The Sense Of Me

У ректора Уэллса был крайне задумчивый вид. По его доброму взгляду и молчанию Макс поняла, что он сосредоточено думал над тем, что сказать, раскачиваясь вперед и назад на стуле. Ей хотелось уйти. Не просто уйти, а сбежать. Кабинет ректора был слишком маленьким, слишком душным. Ей надо было срочно вдохнуть свежего воздуха, сидя на скамейке у маяка. Она все еще приходила туда, пусть и лазить по холмам и знакомым извилистым лесным тропам было непросто. Макс вздрагивала каждый раз, когда слышала хруст веток вдалеке. Как же ее раздражало, что в другой реальности она уже видела, как маяк разваливался, и что теперь ей приходилось наблюдать за этим же зрелищем в этом времени, собрав все свое мужество в кулак. Это было похоже на насмешку, на напоминание, где и почему все началось. Когда-то это место было связано с ее детством, которое хранило приятные воспоминания о невинности того времени. Там они с Хлоей часами гуляли, играли, устраивали пикники под соснами. Когда-то это было любимым местом для Макс. Теперь оно напоминало ей о том, что там она видела Хлою в последний раз. Там она сделала свой выбор. Там все закончилось, и там же все началось. Она не знала, почему все еще продолжала приходить туда. Может быть, она хотела почувствовать хоть что-нибудь. Чтобы почувствовать Хлою, которая сидела рядом с ней на лавочке, выдыхала дым от сигареты и жаловалась на жизнь. Иногда она действительно ощущала ее присутствие. В такие дни Макс дольше сидела у маяка, дожидаясь заката солнца, и представляла, как они разговаривают и смеются. Она прокручивала этот момент в голове снова и снова, пока была в состоянии верить, что Хлоя действительно была рядом. Но чаще всего Макс сидела в одиночестве в полной тишине. — Мисс Колфилд? Макс заморгала, вздрогнув от испуга. Уэллс вглядывался в ее лицо, между его бровей образовалась складка. — Ой, прошу прощения. — Ее щеки покрылись румянцем. — Я задумалась. В улыбке Уэллса мелькнула жалость. — Я говорил, что учителя жалуются на то, что вы были чересчур рассеяны всю неделю, и у меня нет сомнений в их утверждениях. — Сэр… — Вы все время смотрите в одну точку, небрежно относитесь к домашним заданиям, бездействуете на занятиях, — Уэллс замолчал, тяжело вздохнув. — Я понимаю, что у вас были непростые времена. Нам всем было тяжело эти несколько недель. Блэквелл готов сделать для вас все, что в силах, но вы сами должны себе помочь, Макс. Макс хотелось ответить, что она никогда не отличалась особой активностью на занятиях, но взяла себя в руки в последний момент. Последнее, что ей было нужно — это начать дерзить, чтобы оставить о себе мнение как о проблемном подростке, за которым нужен глаз да глаз. Она хотела, чтобы ее оставили в покое и дали прийти в норму. Она видела смерть Хлои в тысячах других реальностей, так что как-нибудь сможет смириться с утратой и в этой жизни. Ей не нужна была ничья помощь. — Я вызвал Вас сюда, — продолжил Уэллс, — чтобы посмотреть, как вы с этим справляетесь, Макс. — Эм-м, я прекрасно со всем справляюсь, сэр. — Знаю, что вы были близки с Хлоей Прайс. Если вы не справляетесь с нагрузкой, или вам нужно немного времени… — Нет, — резко перебила его Макс, вздыхая. — Благодарю вас, сэр, но мне будет лучше, если я просто буду жить своей жизнью. Со мной все правда хорошо. Мне просто нужно немного, — она сделала усилие, чтобы не закатить глаза, — времени. Уэллс кивнул, но выражение его лица выдавало, что он не поверил ни единому слову. — Если вы в этом уверены. — Я уверена. — Если вам необходимо будет с кем-то поговорить, или захотите взять перерыв, вы знаете, где меня найти. Макс прикусила язык. В памяти всплыли живые воспоминания, как пьяный ректор сидел на ступеньках общежития. Разглядывая чистый скучный кабинет, она любопытствовала, стояла ли бутылка виски на своем месте. Силуэт Хлои появился из темноты, подошел к компьютеру, чтобы нарыть парочку грязных секретов Блэквелла, и растворился в тумане. Намерения Уэллса были благими, только толку от них не было. Макс встала со стула. — Благодарю вас, сэр. Я сообщу вам, если мне что-нибудь будет нужно. — Надеюсь на это. Мы должны пережить недавнюю трагедию вместе. Это мы сможем сделать, только если объединимся. Объединимся все: и студенты, и сотрудники академии. Только так мы преодолеем все трудности. Эти слова были больше похожи на речь для местной газеты. Наверное, он выучил их наизусть на тот случай, если кто-нибудь из журналистов подкараулит его с диктофоном у его кабинета. Макс знала, что его намерения были благими, только толку от них не было. Блэквелл мог помочь Хлое давным-давно, мог помочь Нейтану. Но теперь слишком поздно. Макс ненавидела себя за то, что находила слова Уэллса заурядными, а не ободряющими. Она вымученно улыбнулась ему перед тем, как уйти. Макс вспомнила, как они с Хлоей взорвали эту дверь самодельной бомбой, и ей пришлось сдерживаться, чтобы не засмеяться в голос. *** Кейт почти уже стала такой, как прежде. Ее комната перестала быть мрачной, теперь там стало светло, и снова слышался смех. Она повесила мотивирующие плакаты, которые напоминали Макс о клинике имени Святой Димфны. Кролик теперь грелся на солнышке в новой большой клетке. Днем во вторник они вдвоем поехали в город, чтобы купить новое красочное лоскутное одеяло для кровати Кейт и новые кардиганы на зиму. Они остановились в кафешке около кинотеатра, чтобы выпить по чашке горячего какао. Они сидели у окна с фонариками, сделанными в стиле Хэллоуина. Кейт снова смеялась и улыбалась. Она постоянно что-то рисовала, перелистывала Библию, выделяя ярко-розовым маркером любимые моменты. Теперь она работала в публичной библиотеке и читала там детям два раза в неделю. Макс была за нее очень рада. Но и без печальных моментов не обходилось. Кейт теперь спала с включенным светом и не выходила из комнаты после девяти даже в туалет. Иногда она становилась дерганной и холодной. Ее бросало в дрожь, если Макс говорила с ней не на темы школы, искусства или погоды. Если Макс хотела ее сфотографировать, Кейт зажималась и впадала в тревогу. Макс могла только постоянно находиться с ней рядом, навещать каждый день, помогать пережить эти тяжелые дни. За три дня до Хэллоуина Кейт вместе с ней сходила на могилу к Хлое. — Макс, смотри, — взволнованно сказала она, опустившись на корточки и дотронувшись до букета с желтыми цветами. — Мимозы. После дождя воздух на кладбище был свежим. Рядом с ними в поте лица под лучами солнца трудился один из работников, копающий лопатой сырую землю. Он выкапывал новую могилу. Было нечто меланхоличное в его действиях. Макс следила за ним, и в ее груди появилась тяжесть. Ей было интересно, кого здесь похоронят, придет ли на похороны целая толпа или только близкий круг из родных и друзей. Кладбище было старым, некоторые надгробия датировались девятнадцатым веком. Как много жизней, как много историй. Рэйчел Эмбер была похоронена рядом со своей бабушкой, где-то недалеко отсюда, под тисовым деревом. Судя по цветам и открыткам, на ее могилу часто приходили. Ее история тронула многих людей. Макс тоже хотела навестить ее, но не могла. Не сейчас. Кейт положила букет из лилий на горку у подножия могильной плиты. Макс сделала то же самое, и они обе постояли в тишине, сложив руки в замок, опустив головы, пока солнце грело их своим теплом. От ветра шелестели листья на деревьях, что росли рядом с дорожками. Здесь было тихо, спокойно и безрадостно. Новая могильная плита Хлои была сделана из мрамора. Она ярко выделялась от остальных из-за количества букетов. Это было самое живое место на кладбище. Макс не могла представить эту могилу без свежих цветов, не могла представить, что когда-нибудь она будет заброшенной и забытой. Макс потеряла тысячу жизней, тысячу Хлой, тысячу временных линий. Она сделала шаг вперед и опустила руку на плавные линии могильной плиты, закрыв глаза. Любимая дочь. Умерла 7 октября в 2013 году в возрасте 19 лет. Вся жизнь Хлои вместилась в несколько слов. Пальцы Макс сжались. Она попыталась почувствовать связь с Хлоей, как она делала это у маяка. Но мрамор остался холодным и не дарил успокоения. Кейт, которая стояла за ней, заговорила: — Не плачьте над могилою моей — меня там нет, я не уснула в ней (Кейт читает стихотворение Мэри Э.Фрайе — прим. переводчика). Макс оглянулась через плечо. Кейт опустилась на колени и сложила руки в молитве. Ее крестик, болтающийся на цепочке, блестел на солнце. — Я — в дуновении ветра над землей, в алмазных блестках на снегу зимой, я — в солнечном от спелости зерне, и дождь осенний шепчет обо мне. Макс медленно шагнула назад, поравнявшись снова с Кейт, и опустила голову. Слезы жгли глаза, и она быстрей закрыла их. Ее накрыла волна острой боли. Голос Кейт был тихим и четким. — Когда в тиши утра проснетесь вы, я снизойду на вас из синевы полетом птиц, встречающих зарю. Я светом звездным сон ваш озарю. Голову Макс заполнил голос Хлои. Он звучал как эхо снова и снова. Макс увидела перед собой калейдоскоп разных цветов. Всплыли воспоминания. Они восстали на поверхности ее разума так же, как листья кружились на поверхности реки. Реки обрывков изображений и историй. Хлоя в первый учебный день с фиолетовым рюкзаком за спиной, активная и общительная, в отличие от стесняющейся и неуклюжей Макс говорит. «Мне нравится твой пенал. Можно я сяду здесь? Как тебя зовут? Я вот Хлоя». Хлоя с повязкой на глазу и с деревянным мечом в руке, который на самом деле является деревянной ложкой, спрыгивает с кровати родителей. «Ааааа! Макс! Ты должна помочь мне найти мою карту сокровищ!» Хлоя с испачканными в муке и в тесте для печенья руками, освещенная солнечным светом, смеется на кухне. «Сконцентрируйся на фотографиях, пока я готовлю, Колфилд. У тебя даже вода загорится!» Хлоя с опухшим ото сна лицом, сидит в пижаме у Макс дома после ночевки, когда они смотрели фильмы, ели попкорн и смеялись до четырех часов утра над нелепыми шутками. «Ты знаешь, как ГРОМКО ты храпишь?» Отважная Хлоя с голубыми волосами идет вдоль железной дороги. «И ладно… Зато мы можем. Навсегда». Хлоя, промокшая до нитки под ливнем, с глазами, полными слез, прощается в последний раз. «И Макс Колфилд? Только попробуй меня забыть». Слезы потекли ручьем по щекам, и Макс не могла остановиться. Она забыла, как дышать, а Земля продолжала вертеться как ни в чем не бывало. Когда Кейт обняла ее за плечи, легонько сжимая их, Макс поняла, что ее трясло. Мягкий и добрый голос Кейт задевал Макс за живое. — Не плачьте над могилою моей — меня там нет, я не уснула в ней. *** В кино они так и не поехали. Макс все время придумывала глупые, жалкие оправдания: то домашние задания, то усталость, то плохое настроение. Грустные и сочувствующие (пока что) ответы Уоррена заставляли ее чувствовать себя ужасно. Теперь она была официально самым худшим другом на свете. Иногда ей очень сильно хотелось согласиться ради Уоррена. Он был не достоин такого отношения. Совсем. В общежитии было тихо и неподвижно. Все вокруг где-нибудь веселились, наслаждаясь своей молодостью. Чтобы заняться хоть чем-нибудь и не думать ни о чем тридцать минут, Макс позвонила родителям. Стоило ей только нажать «отбой», как тишина набросилась на нее, грозясь поглотить полностью. Она снова услышала голос из коробок под столом, умолявший открыть их. Но Макс не сделала этого. Она плюхнулась за стол и достала лекции, но слова расплывались перед глазами, прыгая по страницам, от чего у нее начала болеть голова. В этот момент кто-то воткнул иглу ей в шею. Макс упала. Пол был шероховатым и ледяным. Ее тело онемело, зубы застучали, в груди расползался холод, будто ее сердце проткнули ножом для колки льда. Удар лицом об пол по ощущениям напоминал пощечину. Она вертелась по полу комнаты со скоростью две сотни миль в час. К горлу подступила тошнота. Она пыталась сказать хоть что-нибудь, но у нее не получалось выговорить и слова. Язык прилип к небу и не хотел ее слушаться, словно она была под наркозом. Она чувствовала вкус соли, смешанной с ужасом. В глазах резь из-за ослепительно белого заднего фона. Цвет был слишком ярким, и от него некуда было деться. Она умрет. Она почувствовала, как ее кожи коснулись руки в тонких перчатках, и попыталась скинуть их, но была не в силах даже дернуться. От прикосновений чужих пальцев у нее побежали мурашки по всему телу, и ее чуть не стошнило. Ее глаза были полузакрыты, — открой глаза, черт побери — и она расплакалась. Стекающие слезы обжигали щеки, и это было единственное, что она ощущала в тот момент. Сердце сильно-сильно билось. Прямо в ухо ей зашептал мягкий и зловещий голос. Где-то вдалеке слышались щелчки фотоаппарата. Она попыталась закричать, но ей будто перерезали глотку. Он готовил ей еще одну дозу. Сильная рука схватила ее за затылок, пресекая все попытки уползти подальше, дернула ее со всей силы вперед. Он зол, он хотел убить ее. Игла грозно блестела ярким белом цветом; он вот-вот вонзит ее прямо в кожу… Макс резко проснулась. Она неудачно повернула голову, от чего возникла резкая боль в мышцах шеи. Макс открывала глаза с ощущением, будто она рвала кожу, но ей стало легче, когда она увидела свою комнату. По телу разлилось тепло. Исчез ослепляющий белый цвет. Она была в безопасности. Это был просто сон. Просто ночной кошмар. Вздрагивая, она резко встала из-за стола, убирая челку, упавшую на глаза. У нее болела шея из-за того, что она уснула в неудачной позе; глаза щипало, словно в них попал песок; голова шла кругом. Если бы она снова попыталась заснуть, то добровольно бы вернулась в этот леденящий душу ужас. Макс не могла провести в этих стенах и минуты. Ей надо было проветриться, провести минут тридцать подальше отсюда. Было только полдесятого, когда она вернется, все уже будут в общежитии. Ей не будет так страшно засыпать, если она будет слышать, как смеется Дана, как с кем-то говорит Джулиет, как себе под нос поет Стэлла, выходя из душа. Она натянула теплый свитер, засунула ноги в кроссовки. В этом городе было только одно место, куда она могла прийти, если что-то шло не так. *** — Помню, как крайний раз ты сидела на этой кухне после того, как тебе приснился плохой сон. Тебе было двенадцать лет. Боже, кажется, что сто лет прошло. Макс улыбнулась. — Я тоже помню. В руках она держала чашку горячего какао. Она поднесла ее к губам и сделала глоток. Вкусно. Это было то, что нужно. Покой. — Нам показалось, что будет классно разбить лагерь прям на улице. — Это была идея Хлои, я уверена. Сколько пришлось потратить денег, чтобы купить вам эту палатку, чтобы убить потом весь вечер на то, чтобы поставить ее на заднем дворе. — Она покачала головой, взглянув на Макс с любовью. — И сколько вы там пробыли внутри? Часа два? — Вроде того. — Залилась краской от смущения Макс. — Мне до сих пор стыдно за тот случай. — Уильям очень сильно переживал. Вы тогда со всех ног ринулись в кухню, сжимая свои фонарики. — Джойс сидела напротив нее и потягивала черный кофе. На ней был сиренево-голубой халат, а волосы были собраны в небрежный пучок. На кухне было тепло и светло. — Что вы там обе подумали, что увидели? Волка? — Эм-м, да, — ответила смеясь Макс. — Я на всю жизнь запомню, как Уильям вышел на задний двор с бейсбольной битой. — И нашел всего лишь маленького енота, — рассмеялась вслед за ней Джойс. Похоже, ей это было нужно. Как она неожиданно начала смеяться, так же специально она не могла остановиться. — Уильям вернулся домой, размахивая битой как сумасшедший, горланя, как он защитил всех нас от этого «кровожадного чудовища». Отсмеявшись, Джойс снова притихла. Взглянув на ее лицо, Макс взяла ее за руку и сжала ее. — Это был просто чудак-человек, — глухо сказала Джойс. — Я с ним даже поругаться нормально не могла. Все заканчивалось тем, что я лопалась от смеха. Он никогда ничего не воспринимал всерьез. — Он был прекрасным человеком, Джойс, — согласилась Макс. — Я даже не могу выразить словами, как мне жаль. Я очень сильно по нему скучаю. Уильям был лучом света и источником неиссякающего оптимизма. Он любил настольные игры и всегда поддавался Макс, чтобы она выиграла, он любил длительные поездки, любил подниматься к маяку, любил пончики с джемом и футболки с глупыми надписями. А еще он лучше всех на свете поджаривал бекон с яйцами. Когда он погиб, ей было больно, словно он был ее отцом. Она смотрела, как он шел по тому коридору, понимая, что он лишь очередная жертва судьбы и времени, и ее сердце обливалось кровью. Макс пыталась понять другую вселенную, но выходило так, будто она жила в обеих сразу. Две жизни, две реальности, и ей надо сделать выбор. Время снова смеялось над ней, держа в руках зеркало и тыкая ее в него носом, мол, посмотри, что ты наделала, это все твоя вина, исправь. В тишине тикали часы. Макс сдерживалась, чтобы не вскочить и не разбить их. Джойс крепко сжала руку Макс. — Я себя могу успокоить только тем, что он сейчас там, с Хлоей. Теперь они вместе веселятся на полную катушку. Макс осмотрелась и заметила пустые бутылки из-под пива, поставленные в ряд на столешницах и подоконниках, и гору посуды в раковине. — Дэвид дома? — спросила она. Джойс откинулась на спинку стула. Ее голос задрожал, когда она заговорила: — Нет, он уехал. — Она вздохнула. — Он все еще в отпуске на работе, но я знаю, что каждый вечер он приезжает в Блэквелл. Макс моргнула. — А вы не спрашивали, зачем? — У меня есть одна догадка. Думаю, он заходит в туалет и просто стоит там, пытаясь стать ближе к ней, пытаясь понять ее. — Она сделала большой глоток кофе. — Если все так, то он не делает ничего дурного. Он скорбит, как и все мы. — Но… — Я бы пропала без него, Макс. — При слабом освещении Макс увидела, как блестят глаза Джойс от слез. — Все скорбят по-своему. Если он хочет ночами бродить по школе в поисках ответов, я не против. Пока они молчали, Макс пила какао, нахмурив брови. В этом времени Дэвид Мэдсен был едва знаком с ней; скорей всего, он ей не доверяет, и от него больше вреда, чем пользы. Надо будет проведать его как можно скорей. Она представляла, какой интересный разговор у них выйдет. — Итак, — сказала Джойс, улыбнувшись ей. — Ты так и не сказала, что за кошмар тебя преследует. — Да рассказывать нечего особо. — Знаешь, если ты расскажешь, тебе станет легче. — Это просто… воспоминания. Не очень хорошие. Мне хочется побыстрей забыть о них. — Хотелось бы мне сказать, что ты справишься с этим рано или поздно. Мне тоже не спится. В этом доме слишком… тихо. — Мне намного лучше сейчас, — сказала Макс. — Ваш какао — это просто лекарство от всех кошмаров. Джойс рассмеялась. — Ты слишком милая. Я рада слышать это и рада, что ты пришла сюда. Мы здесь с тобой, Макс. — Знаю. Я тоже здесь с вами. — Не хочешь переночевать здесь? Диван уже разложен. Остаться здесь было заманчивей, чем возвращаться в свое тихое общежитие, но существовал риск, что она привыкнет спать не в своей кровати, избегая остаться одной. Не обращая внимания на чувство вины, она помотала головой. — Мне бы очень хотелось, но мне нужно вернуться в Блэквелл. У меня завтра занятия. — Тогда в следующий раз. Пошли. — Джойс встала, взяв ключи. — Я подвезу тебя. Направляясь к входной двери, они проходили мимо фотографий, висящих на стене, и Макс замедлила шаг, чтобы взглянуть на них. Там было что-то новенькое. Джойс вставила в рамку фотографию, которую хранила в своей тумбочке, и повесила ее на стену. На фотографии они были вдвоем с Уильямом: молодожены, полные сил, готовые покорить этот мир, а внутри Джойс уже была Хлоя. У каждого из них была вся жизнь впереди! Столько всего можно было попробовать впервые, перед ними были открыты тысячи путей и целей для достижения. Они были такими счастливыми. Макс мучил вопрос, почему все так изменилось. *** Нелл выглядела сильно ошарашенной, когда увидела Макс на пороге клиники имени Святой Димфны. Макс тоже была удивлена. Она сама не ожидала, что когда-нибудь еще раз сюда вернется. У нее с собой был целлофановый пакет с жареной картошкой и еще теплым сэндвичем с ветчиной и помидорами — прямо из «Двух Китов». — Привет. — Нелл, полностью погруженная в работу, сидела за столом медсестер палаты. — С прошедшим Хэллоуином. Все украшения были убраны, и стены снова выглядели голыми и печальными. — И тебя, — сказала Макс. Она замешкалась у стола, неуверенно смотря по сторонам. Нейтана нигде не было видно. — Он в своей комнате, — сказала ей Нелл. — Ты немного разминулась с его семьей. Макс прикусила язык, чтобы для своего же блага не ляпнуть ничего лишнего. Поэтому она лишь улыбнулась. — К нему приходили родители? — спросила Макс. Нелл кивнула. — Да, с ними еще был маленький мальчик. В общей сложности их визит занял не больше десяти минут. Они отдали ему что-то из одежды и со всех ног удрали оттуда. Очень похоже на Шона Прескотта. Макс закусила губу, размышляя, стоит ли интересоваться самочувствием Нейтана. — Как он? — По-разному: бывают хорошие дни и плохие. Сегодня вот с ним все хорошо. Макс с жалостью обвела глазами гору бумаг. — Надеюсь, я не сильно отвлекаю тебя… ну, ты понимаешь, тебе ведь приходится присматривать за мной. — Во-первых, ты никогда меня не отвлекаешь, ведь я тот еще любитель отлынивать от работы, так что жду любой перерыв как манну небесную. А во-вторых, — она усмехнулась, — время посещения под наблюдением с Нейтаном уже вышло. Так что ты в моих услугах не нуждаешься. Макс почувствовала смесь облегчения и страха. — Да? — На самом деле ты просто не имеешь право сейчас заходить к нему в палату. Ты можешь находиться там только в присутствии кого-нибудь из персонала, но вы можете проводить время здесь, в общей палате, если хочешь. У Макс на душе стало еще легче, она меньше боялась. Она все еще не была уверена в том, что Нейтана устраивали ее походы к нему. Возможно, он не мог озвучить свое недовольство в присутствии чужих. Если Нейтан разозлится на нее и станет кричать, то ей лучше быть в общей палате рядом с Нелл. Нелл встала из-за стола. — Я приведу его, а ты пока сядь, где тебе будет удобно. Макс прошла через всю комнату, выбрав столик напротив окна, рядом с дверями личных палат. Она села и взглянула в окно. Справа виднелся маяк. Он будто преследовал ее, служил напоминанием, почему она пришла сюда, чего она пыталась добиться, что она в итоге надеется понять. Чтобы не ждать просто так, Макс купила в автомате, который стоял рядом со столом, две банки колы. Только она села обратно и поставила их на стол, как из-за угла появилась Нелл, за которой семенил Нейтан. По крайней мере, он вышел из своей палаты. Может быть, он был не против с ней встретиться. Это ведь хороший знак? А может быть, его заставили выйти, и последнее, чем он хочет заниматься — это полчаса слушать ее бессмысленную болтовню каждую неделю. Он был бледным, но в остальном выглядел нормально. Настолько, насколько может Нейтан Прескотт выглядеть нормально в такой ситуации. Макс успокоилась и попыталась передать ему это спокойствие через улыбку. Она переживала, пока ехала в автобусе, что у него опять случится срыв, как на прошлой неделе. Когда Нейтан сел напротив нее, она передала ему пакет с едой и бутылку с колой. Хоть он даже и не смотрел на нее, а может и не воспринимал ее вовсе, Макс казалось, что он ее узнает. Его вполне устраивало, что она снова пришла, что она вообще приходила. Он не выглядел таким безразличным и уставшим по сравнению с ее первым визитом. — Итак, я сообщу вам, когда ваши полчаса истекут. — Нелл ободряюще улыбнулась и помахала им рукой перед тем, как вернулась за свой стол. Макс прочистила горло, как бы спрашивая, начать ли ей говорить, как она обычно это делала. Она смотрела, как Нейтан открыл пакет и достал из него сэндвич. Он откусил кусочек и уставился в одну точку на столе, жуя. Его движения не были ни скованными, ни вялыми; в них не было ничего особенного. В той другой вселенной его движения характеризовались резкостью, жесткостью. Никогда нельзя было знать наперед, как он себя поведет. А теперь он казался… нормальным. Или близким к этому состоянию. Ладно, перестань пялиться на него, чудачка. — Я не знаю, что ты любишь, — сказала Макс. — Но предположила, что тебе нравятся сэндвичи с беконом. Он жадно съел сэндвич за несколько минут, а затем спокойно открыл банку колы, при этом его руки не тряслись, и Макс последовала его примеру, открыв свою. — Ты выглядишь намного лучше, — сообщила она ему. На нем были бордовая толстовка с капюшоном и больничные штаны. Его чистые волосы были аккуратно уложены, да и мертвецкой бледностью он больше не мог похвастаться. Наверное, он стал крепче спать. Ну хоть кто-нибудь из них должен же отсыпаться. Она сжала губы. — К тебе приходили родители? Он ничего не ответил. Это хорошо. Ей не хотелось, чтобы он снова перевернул стол. — Я немного знаю твоего отца, — сказала Макс, прощупывая почву. — Точней, я слышала о нем. Он же … что-то типа бизнесмена? Она уже привыкла к отсутствию реакции на все, что бы она ни сказала, так что она не делала пауз между вопросами. — Но я ничего не знаю про твою маму. У тебя есть братья или сестры? Она помнила, что у него была старшая сестра, и была уверена, что он не хотел знать, как в прошлой жизни она вломилась в его комнату в общежитии, чтобы найти какие-нибудь зацепки, перебирая все грязное белье. Нейтан достал ломтик жареной картошки, но не спешил отправлять его себе в рот. — Я всегда мечтала о братике или сестричке, — продолжила Макс. — Когда я была маленькой, я представляла, что у меня есть сестра-близняшка. Я думала, что круче этого нет ничего на свете. — Она не удержалась от смеха от нахлынувших воспоминаний. — Знаю, звучит странно. Но быть единственным ребенком в семье не так круто, как кажется, особенно, если твои родители живут примерно в шести часах езды от тебя. Она уже рассказывала ему о родителях и о Сиэтле. Теперь речь зашла о ее бабушке с дедушкой, у которых была ферма в Коннектикуте, о тете, которая продавала свою собственную выпечку и украшения ручной работы, о дяде, страдающем алкоголизмом, с которым никто не поддерживал отношений, но продолжали постоянно беспокоится. Нейтан слушал, смотря на стол с прежней сосредоточенностью. Его руки лежали на коленях. Нейтан ел жареную картошку и стучал ногтями по деревянному столу, пока Макс снова рассказывала о школе, о том, как Уэллс вызвал ее к себе в кабинет, о кинотеатре и даже неожиданно для себя о ночном кошмаре. Конечно, она не упомянула ни о проявочной, ни о Джефферсоне, да и вообще не вдавалась в детали. Однако во время ее рассказа о сне, она заметила, что он немного привстал. Как только Макс замолчала, она почувствовала прилив любви к Джойс: разговоры о сне действительно помогли, пусть и лишенные подробностей. Когда Нейтан полез за последним ломтиком картошки, его рука задрожала, и пакет выпал из рук. Это была странная дрожь, сильная, поражающая всю руку. Он сжал руку в кулак. В Макс проснулась небывалая храбрость, когда она спросила: — Тебе больно? Он посмотрел на стену, на большой плакат зеленого цвета, на котором было написано: «Я — сильный человек». — Наверное, дико бесит, когда она так начинает дергаться? Нейтан взглянул на нее. В этот раз Макс не испугалась. Его взгляд был добрым, но пустым, может, он вообще смотрел сквозь нее, но это был хоть какой-то прогресс. Макс старалась поддерживать зрительный контакт, пока она говорила. — Нейтан, ты здесь счастлив? Понимаешь… понимаешь ли ты, почему тебя здесь держат? Он положил руку обратно на стол. Она не дрожала. — Я знаю, тебе тяжело, — продолжила Макс. — Правда, если тебе что-нибудь понадобится, ты можешь попросить меня. Она услышала стук каблуков, к ним кто-то приближался. Нелл легонько похлопала ее по плечу. — На следующей неделе в это же время? — спросила она Макс. — Конечно, — улыбнулась Макс. Она оставила куртку на столе медсестер, и Нелл пошла обратно, чтобы принести ее. На улице темнело, сверху давило тяжелое серое небо, качались очертания деревьев у берега. Тусклый луч маяка мигнул ей в знак приветствия. — Макс? Она вытянулась как струна. Она повернулась в недоумении, подняв брови, открыв рот. Этот голос… Это был Нейтан, и он спокойно смотрел на нее, положив руки на колени, и разговаривал с ней… Глаза Макс широко распахнулись. Нейтан не обратил на это внимание. Он говорил тихо, но четко, не прилагая усилий. Макс не могла отвести взгляда. — Можешь на следующей неделе принести мой бомбер? — попросил он. — Красного цвета. Он у Виктории Чейз. Макс поймала себя на мысли, что пялится на него уже десять секунд. У нее загорелись щеки. — Конечно. Эм-м. Конечно, я принесу. Я… Я принесу его на следующей неделе. Нейтан кивнул, и он опять ушел в себя, словно этот короткий разговор высосал из него все силы. Он наклонил голову, сгорбившись, и его взгляд снова был прикован к столу. К ним подошла Нелл, вручая Макс ее куртку. — До встречи. Макс смогла сделать вдох, только когда она спустилась в приемную.