейчас она стояла в просторном коридоре южного крыла, где жили наставники и важные гости, и готовилась бежать со всех ног. В конце-то концов, там фрейлинам нужно платья подготовить, заколки, туфли, обучить служанок, убедиться, что любимые принцессины блюда на балу будут, а нежеланные гости — нет, а она стоит тут и собирается маяться этой самой дурью! Ну уж нет, ещё искра — и убегает, принимается за дело. Не успела. Едва развернулась к лестнице, как дверь за её спиной открылась и весёлый мужской голос произнёс: — Я не настолько страшен, чтобы сбегать от меня в самом начале нашего свидания. Фрейлина покраснела. Обернулась. Эдельвейс ухмылялся, растянув губы чуть ли не до ушей и совсем не по-дворянски смотрел ей прямо в глаза. Вот вроде и не сказал ничего неприятного, и даже не сделал ничего, да только всё равно какой-то неприятный осадок на душе. Может, из-за того, что вместо работы Анику отправили сюда? — Это не свидание, виконт. — Да уж видно по вашему лицу, — брюнет тут же снял с лица маску нахальства и натянул холодность аристократа. Даже губы скривил и бровь левую изогнул, чтобы было видно, что за равную ни при каких обстоятельствах не примет. — Проходите. Аника на мгновение замерла, но после такой встречи не рискнула спрашивать что-либо ещё и прошла в покои. Эдельвейс, не медля и мгновения, поспешил в одну из комнат. Шёл он быстро, не давая фрейлине оглядеться, но она всё же заметила просторную кровать, накрытую плотным тёплым пледом, два узких зеркала в человеческий рост и картины. Много картин. И на каждой из них были горы. Заснеженные вершины и зелёные поляны, долины, полные цветов, и осыпающиеся груды камней. Озеро среди скал и маленькая избушка на берегу. Стадо лошадей и старый ромский табор у костра. Заходящее солнце, восходящее, облачный летний день, ливень, гроза, листопад — и всё это на фоне гор. Аника знала, что такие картины называются пейзажами, но никогда не встречала настолько чувственных. Нет, в королевском дворце было немало похожих картин, но все они отображали природу. А здесь художник показал эмоции. Тоску по дому, детские воспоминания, радость жизни, восхищение миром, скрытую боль. Фрейлина даже потянулась к одной из картин пальцами, чтобы коснуться, почувствовать, что это никакая не магия, но вовремя отдёрнула руку. — Либо я ослеп раньше времени, либо на вас нет пуантов, девочка. Или снимайте ваше милое платьишко, или приведите себя в надлежащий вид, я вам не мальчишка с улицы. Казалось, виконт даже дышал яростью, которая почти осязаемо разлилась по комнате, глаза чуть ли не метали молнии, а голос лился расплавленным металлом. Воздух в комнате едва не искрился И тут Аника действительно разозлилась. В другое время она бы наверняка начала бы лепетать что-то извиняющееся или кусать губы, а то и расплакалась бы, но сейчас это не прошло. Вся та ярость на глупый принцессин приказ, отданный так не вовремя, вылилась на Эдельвейса. — Да как вы смеете?! Я не для того пришла к вам, чтобы терпеть издевательства, я теперь вполне благородная дама, и поверьте, если бы не принцесса, ноги бы моей здесь не было, занималась бы своими делами, а не… дурака валяла! Ну уж нет, ни слова, я теперь говорю! Если уж я пришла к вам не по своей воле, так будьте добры, выливайте свой яд на того, от кого исходил приказ, а не меня. Мне и так неприятно находиться с вами в одной комнате, так уж извольте сделать своё дело как можно скорее и отпустить меня по делам! Аника подняла на виконта злые глаза, готовая выслушать ещё порцию оскорблений и устроить скандал, но поняла, что такого всё же не будет. Потому что виконт смеялся. Ржал как конь, как выразился бы Аникин брат, утирая слёзы кружевной манжетой, что-то гортанно произнося на незнакомом языке. — Эй! Чего это вы тут живот надрываете? Злость уже куда-то ушла, и фрейлина даже немного забеспокоилась о душевном здоровье Эдельвейса, даже за водой хотела сбегать, чтобы успокаивать. Но мужчина уже замолк. Смех стих почти мгновенно, однако глаза его улыбались, да и надменная маска с лица почти исчезла. — Волк в овечьей шкуре, уж кто бы подумал… Так держать, девочка. И при мне, и на балу, причём там — в первую очередь, — голос его был тих и серьёзен, но ухмылка не исчезала с лица, и Аника с возмущением подумала, что её надули. Но промолчала. Эдельвейса в замке не любили. Всем было известно, что это не настоящее имя, но то уже давно забыли за ненадобностью, да и мужчина привык откликаться на «виконта» и «господина», будучи прекрасно осведомлённым о прозвище. Это не мешало ему опускать обидчиков и всех, кого считал глупее себя. И на дуэль вызывать он тоже любил, причём дрался мастерски. Именно поэтому шепотки в его присутствии молкли, а слуги льстиво кланялись. Все знали, что титул Эдельвейсу даровал король, вроде как за какую-то услугу, но об этом что один, что второй молчали. Да и кто их спросит, если один управляет страной, а другой совершенно не управляет языком. Эдельвейс был королевским учителем танцев в замке, зная все народные и большинство заморских танцев. О его памяти и зоркости ходили слухи, а фигуру поставить* он мог даже самой неуклюжей крестьянке. Уже не говоря о кронпринцессе, с которой жаждали потанцевать самые завидные женихи столицы и близлежащих королевств. Все знали, что виконт — полукровка. Отцом его был некий эльфийский герцог, признавший сына без права наследства, а матерью — человечка. О ней было известно немного, и если герцог Визье в людской столице бывал часто, изредка навещая сына на королевских балах, этой женщины не видел никто. Кроме, разумеется, мужа и сына. Говорили, разве что, будто виконт на четверть горец, а раз так, то понятно, откуда взялись буйный нрав и мастерство во владении оружием. Эдельвейс был самым наглым человеком во дворце, но никто не сумел сказать ему на эту тему даже слова, и он вовсю пользовался своим положением. Король только в усы усмехался. — Пуанты найдёте в куфре у окна, поверх платья накиньте фартук, валяться по полу вам придётся немало, а ещё придётся смириться с нахождением со мной в одной комнате. И не надейтесь вернуться к своим делам раньше заката, нам сегодня работать и работать, бал всего через семь дней, а вы даже ходите как крестьянка… И нечего так на меня смотреть, леди, я огнеупорный, меня яростные взгляды не берут. Ну что ж, встаньте в позицию, и начнём, пожалуй, с вашей откляченной задницы, прямо мечты любого всадника, но, к сожалению, не моей… Эдельвейса в замке не любили. Но учителем танцев он действительно был хорошим. *** — Марис, девочка моя, — король Мечислав, в народе Мешко, сидел на своём троне и, склонив голову, смотрел на дочь. Он старался выдержать свою речь в строгом тоне, но нет-нет да проскакивала улыбка. Вон какая красавица выросла! Русая коса толщиной с запястье, высокий лоб — признак мудрости, широкие дуги бровей, глаза… синющие, что ж тут скажешь? Король мысленно поморщился, но злость исчезла давно, с индикт тому назад, когда эта маленькая весёлая девочка впервые назвала его отцом. А стоит-то как гордо, спина выпрямлена, грудь поднята, платье по фигуре сидит, да и фигура уже женственная, не девчоночья, ох как парни на улицах заглядываются наверняка! Да им-то ничего не светит, но на балу точно первой красавицей будет, никто королевскую дочку переплюнуть не сможет. И стоит серьёзная, будто на казни, а глаза-то смеются, вся в отца! — Всего тыга пройдёт, как ты сможешь вполне по праву претендовать на сей трон, — король похлопал по резному подлокотнику. — А раз так, то и безопасность твоя теперь под угрозой. Немало человек когда-то хотели это место занять, и, я уверен, теперь претендентов не меньше. Именно поэтому на ближайшее время мне придётся поставить тебе несколько условий, и не хмурься, коль жизнь дорога! Марис задумалась и почти решилась что-то сказать, но не успела. — Во-первых, придётся тебе, дочь моя, уйти с работы из таверны. Не делай такие удивлённые глаза, король я или кто? Уж взялся страной править, так должен знать, что в этой стране происходит, уже не говоря про столицу, — Мешко усмехнулся в усы. — И вообще, где это видано, чтобы королевские отпрыски не шатались по корчмам, а там работали? Ну вот, так что этот вопрос закрыт. Марис снова открыла рот и снова не успела. — Да, через какое-то время после бала ты сможешь туда вернуться, но в ближайшее время нужно быть начеку. И не удивляйся так, всё равно силой тебя здесь не удержать, так лучше я буду знать, где мой единственный отпрыск пропадает, чем гадать, куда она там ввязалась. Всё, идём дальше. Во-вторых, принимать пищу ты теперь будешь вместе со мной, и да, это означает ранние подъёмы и поздние ужины, но что поделать, своим слугам я доверяю больше, чем твоим. Да и с ядами они дольше знакомы. Принцесса что-то пробормотала. — Да, я соглашусь, чтобы тебе готовили дополнительную порцию овощей, хотя до сих пор не понимаю, как можно не любить мясо, — король поморщился. — Ну и в-третьих, теперь у тебя будет личная охрана. Специально для столь тяжёлого поручения я послал за своим старым другом, с которым мы вместе когда-то воевали. Впустить гостя! Итак, познакомься, дочка, это твой новый обережник*, войт Ярослав. Хотя, думаю, он будет не против, если ты станешь называть его «дядя Ярий». Ну что, пойдёт? Марисель сдавленно согласилась и закусила губу. Похоже, что от такого стражника сбегать будет некуда. Хотя бы потому, что он знает, где Её Высочество подрабатывает в свободное от званых обедов время. Старый знакомый кивнул и низко поклонился: сначала королю, потом его дочери. Улыбался он весело, и совсем не выглядел удивлённым, скорее, читалось в его взгляде «а что я говорил!». Мешко выругался и полез в карман камзола за золотой монетой — он только что проиграл другу спор, что тот найдёт его дочь в городе. Судя по взглядам, нашёл. — Ну что же, знакомьтесь, разговаривайте, а я пошёл, — по-мальчишески соскочил с трона король. — И помни, дщерь моя! — он наставительно поднял указательный палец. — Ужин через две лучины, опоздавшие остаются без десерта. Войт заразительно захохотал, и Марис тоже не смогла сдержать улыбки. Ничего, подумала она. Сработаются.