Saving someone

где раскрывается злобная натура доброго дядюшки, герои наконец-то собираются все вместе, и принцесса имеет возможность попрактиковать свои травнические способности. С самого утра дома было шумно, а потому на семейные разборки внимания сначала никто не обратил. — Ненавижу тебя! Ненавижу, ненавижу, ненавижу! Бренон скривился. — Мальчишка, — слово хлестнуло по сердцу как линейкой по ладоням. Даже больнее — будто розгой по свежей ране, и будь Гэри стихийным магом, в поместье полопались бы стёкла. К счастью, он им не был. Хотя… к чьему счастью? — Да как ты смеешь тыкать мне в лицо? Гэри не слышал его. Или не хотел слышать. — Я работал над этим луну! Не выходил из библиотеки, учился, производил расчёты, переписывал это по тысяче раз из-за малейшей ошибки, а ты порвал весь пергамент! Громкий звук удара разнёсся по всему дому. Крики стихли, замолчали и слуги, прислушиваясь к происходящему в кабинете. — Нет таких ситуаций, в которых малолетний сопляк будет безнаказанно хамить в лицо аристократу, — Бренон возвышался над племянником, опираясь ладонями о стол, лицо его покраснело, а через слова сочилось неприкрытое презрение. — Если тебе есть, что сказать — доказывай, но крики — оружие девиц лёгкого поведения и маменькиных сынков. Дворянская честь не должна была позволить тебе сделать этого, значит, её у тебя нет. Гэри понял и оскорбился. Да как его, сына уважаемого человека, могут обвинить в отсутствии чести?! Через сжатое злостью горло прорвался гневный вскрик. И тут же Бренон отвесил ему ещё одну пощёчину; в тишине дома она прозвучала ещё звонче, ещё оскорбительнее. Дядя скривился, как от безвкусного вина, и сел. — Следующую тыгу ты проведёшь взаперти. Из еды тебе будут позволены хлеб и вода, а из духовной пищи — рыцарские учебники. Ну и, конечно же, «Большая энциклопедия юного аристократа». Можешь идти. И не смей хлопать дверью, мне делали её на заказ лучшие мастера. Юноша и хотел бы смириться, но та самая гордость, о которой сейчас распинался его злейший враг, не давала сделать и шагу. Зато разум неожиданно включился, но, вместо того, чтобы устыдиться и просить прощения, опять совершил глупость. — Но ведь через три дня бал во дворце! И я должен найти подарок принцессе! — голос его вышел неожиданно писклявым и детским, совсем как пару лет назад, и Гэри поспешно зарыл рот, даже губы сжал, на всякий случай. Мужчина же, кажется, даже не задумался. — Бала, к сожалению, я не имею права тебя лишать, — сочувственный вздох получился наигранным, но это не помешало злодею продолжить плести свою паутину. — А что до подарка, то, насколько мне известно, в «Энциклопедии» есть целый раздел «Принесение извинений монаршим особам». Выберешь то, что больше подходит ситуации, и вперёд, — а вот злая улыбка вышла очень натурально и живо, отражая миру чёрную душу аристократа. Гэри вскипел. Он мог смириться со многим: с извечными наказаниями, с оскорблениями, даже с побоями. Но не с публичным выставлением себя на посмешище. — Что такое, Гарольд? Мамочки нет — и жаловаться некому? Такое ощущение, подумал юноша, что он делает это специально, чтобы меня разозлить. Бренон уткнулся в свои бумаги, не замечая ничего вокруг, и ноги двинулись сами, будто под заклинанием принуждения, выводя Гэри в коридор. И всё бы обошлось, и, возможно, он действительно выучил бы этот раздел о извинениях, и промолчал, но тут не выдержала уже злобная натура рыжего злодея. — Маленький ублюдок*. Что было дальше, Гэри не помнил, но в груди внезапно что-то взорвалось, а ноги сами собой освободились от невиданной тяжести. *** В таверне с поэтическим названием «Хмель и солод» было пусто и тихо. Из семи столов заняты были только два: за одним сидел старый кряжистый вояка, мочащий бороду и усы в пиве, а за вторым две молоденькие подавальщицы в заношенных, но чистых передниках. Рядом с ними Гэри и сел, а точнее — упал на лавку, застонав, когда разбитый кулак ударился о столешницу. — Кулеш с мясом да кувшин наливки сливовой, и побыстрей, — буркнул, роясь в кошеле. Полсеребрушки там нашлось, а дальше палец попал в дырку и блондин громко выругался. — Ладно, кружку наливки. Монета покатилась по столу и упала, наткнувшись на руку темноволосой подавальщицы. Та, впрочем, никуда не спешила, с интересом переводя взгляд с монеты на юношу и обратно. Гэри это не понравилось, злость ещё не улеглась в его душе. — Эй, я к тебе обращаюсь, мымра болотная! Наверное, не поругайся юноша с дядей, он не говорил таких слов. Но ярость была сильнее вежливости, хотелось пойти хоть раз против общественных правил, да и слишком уж самоуверенно смотрели на него девицы. Грех на таких не рявкнуть. Заслужили, подумал Гэри, заглушая пробудившуюся совесть. Где-то рядом кружка громко ударилась о стол, а вояка встал и, кажется, собирался совсем не аристократически начистить ему рожу. И шансов у юноши не было совсем. Темноволосая подавальщица ухмыльнулась, подбросила медяшку, и, быстро глянув на неё, встала. Почему-то очень захотелось узнать, какой стороной упала монета, но спрашивать Гэри не стал. — Всё в порядке, дядя Ярий, мы сами. И пошла на кухню, совершенно не переживая, безмятежно улыбаясь. Разве что в дверях обернулась, брови нахмурила и поинтересовалась то ли у него, то ли у подруги: — Я что, правда на мымру похожа? Вояка грузно сел за свой стол, не отвечая, но и не переставая сверлить блондина взглядом поверх кружки. Подавальщица, оставшаяся рядом с Гэри за столом, тоже разглядывая его далеко не благоговейно. На кухне что-то угрожающе звенело и шипело. Юноше показалось, что он перепутал вход в таверну с каким-то притоном. Язык, тем не менее, не прикусил, высказав девчонке всё, что думал насчёт слуг, сидящих за одним столом с господами. Та скривилась, будто жабу живую проглотила, но промолчала. Пересесть, однако, даже не подумала. Только сверлила его глазами всю осьмину, пока подружка носилась по кухне, роняла что-то да шипела сквозь приоткрытую дверь. Но вышла оттуда вполне живая, Гэри даже присмотрелся, нет ли каких ожогов на фартуке или следов яда на руках. Кулеш понюхал и ложкой поковырял, но крамольного ничего не обнаружил и тут же принялся за еду, которая после дня голодовки ощущалась если не амброзией, то как минимум королевским обедом. Наследный аристократ за какие-то пять клинов прикончил всю тарелку и совсем не по-дворянски утёр лицо рукавом. Хотелось ещё, но денег больше не было, поэтому пришлось компенсировать еду сливовкой — впрочем, тоже очень вкусной: прохладной, сладковатой, с каким-то приятным травяным привкусом. Подавальщицы о чём-то переговаривались шёпотом, да изредка посматривали на него: блондинка обиженно, а подруга её с каким-то профессиональным интересом. Гэри вздохнул и понял, что пока он ел, вся злость куда-то улетучилась. На душе было спокойно и бестревожно, только совесть скреблась где-то под сердцем. — Ладно, виноват, простите меня, — и головой кивнул, мол, на самом деле признаю свою вину, не для красного словца. И почему-то почувствовал, что сказал всё правильно, и что «простите меня» было здесь самым уместным, а уже влезшее в голову «приношу свои извинения» только усугубило бы ситуацию. Девицы резко на него взглянули. Темноволосая прикусила губу, и теперь уже посмотрела на него по-настоящему. Гэри показалось, что он очутился в каком-то безвременьи, и его просверливает насквозь этот взгляд. Он не знал, сколько это длилось, но когда девчонка встряхнула головой, вокруг него будто из ниоткуда появился зал таверны, а собственные ноги упирались в пол, да так крепко, что уже начинали болеть. На какое-то мгновение ему почудилось, что он уже видел где-то эти тёмно-синие глаза, вроде девчоночьи, но такие… взрослые, что ли. И когда он взглянул на подавальщицу в ответ, то не смог поверить своим глазам. Девчонка смотрела на него и глаза её смеялись — совсем как у дяди сегодня утром, когда он влетел в кабинет. И тут она повернулась к подруге и сказала — громко, так, что эхо отбилось от стен, и при этом весело, с каким-то даже удивлением: — Аника, да ведь он совсем ещё мальчишка! Гэри аж подскочил в своём кресле. <…> Казалось, все чувства исчезли с лица юноши. Он не заметил, как его ладони сжались на ребре столешницы, как тело подалось вперёд. Он вглядывался в лицо девчонки — и чем дольше он смотрел, тем больше затягивался взгляд яростной пеленой. — Тише, тише, берсерк! — хихикнула неожиданно та. И от этого весёлого, совершенно человеческого голоса Гэри очнулся. Перед ним снова сидела молодая подавальщица. По-детски непослушные волосы, выбившиеся из тёмно-каштановой косы пряди. Растянутые в улыбке губы. Протянутая к нему маленькая рука, тонкое запястье едва прикрыто присобранным рукавом. И юные глаза, не те, древние и мудрые, что смотрели на него клин назад, но совсем ещё девчоночьи — молодые, весёлые, наивные. Совершенно не испуганные. Рот наполнился кровью, Гэри неосознанно слизнул её с ранки, понял, что прокусил губу. — Никто не хотел тебя обидеть, — снова привлекла его внимание девчонка. Она смотрела ему прямо в глаза и искренне улыбалась. — Ну, сам подумай. Влетает такой бешеный психопа… кхм, разъярённый аристократ в закрытую таверну, падает за стол с честно отдыхающими девушками, да ещё и хамит с порога. Мол, давайте мне сюда еду, а я вам за это заплачу в два раза меньше и оскорблю в довесок. А потом оказывается, что это совсем ещё мальчи… Молчи, дай договорить, о грозный воин! Совсем ещё мальчишка, которого где-то просто хорошенько обидели. — Не обижал меня никто, — буркнул Гэри. — Ага, синяк под глазом тебе уличные скоморохи нарисовал, а руки ты о цветочки поцарапал, — съязвила подавальщица. — А что до мальчишки… Мне семнадцать вёсен, а Анике восемнадцать. Если ты скажешь, что тебе больше, я обещаю с этого момента называть тебя не иначе, как «ваша светлость». — Я мужчина, — уныло возразил Гэри. — Ну конечно мужчина, фингал является этому прямым доказательством. Или последствием? Девчонка над ним явно смеялась. Но не из-за его хамства или злости, даже не потому, что считала его мальчишкой, но потому — Гэри это откуда-то знал, — что приняла за своего, захотела помочь. А что может быть лучшим лекарством от аристократического высокомерия, чем смех? И Гэри улыбнулся — впервые за последнюю луну, весело и по-мальчишески, адресуя эту улыбку не только темноволосой подавальщице, но и её задумчивой подруге, и даже полуседому войту, хмуро глядящему на него поверх кружки. Рука девчонки всё так же лежала на столе, протянутая ему, но уже не ладонью вниз, а ребром, как при знакомстве. И Гарольд Торнби, наследник известного аристократического рода, сидя в задрипанной таверне, протянул руку и крепко сжал ладонь подавальщицы, посмеявшейся над ним. — Гэри. — Марис. На сердце у юноши становилось спокойно и радостно, как в забытом уже детстве, и он готов был просидеть так вечность. Счастье переполняло его, и только что-то неизвестное, чувство непонятной опасности мешало полностью отдаться этому умиротворению. Рукав девчонки был прожжён и к свежей дырке на ткани приклеились несколько стебельков знакомой откуда-то Гэри травы. Марис проследила его взгляд и застенчиво опустила глаза долу. Подруга её почему-то хихикнула. Гэри ещё не понял, но уже догадался. Подавальщица смутилась ещё больше и стыдливо, под едва сдерживаемый смех подружки, промямлила: — Ну понимаешь… бешеный аристократ, хамит с порога… Что ещё я могла сделать? Юноша не дослушал, только вылетел за дверь, и уже в спину ему донеслось поспешное: — Уборная на заднем дворе! Таверна грохнула смехом. Спустя две лучины Гэри понял, что всё-таки простит нахальную подавальщицу, пусть и никогда не забудет. В том, что отец об этом не узнает, он почему-то не сомневался. <…> Вечером 31 жатвеня во дворце состоялся бал. Приём был назначен на лучину до заката, но гости начали съезжаться лучины за четыре до начала. Кареты подъезжали к парадному входу во дворец, и затем аристократия расходилась по залам — отдыхать и готовиться. Девушек на пороге встречали лакеи и служанки — показывали покои для отдыха, поправляли туалеты, подавали лёгкий перекус и питьё — чтобы барышни не сомлели до танцев. Юношей сразу сопровождали в Малую Гостиную, где гости готовились к торжественному выходу, а один из слуг отмечал их присутствие в широких свитках. В Хрустальном зале собралась аристократия и политики, представляющие собой придворную элиту. Леди и господа изящно передвигались по залу, с наигранной весёлостью и холодными глазами здоровались друг с другом, изредка бросая взгляды на свои отражения в зеркальных нишах — нет ли складки на рукаве, не выбился ли волосок из идеальной причёски. Здесь не допускали недостатков и полутонов, а каждый недочёт собеседника мысленно заносился в длинный (свиток?), чтобы позже пополнить список городских сплетен. Но холодность и внешняя жестокость не были единственными чертами собравшейся на приёме аристократии. Чувством, которое сегодня правило бал, было любопытство. Благородным леди и господам было и н т е р е с н о, и это детское чувство переполняло их, казалось бы, каменные сердца. Кого представят им сегодня? Кто сопровождает своих отпрысков? Появятся ли дворяне, которых не было на дворцовых приёмах уже несколько лет? Какие танцы сегодня выбрал танцмейстер и неужели-это-будет-тот-самый-Эдельвейс? Что скажет король? Но вопросом, который был задан сегодня почти тысячу раз и повторялся в каждой беседе, в каждом углу зала, был, конечно же, самый важный вопрос сегодняшнего вечера — как будет выглядеть Её Высочество и как она себя поведёт? Так выглядел сегодня в Хрустальный Зал, означенный местом приёма, но вот в Малой Гостиной, где собирались благородные отпрыски, пановало совсем другое настроение. Здесь тоже наличествовало любопытство, но переполняли юношей и девушек иные чувства — страх и волнение, возбуждение, а кое-где и радость. Да и как им не радоваться, если сегодня их представят двору, и из разбалованных отпрысков благородных родов они станут аристократами, которой позволено куда большее. Здесь не было наигранных улыбок и холодных взглядов — переполняющие их чувства не позволяли презрению и эгоизму вылезти наружу — в покоях собрались ещё совсем дети, взбудораженные своим первым выходом в высший свет. Гэри тоже был счастлив, но совсем по иной причине — едва они приехали, камердинер забрал его в Малую Гостиную, тем самым избавив, пусть и на время, от общества отца и дядюшки. У входа в покои его встретил старый лакей, который, поинтересовавшись его именем и родом, удовлетворённо крякнул, отметил что-то в длинном свитке и, льстиво улыбаясь, пропустил его в зал. Там уже собралась маленькая толпа, как тут же окрестил её Гэри. Юношей было около двух десятков, девушек примерно столько же. Гэри коротко поклонился паре знакомых, одарил улыбкой стайку девушек в парадных придворных нарядах (среди которых, как ему показалось, мелькнула знакомая фигура) и поинтересовался у подошедшего камердинера, когда начнётся бал. Ему тут же объяснили, что вот-вот состоится выход короля, приветственная речь, а затем и представление двору. — А как именно это будет происходить? — смущённо поинтересовался юноша. Камердинер ободряюще улыбнулся одними уголками губ и принялся объяснять: — Обратите внимание на заслоны, — кивнул он на закрывающие целую стену тяжёлые тёмно-красные портьеры. — За ними располагается вход в Хрустальный Зал, где и будет проходить приём. Когда вы выйдете, церемониймейстер представит вас, назвав поочерёдно имя, род и титулы — сначала ваши, а затем вашей спутницы. После вы спуститесь по широкой лестнице в сам зал, где предстанете перед королём и принесёте ему присягу. После последней представляющейся пары выйдет Её Высочество, затем состоится первый танец, и официальная церемония продолжится. Король представит двору свою дочь, после чего все представленные сегодня юноши и девушки принесут ей подарки от своего имени. Гэри замер. — От своего имени? Не от имени рода? — Нет, — покачал головой слуга, — от имени рода подарок принесёт глава рода. Юноша совершенно не аристократически выдохнул. С его плеч спал тяжёлый груз — всё же куда легче опозорить только себя. Потому что если опозорить свой род — последствия могут быть критические. А здесь — ну, послушает стенания отца и насмешки дядюшки, да поулыбается хохочущим знакомым — к этому он уже давно привык. Но тут в голову пришёл ещё один вопрос, и Гэри не помедлил его задать: — Вы сказали сейчас что-то о моей спутнице? — Да, господин, девушка, в паре с которой вас будут представлять. А сейчас прошу меня извинить, бал начинается, я должен быть рядом с вашим отцом, — камердинер, коротко поклонившись, удалился. Юноша услышал, как затрубили парадный марш, как чей-то звучный голос объявил выход «Его величества, короля Мечислава Первого!» А затем случилось то, чего Гэри уж точно не ожидал: юноши подходили к барышням, предлагали им свои руки и парами строились к выходу в бальный зал. И спустя каких-то пару клинов все девушки оказались разобраны, а без пары остался один лишь Гэри, в ступоре замерший у стены и не знающий, что делать теперь. Благо, аристократические отпрыски не обратили на него внимания, поглощённые своими спутниками и собой. А всего через пол лучины суматошных размышлений Гэри снова услышал игру труб, и с ужасом заметил, как раскрываются заслоны, а первая пара скрывается в блеске свечей, отражающемся от хрустальных стен зала. Он не помнил, как провёл следующие клинов пятнадцать. Ему показалось, что минуло всего несколько мгновений, но перед ним оставалось всего две пары, и громкий голос церемониймейстера набатом бил в ушах. Гэри оставался один. У него не было пары и не было духу выйти туда в одиночку. А кроме того, в его голове не было ни одного хоть сколько-нибудь подходящего выхода из такой ситуации. И он, сын аристократа и наследник благородного рода, стоя в двух шагах от бального зала, где его ждала вся столичная аристократия во главе с королём, был готов по-мальчишески разрыдаться. — Аника, Отваги! Знакомый голос раздался прямо над ухом и Гэри резко обернулся, уставился во все глаза на ожившее чудо, переступившего порог покоев. Перед ним была самая прекрасная девушка, которую он когда-либо видел. Тонкая фигура её была затянута в волшебное тёмно-синее платье, оттенка ночного неба. Под собранной конусом плотной верхней юбкой пряталась нижняя, из чёрного муслина. На талии платье было перевязано поясом чуть более тёмного оттенка, а короткие чёрно-синие рукава расходились прямо от лифа, оставляя открытыми плечи и не скрытые перчатками руки. Волосы девушки не были собраны — тёмно-каштановый их водопад длиной до пояса показался Гэри самой великолепной причёской. На девушке не было никаких украшений, хотя, подумал юноша, между ключиц вполне уместно бы смотрелся, например, сапфир. Впрочем, отсутствие драгоценных камней компенсировали два синих глаза, сияющих на бледном лице — и именно по ним Гэри узнал прекрасную леди. — Марис! Взгляд девушки переместился от уже входящей в бальный зал фрейлины к юноше. В глазах её мелькнуло узнавание, а губы тут же раскрылись в искренней улыбке. — Гэри! — девушка удивлённо поздоровалась. — Не ожидала тебя здесь увидеть. — Уж если кто кого не ожидал, так это я тебя, — проворчал Гэри на манер старого графа, но знакомой поклонился и даже поцеловал пальцы протянутой руки. Вид девчонки-подавальщицы в бальном платье сразил его наповал, но на душе теперь было почему-то тепло и спокойно, будто это появившаяся из ниоткуда синеглазая девушка могла решить все его проблемы. И тут будто издалека прозвучал голос церемониймейстера, представляющего последнюю пару, и Гэри понял, что судьба действительно послала ему решение всех проблем. — Марис! — едва не закричал он. Девушка уставилась на него с интересом и какой-то опаской. — У тебя ведь нет пары на бал, верно? Та едва не расхохоталась. Ну конечно, стоит здесь весь такой одинокий и потерянный, теперь понятно, почему, и что случилось. И ничего не отвечая, девушка с улыбкой взяла знакомого под локоть, пробормотав при этом что-то в стиле «если что — я тебя предупреждала». Впрочем, себя она тоже теперь чувствовала куда увереннее, чем клин назад. А затем заслоны раскрылись, музыканты затрубили какой-то марш, и Гэри ослепило светом тысячи свечей, отражающихся в хрустальных стенах. И едва они ступили на первую ступеньку, под лучи заходящего солнца, пробивающегося сквозь прозрачный потолок, наступила самая звенящая тишина, с которой юноша сталкивался. Внезапно охрипший церемониймейстер откашлялся, и провозгласил: — Его Светлость Гарольд Торнебский, наследный граф уделов Торнби, Ленстон и Маррского воеводства! А так же, — тут мужчина на секунду замер, а затем представил, закричав едва ли не во всю мощь своих лёгких: — Её Высочество, Наследная Принцесса Марисель!