***
Скуало въехал в ворота особняка на внутренний двор уже изрядно на взводе: мало того, что все нотации Девятого по поводу Занзаса и его методов решать проблемы Семьи достались Суперби, так на него еще и повесили с бухты-барахты прилетевшую Саваду и ее облачного хранителя, якобы, чтобы обезопасить наследницу. Скуало чуть не ляпнул, что с Занзасом под боком никакие враги не нужны, но сдержался: слишком уж несчастно и растеряно выглядела Тсуна, да и Тимотео казался нервным и напряженным, все старался варийца побыстрее выпроводить. Скайрини, видите ли, должны были заранее предупредить, так что Скуало про себя поржал над предстоящей истерией офицерского состава и босса, помянул недобрым словом Реборна и его сраные политические комбинации (лучше бы этот хмырь и дальше занимался исключительно убийствами, меньше геморроя было бы) засунул малолетних мафиози в машину и погнал домой, надеясь, что несколько сбитый с толку Занзас после ночного инцедента не наворотит дел до возвращения своего капитана. На остальных хранителей надежды было мало. Разве что Мармон могла наконец отряхнуть свои мозги от налета жадности и соизволить поделиться с боссом ценной информацией, но серьезно: Мармон и бесплатные услуги. Даже не смешно. Так что, подъезжая к резиденции Варии, Суперби рассчитывал на худшее, и совсем не удивился, почти въехав в какого-то незнакомого и явно небезобидного типа, вставшего прямо перед парадным входом. Скуало матернулся и резко вдавил педаль тормоза в пол, корпусом улетая вперед. Хибари за его спиной недовольно зашипел, спасая от удара успевшую только пискнуть Тсунаёши. Смутно знакомая фигура, памятником застывшая посреди двора, даже не дернулась на визг тормозов и рев шин по гравию. На крыльце толпился примерно десяток рядовых, нацеливших на незнакомца оружие. Резко открыв дверцу автомобиля, Суперби вышел наружу, замечая выскользнувшего из дверей Бельфегора. — Что здесь, черт подери, происходит? — командный голос капитана успокоил варийцев, а тихое шишишиканье за спиной они вообще восприняли, как музыку. Черная макушка девушки, теперь Скуало в этом уверен, медленно повернулась, и сама гостья предстала перед мечником «во всей красе»: худая, нескладная, невысокая. Между короткими смоляными прядями, свободно спадающими на лицо, затесалась частая седина, черты лица строгие, острые, и девушка похожа на маленькую итальянку, только кожа слишком светлая, фарфоровая. В руках незнакомка сжимала кроткие ножны, не внушающие никакого доверия, а её тихий голос пробирал до самых костей, дергая что-то внутри давно зачерствевшего мечника. — Я хочу подписать контракт с твоим боссом, — Барри, может, и рада была бы сказать о Сердце, но люди оказывались на редкость невнимательны ко всем этим ангельским мелочам, так что надежнее было по старинке все объяснить контрактом. Какая разница, если суть теперь одна? На некоторое время воцарилась тишина. В абсолютном безмолвии из машины вышел Хибари, придерживая за руку Тсуну. Парень лениво огляделся и вынужден был признать, что варийский особняк действительно был хорош, и должен был стать для босса более надежной защитой, чем Средняя Намимори. — Знаешь ли ты, о чем говоришь? — голос Хибари был глух, но тверд. Такие малолетки, как это травоядное, еще как правило не понимали всей тяжести ложащейся на плечи Ангела ответственности. Он тоже, наверное, не понимал до конца, но такие вот дети, совсем еще свежие, не столкнувшиеся ни с рабским трудом, ни с пытками, ни с другими сторонами контрактов, сильно романтизировали связь с человеком. Даже ошибочно считали кого-то Сердцем, пока жизнь не преподносила какой-нибудь особо суровый урок. — Мои крылья распахнулись вчера, чтобы защитить этих людей. Мое сердце уже принадлежит им, и контракт — это глупая формальность, необходимая, чтобы успокоить их мнительность. Не больше, — равнодушно ответила девушка, не оборачиваясь. Ладно, Кёя был готов признать, что погорячился, и ангел перед ним в последнюю очередь был похож на наивную романтичную дурочку, ищущую приключений под боком у опасных мафиози. У этого ангела были каменные плечи и осанка воина, уверенная хватка мозолистых не по возрасту пальцев и пружинистая стойка, устойчивая и удобная. Какое-то время Хибари смотрел на чёлку, под которой находились глаза, но если даже взгляд Потрошителя он постоянно на себе чувствовал в краткие минуты общения с оным, то теперь он словно глядел на неодушевленный предмет, и от этого становилось не по себе. Словно глаз и правда не было. — Врой! Достали! Ты, — палец императора мечей уперся в Саваду и её сопровождающего, — идите за мной, я проведу вас по особняку и покажу, где вы живете. Ты! — острие меча указывало точно в солнечное сплетение Ангела, — сейчас вместе с Коронованным Мусором отправишься к боссу, и пусть он со всем этим дерьмом разбирается. Быстро! — рявкнул напоследок Скуало и махнул рукой гостям, предлагая войти внутрь и желательно не отставать. Тсуна, стиснув рукав Хибари пошла следом, утягивая своё облако за собой. Кёя на секунду притормозил возле Ангела, осторожно поводя носом. Его почти сразу же прошибло током, так сильно, спазмируя мельчайшие нервные окончания, что он невольно навалился на Тсуну. Этот Ангел терял дважды. И не сломался. Если такое вообще возможно. У девушки уже определенно был за плечами контракт, и не на один год, и что-то действительно страшное до контракта, так что Пламя Посмертной Воли вилось вокруг непрестанно, дышало смертью направо и налево, голодно ластилось к ангелу, высасывая все его силы. Придя в себя, парень поспешил пройти мимо, отстраненно заметив, что голова девушки не повернулась ни на миллиметр.***
Занзас не знал, что ему предпринять. Возле дверей, готовая в любой момент сбежать, раствориться в воздухе, стояла Мармон и нервно кусала губы. Давно уже он не видел у нее этого милого жеста, появляющегося в минуты, когда вот-вот окончательно инфлирует какая-нибудь валюта, что пагубно отразится на делах семьи. Сейчас внутри Скайрини шла определенная борьба: идти искать ценный кадр или плюнуть, оставив все на самотек. Разум твердил, что рациональнее первое, а интуиция ратовала за второе. И Занзас верил интуиции. Она никогда его не подводила, не подведёт и сейчас. В это очень хотелось верить. Плеснув в стакан виски, Занзас замер, почувствовав в особняке чужое присутствие. Это не были Савада или Хибари, хотя веяло облачным пламенем. Слишком незнакомо и знакомо одновременно, его воля гудела, как пушистая только с виду безмятежная туча, в глубине которой обычно и зарождались ослепительные молнии и гневный грохот. И прямо сейчас этот штормовой фронт накрыл собой весь особняк, проникнув в каждый уголок, и Занзас вместо раздражения почувствовал пьяный яростный азарт, словно все его скрытые резервы активизировались, готовые к молниеносному противостоянию. Скайрини уже давно не ощущал себя таким свежим и собранным. У дверей поежилась Мармон. Как иллюзионистка, способная работать с пламенем на принципиально ином уровне, она ощутила все изменения в пространстве гораздо четче босса и поняла, что зря волновалась из-за незнакомца. Он без контракта защитил босса и теперь сам пришел к нему. Где-то в глубине особняка оживился Леви, почувствовав родственную стихию, ярче засиял, разгоняя облачное пламя вокруг себя, Луссурия, Бел беспокойно метался, разбрызгивая ураганные искры, бился, и Мармон могла чувствовать его возбуждение и восторг. Тихий стук в дверь словно стал спусковым механизмом — Занзас коротко рыкнул и отправил в открывшийся проем стакан, прицелившись своему посетителю прямо в голову. Вопреки ожиданиям Скайрини, снаряд своей цели не достиг: короткий взмах мечом, даже не обнаженным, а все еще спрятанным в ножны, и стакан, разбрызгивая жидкость в сторону, полетел на пол, разбиваясь на мелкие осколки. Несколько мгновений никто не двигался, а после тишину разрезал тихий шипящий смех Принца. Кажется, Скуало только что был опозорен. Занзас оглядел девушку с ног до головы, признавая в ней того самого ночного незнакомца, теперь разве что одетого немного опрятнее и причесанного. Человек с сильнейшим пламенем облака, которое Занзас видел в своей жизни. В голове всплыл образ Хибари — пожалуй, их вполне можно было сравнить, особенно вспоминая ту битву мелкого мусора с Генкши. Занзас всех деталей не знал, но слишком уж восторженное лицо было у Ирие, когда он по десятому разу рассказывал ту историю. Тогда Хибари, только взглянув на раненных хранителей, действительно удивил всех, создав мощнейший столб пламени. Девушка тем временем с благоговением вздохнула, возвращая Скайрини на грешную землю. Вариец мог поклясться, что не чувствовал ее взгляда, но ангел словно просканировала его насквозь, не упустив ни единой детали. И ее лицо… Занзас был не мастер читать по лицам, тем более таких, как Бельфегор, предпочитающих спрятаться от кого-то неведомого за волосами, но Скайрини готов был поклясться, что на лице девушки отобразилось восхищение. Это странным образом льстило, и Занзас почувствовал, как что-то дернулось и затрепыхало у него в груди. — Я хочу подписать контракт. Моя защита будет принадлежать тебе и твоим людям, — добавила, подумав, девушка, склоняя голову на бок. — Ты же уже знаешь, что я ангел, и, наверное, знаешь, что значат контракты. — И что ты требуешь взамен? — Занзас был немного раздражен, что Мармон влезла в диалог, но ничуть не удивился. Она всегда занималась всеми вопросами найма, купли и продажи. А сейчас с точки зрения бывшей аркобалено вариец хотел именно что купить силу этой девушки. — Только вы, люди, всегда думаете, что должно быть что-то взамен, — покачала головой девушка, и ее губы дернулись в намеке на улыбку. — Я буду делать это только потому, что этот человек — мое сердце. Вы же слышали о сердцах? Я буду сражаться за него до последнего вздоха. Буду сверх своих сил ограждать его ото всех опасностей, возникнувших на его пути. Не потому, что получу что-то взамен. Просто потому что я должна это сделать. Мармон неслышно выдохнула, прикрывая глаза под капюшоном. Так значит, Сердца — это не слухи и не сказки. Знать бы еще, что это такое. Занзас встал с кресла и протянул Ангелу руку. Тонкие, почти прозрачные пальцы секунду колебались, словно девушка была не уверена в том, где именно чужая рука и не видела ее, а потом крепко пожали его ладонь. — Я принимаю твои условия. Твое имя? -- Что в имени тебе моем? -- с легкой печалью в голосе спросила девушка, язвительно улыбаясь. -- Но в день печали, в тишине, произнеси его тоскуя; скажи: есть память обо мне, есть в мире сердце, где живу я, -- закатив глаза, продолжил Занзас, и Мармон вытаращила глаза. Ее босс цитировал Пушкина какой-то едва знакомой девчонке. — Меня зовут Ларк, — после небольшой паузы ответила девушка, и Мармон все так же молча открыла рот и закрыла. Что-то с этим именем было не так. Занзас это совершенно точно заметил и хмыкнул, растягивая губы в язвительную улыбку. — Имя не настоящее, Мусор, так? Мне похер, пока ты как следует выполняешь свою работу, — Скайрини отстранился, отпустив холодную руку. — Меня зовут Занзас Скайрини, если ты вдруг не поняла, куда попала.***
Гокудера глубоко затянулся, заполняя легкие терпким ледяным дымом. Выдохнул, позволяя, кажется, душе покинуть его тело, но в последний момент вернул ее на место. Она еще была нужна. Наверное. Нутром подрывник понимал, что сейчас, когда Десятую накрыла абсолютно необъяснимая череда покушений, ей безопаснее всего было в Варии, под присмотром Хибари, но подсознание бунтовало, не желая отпускать босса от себя. Если бы Тсуна была парнем, стало бы, возможно, легче. Но это вряд ли. Стоило только вспомнить карамельные глаза, такие теплые, вбирающие в себя каждого до определенного момента, а затем застывающие стеклом. Реборн как-то сказал, что даже он не всегда может понять мысли и поступки девушки, что уж говорить о них. Только на Хибари Тсуна смотрела по-другому. Впитывая его в себя до самого конца. Позволяя проникнуть туда, где самые страшные чудовища изредка выплескивали свой яд в ночные кошмары, которые снятся в глубочайшем забытье. А Хибари не пытался туда заглянуть. Он сам — как зеркало, сотканное изо льда и тьмы. Гокудера не знал, кого потерял этот хищник, да и не хотел знать. Главным, по сути, было то, что он цеплялся за Саваду как за спасительный круг, постоянно ища в ней кого-то другого, того, кого он никогда больше не найдет. И он не смотрел на дно, боясь не найти, но отчаянно продолжая искать. Он, с точки зрения Хаято, был безумен. И сколько раз это безумие спасало их жизни? Подрывник закрыл глаза и снова затянулся. Реборн знал, что делал. Все просто обязано было обернуться хорошо. Надо было только сделать еще несколько затяжек, не упустив при этом свою душу.Интермедия
Барри проснулась от страшной боли в спине, крича, раздирая лопатки в кровь и вцепляясь в мгновенно подскочившего к ее кровати брата мертвой хваткой. Мальчик неосознанно обнимал сестру, пытаясь защитить от боли, но безуспешно. В какой-то момент этого ужаса дверь распахнулась и в комнату влетела белая, как мел, Эмилия. Её лицо было перекошенным, словно от той же боли, а вокруг рук дымилось сиреневое зыбкое пламя. Она рванула к детям, но не добежала — раздался оглушительный треск стекла и женщина медленно осела на пол, зажимая руками кровоточащую рану на груди. Ее сын в панике обернулся, и на его губах застыл высокий крик. В голове женщины набатом билась мысль о том, что она не смогла защитить своих детей. Не смогла защитить в первую очередь от своего личного проклятия — от крыльев. Это придало ей сил доползти до кровати дочери и в последний раз мутнеющими глазами посмотреть на них. Стив обещал… Он же не сможет не выполнить обещанного… Новая вспышка боли, несоизмеримо большей, чем раньше, выломала тело женщины под немыслимым углом. Ее сердце, до этого отбивающее последние удары, судорожно сжалось и понеслось, в голове тысячей иголок словно взорвалась бомба, а перед глазами потемнело до черноты. Стив был мертв. Её сердце было убито. Не дышало. Не улыбалось. Не шевелилось. Лицо Эмилии навечно застыло, искаженное предсмертной мукой, исчерченное слезами. Кевин зарыдал, разрываясь между скулящей от боли сестрой и мертвой уже матерью. Девочку выгнуло в новом спазме. На ее спине расцвели прямыми бескомпромиссными линиями черно-фиолетовые крылья. Они оплели маленькие плечи и лопатки, пиявками вгрызаясь в кожу, заставляя кричать бессвязные слова, закатывать глаза и теснее прижиматься лихорадочно-горячему телу Кевина. Вместе было не так больно, или так только казалось, но Барри не выпускала своего брата из цепких детских рук даже когда в дом пришли какие-то мужчины, одетые в черное и с оружием в руках, и когда они пытались расцепить ничего не сображающих детей, и когда, отчаявшись сделать это, просто обоих засунули в темный вонючий фургон. Клеймо Ангела оказалось жестокой реальностью, которая ежедневно преследовала, ожидая наиболее удобного момента, чтобы нанести удар. И оно дождалось.