The Sense Of Me

Кейт зажгла рождественскую свечу в своей комнате. Сладкий и тяжелый запах корицы резко обжег ноздри Макс. Обычно она находила комнату подруги уютной и тихой, которую никогда не покидала аура Кейт. В ней всегда было так чисто и светло, что Макс казалось, будто она очутилась в новом чудесном мире лоскутных одеял, глянцевых фотоснимков и религиозной иконографии. Макс всегда была далека от религии. Она никогда не любила дни, когда ей надо было идти в церковь. Но комната Кейт всегда была олицетворением лучшего, что было в религии, например, свечи и куча времени на размышление. Впервые, наверное, в жизни Макс хотела убраться вон из комнаты Кейт и спрятаться в своей. Сегодня в комнате не было и следа от былого уюта. Осталась только гробовое молчание, которому не было конца и края. — Кейт, — тихо сказала Макс. — Пожалуйста, скажи хоть что-нибудь. — А что мне надо сказать, Макс? Снова молчание. Кейт отвернулась от нее к ноутбуку, крутанувшись на стуле ровно на сто восемьдесят градусов. Она приступила к выполнению домашнего задания. От чувства тревоги Макс трясло. Чтобы успокоиться, она взглянула на кролика Кейт, но даже он повернулся к ней пушистой спинкой, уткнувшись своим дрожащим носиком в угол клетки. Макс сняла браслет посетителя, который крепко вцепился ей в руку. Ей хотелось разодрать его зубами на мелкие кусочки. Какая же она глупая, глупая, глупая. Это не могло случиться с ними. Макс и Кейт не были людьми такого типа. Они обе не любили конфликтовать и старались избегать ссор всеми возможными способами. Это было неправильно и запутанно. В груди Макс горел пожар из раздражения и безысходности. Кейт никогда не была так зла на нее. Никогда. — Пожалуйста, дай мне объясниться. Тишину нарушал лишь звук того, как Кейт клацала пальцами по клавишам. — Кейт. — Мне не нужны объяснения. — Птичьи плечи Кейт напряглись. — Я знаю, откуда у тебя тот браслет. — Как? — В новостях видела. Он же из клиники имени Святой Димфны? — Ее пальцы застыли над клавиатурой, ладони превратились в кулаки. — Куда его и отправили. Она сделала акцент на слове «его», поместив туда столько разочарования и беспокойства, что Макс вдохнула воздух полной грудью, безуспешно заполняя болезненную пустоту. Она не собиралась объяснять ей реальное положение дел, но и врать она тоже не хотела. Кейт достойна лучшего. — Все не так, как кажется. У меня… у меня есть много причин так поступать. Причин, — сказала Макс. — Кейт, ты же меня знаешь. — Разве? — Снова боль. — Теперь мне почему-то кажется, что нет. Макс, что с тобой происходит? Ей хотелось дать резкий ответ, но она вовремя смогла сдержать себя. — Со мной все нормально. — Правда? Потому что когда бы мы вместе не собрались, у тебя все время такое выражение на лице, будто ты расстроена или хочешь быть где-нибудь в другом месте. Ты от всех огородилась. Ты изменилась. Ты вроде как здесь, с нами, но на самом деле нет. — Кейт посмотрела на нее через плечо безжизненным взглядом. — Что случилось с той всегда жизнерадостной Макс? Макс отвела взгляд в сторону, глотая бесконечные комки в горле. Кейт немного помолчала. — Ты храбрая. Я думала… я до сих пор думаю, что ты очень храбрая. Когда ты была мне нужна больше всего на свете, ты была рядом со мной. Обычно это работает в обоих направлениях. — Она стала нажимать на клавиши сильней, чем оно того требовало. — Похоже, тебе самой не нужна помощь ни от кого. Ты не хочешь нам рассказывать, что с тобой происходит. И единственное, что мы можем делать — это смотреть, как ты отдаляешься от нас все дальше и дальше. — Мне очень жаль, Кейт. — Почему ты нам не сказала, что ты… ходишь туда? — Это не то, о чем можно взять и ляпнуть между делом, — смущенно ответила Макс. — И поэтому ты решила врать. — Я не врала. Я просто не говорила об этом. — Но тебе было стыдно. Тебе и сейчас стыдно, — отметила Кейт. — Именно поэтому ты не хотела ничего рассказывать. Ты знала, как мы отреагируем. — Макс чувствовала вдох Кейт, как он забрал вокруг нее весь воздух. — Ты знаешь, как… это ужасно? Я не понимаю, Макс. Зачем ты ходишь к нему? — Мне было стыдно, — сказала Макс. — Ты права. Кейт выпрямилась. — Было? — Сначала я шла туда, потому что мне нужны были… Не знаю, ответы? Эти несколько месяцев были полным безумием. Я думала, он может мне помочь расставить все по полочкам. — Слова Самюэля всплыли у нее в памяти. — Помочь понять. Кейт ничего не сказала, и Макс продолжила: — Но сейчас, спустя такое количество времени, — ее пальцы сжались, — все изменилось. Я хожу туда, потому что я сама хочу, потому что я… потому что мне нравится это. — Она замолчала, и с ее губ сорвался невнятный смешок. — Это приносит мне странное спокойствие. Сейчас, думаю, я могу помочь ему. Кейт не двинулась с места и продолжала хранить молчание. Макс задержала дыхание. Вдруг Кейт резко повернулась к ней на стуле, вцепившись ногтями в подлокотники. На ее лице отразилась смесь боли и отчаяния, отчего у Макс чуть сердце не остановилось. — Он накачал меня наркотиками! — воскликнула Кейт. — Помочь ему? Зачем, Макс? Ты знаешь, что он наделал! Он помогал Джефферсону со всеми теми девушками. — Внутри Макс все свело. — После того, что он сделал с Хлоей? Макс, почему ты вообще тратишь на него время? Это безумие! — Кейт… — Он чудовище, — выпалила Кейт. Настолько злой Макс никогда ее не видела, она растерялась, не зная, что делать. — Он забрал у тебя человека, которого ты любила! Принес нам всем столько боли! Из-за него я хожу к психотерапевту! — Кейт, пожалуйста… — Хлоя была тебе лучшей подругой. Хотела бы она, чтобы ты дышала одним воздухом рядом с ее убийцей? Макс, подумай об этом! — Если бы ты только… — Не пытайся объяснить мне это. — Кейт снова отвернулась, она выглядела уставшей. Казалось, что к полу она была прибита невероятной ношей своей печали. — Не думаю, что я пойму это. Я не хочу понимать, почему ты дружишь с таким как он. Почему ты вообще хочешь ему помочь. Между ними выросла стена, появилось огромное туманное расстояние, которого раньше не было. Глаза Макс защипало, она почувствовала, как по щекам потекли слезы. Этому не было логического объяснения для того, кто ничего не понимал, кто ничего не видел. Наивно Макс хранила надежду, что Кейт попытается понять, принять ее точку зрения. Она всегда была щедра на прощения, и Макс понадеялась, что тот случай не станет исключением. Но, конечно, это было исключением. Это было личным. И точка зрения Макс не имела значения. Она не могла объяснить события недавних месяцев, не усугубив ситуацию, но с другой стороны она не хотела лгать. Если бы Кейт знала о той временной линии, если бы она знала, что это было желанием Хлои… Теперь Макс выглядела последней сволочью. Безрассудной, хладнокровной сучкой. Макс казалось, что она находилась в аквариуме, била по стеклу, что-то кричала весело болтающим между собой людям, которые не могли услышать ее. Она медленно встала, взглянула на руку. Она почти подняла ее. Ей потребовалось много времени, чтобы решить, воспользоваться ли своими силами. Она их совсем не использовала. И кто знает, может у нее их больше нет. Если Хлоя была права насчет связи сил с ней, то способность перематывать время сгинула вместе с ней. Она не использовала их из-за чувства страха. Она могла перематывать этот разговор снова и снова, пока он не сложился бы так, как надо было ей. Или она могла бы перемотать до начала занятий и стащить со своего запястья этот чертов браслет прежде, чем Кейт бы его заметила. Ее пальцы задрожали, и Макс почти сдалась. Почти. Она опустила руку, смахнув при этом слезы с щек. Она не могла. Она дала самой себе обещание. Дала обещание Хлое. И, в каком-то смысле, дала обещание шторму. Она остановилась у двери, оглянувшись через плечо. Кейт сидела за столом к ней спиной, ощущая пугающее напряжение между ними. Это было похоже на то время, когда Кейт завесила зеркала и закрыла шторы. — Прости меня, Кейт, — выдавила из себя Макс безэмоциональным голосом. — Я могу это объяснить. Все-все. Но сейчас не время. — Она взглянула на такую маленькую и сломленную Кейт. — Я буду ждать, когда ты захочешь поговорить. Кейт ничего не ответила, и Макс ушла, аккуратно закрыв за собой дверь. *** Выражение лица Джойс было открытым и теплым, а улыбка даже радостной. Она улыбалась Макс, пока заворачивала заказанный ей сэндвич с ветчиной и сыром. — Не нравится больше кушать сидя, милая? — спросила она. — Простите. Обещаю, в следующий раз обязательно поем здесь. Мне просто надо на… эм-м, на дополнительные занятия. Врешь, врешь, врешь. Прекрасно, Макс. Она проигнорировала уколы совести. — Дополнительные занятия. Ну что ж, я рада это слышать. Твои друзья, которые пришли на похороны, показались мне хорошими ребятами. — Они такие и есть. — Она подумала о Кейт, которая с ней не разговаривала и не замечала ее во время занятий со дня ссоры, и попыталась улыбнуться. Джойс всегда пугающе хорошо понимала людей. В закусочной все было как обычно. Кругом был слышен звон столовых приборов, и Макс вдохнула запах сладких блинчиков и густого сиропа. С соседнего столика ей помахали Джастин и Тревор, рядом дальнобойщики пили свой кофе. Все было так нормально и так просто, что Макс захотелось залезть под стол и не вылезать оттуда, где она чувствовала себя в безопасности, чувствовала себя как дома. Она уезжала в пятницу, и она сможет вернуться сюда только через две недели. Вернуться к столику, за которым, ей казалось, сидела Хлоя, вернуться к ощущению, что она обычная восемнадцатилетняя девушка, которая заходит в закусочную. Резко выйдя из оцепенения, Макс заметила пристально изучающую ее Джойс. — Ты собираешься в Сиэтл на Рождество, Макс? Она все еще пугающе хорошо понимала людей. — Ага. У меня поезд в пятницу. Джойс отошла от стойки и взяла что-то с низких полок шкафчика. Когда она вернулась обратно, она передала шероховатый красный конверт. — Думаю, я могу передать через тебя твоим родителям рождественскую открытку. Макс знала, что ее мама тоже что-нибудь отправит Джойс и Дэвиду, но ее все равно переполняло чувство любви к Джойс в этот момент. — Они будут очень рады. Спасибо вам. — Что думаешь о возвращении домой? Первое, что хотела сказать Макс — это то, что Сиэтл не был ей домом, не в том самом смысле, но она прикусила язык и саркастично улыбнулась Джойс, отчего та рассмеялась. — Думаю, это очень хорошо для тебя, — сказала Джойс. — Аркадия может быть удушающей. А тебе пойдет на пользу съездить в большой город, полный гирлянд и елок. Макс бы предпочла скромные здешние рождественские гирлянды и украшения. Это Сиэтл был удушающим с его тротуарами, переполненными неистовыми шопоголиками, и слишком высокими зданиями, будто приклеенными друг к другу, стоящими в ряд. Там едва оставался воздух, чтобы дышать. Хорошо, что дом ее родителей находился за городом, в глуши, с аккуратными садами и невысокими заборами. Но зная маму и тетю, она понимала, что ее пинками и криками затащат в какой-нибудь яркий супермаркет стоять в шумной толкающейся потной толпе в стесненных пространствах. «Господи, — подумала Макс, — я веду себя как Скрудж (герой повести Чарльза Диккенса „Рождественская песнь“ — прим. переводчика)!» Вместо того, чтобы озвучить хоть что-то из своих мыслей, Макс вежливо кивнула и ответила: — Думаю, это неплохой повод отдохнуть. — Насладись им по полной, милая. — Улыбка Джойс изменилась, вся радость померкла. — Семья — это самое важное, что есть на свете. Праздники могут напомнить тебе, что этого у тебя больше нет. — Она вздохнула. — Мы с Дэвидом собираемся в круиз. Нам понравился один, который длится до середины января. Думаю, стоит его забронировать. — Оу, — тяжело произнесла Макс. — Это… мило. — Ты можешь быть со мной откровенна, Макс. Я понимаю, как это звучит. Уильям всегда относился к Рождеству с максимальной серьезностью. В самом серьезном смысле. Он начинал праздновать его с первого декабря, и, в зависимости от вашего мнения об этом празднике, вас либо забавляло, либо раздражало его безумие. У него всегда стояла самая большая елка, горели самые яркие гирлянды, а сам Уильям надевал самый ужасный рождественский свитер. Когда они были совсем маленькими, он всегда брал Макс и Хлою в Портлэнд на ярмарку посмотреть на Санту. Он, веселый от глинтвейна, с липкими крошками от рождественского торта Джойс на подбородке, снимал все происходящее на камеру. Их дом всегда пах хвоей и горячим шоколадом. Родители Макс были далеки от украшений для дома. Мама ненавидела беспорядок, поэтому елка у них все время стояла искусственная, на которой все игрушки висели на четком расстоянии друг от друга. Елка у Прайсов же характеризовалась полным отсутствием системности: там висели ленточки, леденцы, стеклянные игрушки, которые блестели как алмазы каждый раз, когда на них падал свет. Всегда, когда Макс возвращалась от них домой, от ее праздничного настроения не оставалось и следа. Тогда Рождество было ее любимым временем года. Воспоминания были полны пушистым снегом и мигающими огнями. После смерти Уильяма Джойс продолжала слать им большие красивые открытки на Рождество, но Макс знала, что заразительное веселье Уильяма пропало вместе с ним. Рождество кажется волшебным, только если ты никого не потерял, если у тебя нет повода вспоминать свою семью с друзьями и то, как ты был тогда счастлив. Джойс смотрела на Макс так, словно та осуждала ее решение, но на самом деле Макс понимала ее лучше, чем любой другой. — Дом будет таким пустым, — вздохнула Джойс. — Мы ничего не повесили из украшений, и я просто не могу представить себя просыпающейся рождественским утром без… — Повеселитесь там, — сказала Макс, искренне желая им этого. — Думаю, время, проведенное вдали от Аркадии, пойдет всем нам на пользу. Уголки губ Джойс неуверенно поползли вверх. — Надеюсь на это. Это будет хороший повод поговорить нам с Дэвидом. Он был таким… отрешенным. Макс хотела ей ответить, но вдруг Джойс выпрямилась и помотала головой, отчего несколько прядей выбились у нее из прически и упали ей на лицо. — Прости, милая. Я знаю, это последнее, о чем ты хочешь слышать. — Она положила сэндвич в бумажный пакет и передала его Макс через стойку. Макс достала кошелек, но Джойс схватила ее за руку, царапнув ногтями. — За счет заведенья. Рождество все-таки. У Макс защемило сердце. — Если вы мне продолжите давать еду бесплатно, то «Два Кита» разорятся. Джойс рассмеялась. — Уж как-нибудь мы справимся. До этого же справлялись. Макс поняла, что она говорила не только о закусочной, и она улыбнулась, когда Джойс перегнулась через стойку, чтобы крепко ее обнять. — Счастливого Рождества, милая. — И вам того же. *** Макс стояла на автобусной остановке, обхватив себя руками, так как холодный вечерний ветер продувал ее насквозь. Кроме нее на остановке больше никого не было, и небо над городом уже окрасилось в серый цвет. Она смотрела, как мигали белые и желтые огни гирлянд, которые висели на закусочной, как из окна выглядывала огромная елка. Это была последняя поездка к Нейтану. В следующий раз она увидит его только через две недели. Макс пыталась избавиться от чувства вины, которое пожирало ее изнутри. Она сомневалась, что сегодня Нейтан будет в хорошем настроении, особенно после того, как он себя с ней вел на прошлой неделе, будто она покидала его навсегда. Не забывая про ссору с Кейт, которая неизвестно насколько была зла на нее, она не хотела выводить Нейтана из себя. Это было несправедливо. Пару раз она спрашивала Уоррена, не дошла ли наука до клонирования, потому что в сложившейся ситуации она всего лишь хотела разделить себя на две Макс Колфилд: одну оставить здесь, в Аркадии, а вторую отправить в Сиэтл развлекать родителей. Она думала о Сиэтле и ненавидела эту затею о приезде туда. Ненавидела. Это был не ее город и не ее семья. Существовали лишь она и полный хаос в ее голове. Она не могла ни на что отвлечься. Нет ни школы, которая бы придумала ей дела, не было друзей, с которыми можно было провести время, не было Нейтана Прескотта, к которому можно приезжать, чтобы успокоиться и поговорить ни о чем. Она должна была обдумать это раньше и, зная свою маму, поговорить об этом с ней. Она не хотела уезжать. — Максин? — Она обернулась на звук низкого голоса. Это был офицер Бэрри. Его лицо выглядело мрачным и усталым в тусклом свете. — Прости, не хотел пугать тебя. — А вы и не испугали. Здравствуйте, офицер Бэрри. — Взглянув на темные круги под его глазами, она не могла не спросить. — С вами все хорошо? — Не особо. Читала газеты сегодня утром? — Нет. А что? Что-то случилось? — Да этот идиот Бауэрс, — проворчал он. — Фрэнк Бауэрс? — Сегодня утром мы арестовали его по подозрению в проникновении в особняк Прескоттов на прошлой неделе. Этот парниша был весь день для нас источником проблем. Макс почувствовала, как ее затрясло. — Фрэнк был одним из тех, кто туда вломился? — Он и еще несколько его друзей-наркоманов, но он не говорит их имена. Мы уверены, что это были они. Макс помолчала, переваривая данную информацию. — Они хотели причинить вред Прескоттам? — Не знаю, девочка. Но сомневаюсь, что те, кто вломились в дом с ломом, хотели просто что-то украсть. Хорошо, что никого не было дома. — Фрэнк сознался? — Нет, но сознается. — Офицер Бэрри нахмурил брови. — Кто еще мог это сделать? Кроме того, мы нашли лом в его чертовом трейлере. Надеюсь, его посадят. Он черное пятно для этого города. — Думаю, что ему не очень нравится мистер Прескотт. — Он клятвенно утверждает, что мистер Прескотт связан с Проявочной больше, чем рассказывает, — раздраженно ответил Бэрри. — Мы пытались накопать хоть что-то, пока с ног не свалились от усталости, но единственной уликой, которую мы нашли, является то, что бункер принадлежит их семье, вот и все. Я уверен, что Нейтан сам предложил Джефферсону воспользоваться этим местом. Но с его отцом это никак не связано. — Но разве не мистер Прескотт построил этот бункер? У него наверняка есть контракты и всякое такое. Есть же причина, по которой он его построил. Офицер Бэрри пристально посмотрел на нее. — Откуда ты знаешь об этом? — Оу, это было, эм-м… в новостях. Когда мистера Джефферсона арестовали. — Похоже, репортеры знают все, — сказал офицер Бэрри, но подозрительное выражение исчезло с его лица, и Макс с облегчением вздохнула. — Даже не знаю, что тебе еще рассказать. Не высовывайся лишний раз и веди себя так же, как раньше. Ты ходячее доказательство для Блэквелла. — Спасибо, — сказала Макс, но на деле ей хотелось промолчать. На них уставились яркие фары. Макс смотрела, как автобус медленно приближался к остановке. — Езжай-ка ты обратно в школу, а я вернусь в «Два Кита», чтобы нагнать перерыв на обед, который я пропустил из-за Фрэнка Бауэрса. — Он лениво помахал ей рукой и удалился прочь, ступая тяжелой походкой. Макс прижала голову к холодному стеклу окна. В ее голове так ничего и не прояснилось, когда двери автобуса открылись на остановке больницы. *** Экстравагантный и чересчур крутой дух Рождества в палате по-прежнему привлекал внимание Макс, но в этот раз она гораздо быстрей привыкла к нему. Нейтана нигде не было видно, но на самом деле было почти невозможно хоть кого-нибудь заметить. Такой переполненной Макс палату еще не видела: семья, друзья, маленькие дети, — все бегали туда-сюда по коридору и рядом со стойкой регистрации, их вели за собой санитары, тщательно проверяющие все подарки, которые посетители с собой приносили. Макс было невыносимо просто стоять здесь, и она не могла представить, какой бедлам это был для Нелл и двух других медсестер. Нелл, рассказывающая то про номера палат, то про правила поведения, покраснела, заметив Макс. Сама Макс обратно надела браслет посетителя, помахала ей рукой так, чтобы она его заметила. Нелл одновременно показывала некой семье, куда им идти, и что-то объясняла по телефону. У нее была самая извиняющаяся улыбка века, когда она сказала Макс: — Снаружи. Там, внизу. — И снова вернулась к окружающей ее анархии. Макс успокоилась. Похоже, Нейтана утомляла толпа так же, как и ее. Сидеть на улице, пусть там и холодно, казалось сейчас самой гениальной идей на свете. Она спустилась вниз на лифте и вскоре вышла из больницы, вдыхая сладкий аромат цветов и ощущая жесткий ветер. Здесь тоже было людно, семьи либо гуляли по тропинкам, либо просто стояли и разговаривали. К счастью, сад был достаточно большим, так что всем нашлось место, каждый находился на комфортной ему дистанции от других. Макс заметила бомбер Нейтана раньше, чем его самого. Он сидел на лавочке рядом с фонтаном, вытянув одну ногу вперед, и лениво пинал резиновый мячик мальчику, который сидел на земле. На коленях мальчика лежал скетчбук. Каждый раз, когда мячик задевал его колено, он смеялся и бросал его обратно Нейтану. Гарри. Макс улыбнулась. — Макс! — смеясь сказал Гарри, когда она подошла к ним. — Скажи Нейтану, чтобы он перестал думать, будто я ворота… Оу. Нейтан поставил ногу на мяч. — Привет, Гарри. — Макс села рядом с Нейтаном. Через тонкие джинсы она почувствовала холод дерева, отчего вздрогнула. — Что рисуешь сегодня? Гарри открыл перед ней свой скетчбук, где, конечно, был очередной шедевр. Это был фонтан, нарисованный карандашом, на краю которого сидела маленькая птичка. Гарри не упустил ни одной детали. Он очень мило выглядел в парке, которая, наверное, была самого большого детского размера, который мог существовать. Он был укутан в шарф, а его вязаная шапка, из-под которой торчали карамельные кудри, крепко прилегала к ушам. От холода его щеки покрылись румянцем, но его глаза ярко сияли. Он так улыбался Макс, что ее сердце немного растаяло. Дети; слишком милые для их же блага. Макс передала Нейтану сэндвичи, и их глаза встретились на секунду. Она ничего не могла понять по его взгляду, поэтому быстро отвернулась, будучи не в силах выдержать эту тяжесть, что плескалась в его глазах. Но она перестала думать, что он не в себе. — У тебя, наверное, заканчиваются занятия на этой неделе? — спросила она Гарри, который весело кивнул. — Сегодня закончились. А у тебя когда? — В пятницу, — улыбнулась она. — Тогда мне придется поехать в Сиэтл. Там живут мои родители. — В Сиэтле есть классная картинная галерея, — сказал ей Гарри. — Шикарно, что ты живешь там. Макс могла с этим поспорить, но лишь улыбнулась. — Может быть, ты как-нибудь съездишь туда. — Придется ради этого попросить няню Кассандру очень-очень хорошо. — Я уверена, что тебя отвезут мама с папой, если ты попросишь. — Не-а, они не поедут, — он сказал это легко и сухо. Макс замерла. Рядом сидящий с ней Нейтан сорвал упаковку с последнего сэндвича. Она повернулась к нему. Что-то внутри нее екнуло, когда Нейтан нагнулся, чтобы отдать сэндвич Гарри, стряхивая крошки с колен. — Что ты хочешь на Рождество? — спросила она Гарри. Обычно ей было неловко находиться рядом с детьми, так как считала их пугающими, но с Гарри разговор всегда клеился легко. Он был таким гениальным, таким умным, таким талантливым. Подобного естественного тепла Макс никогда не чувствовала ни от одного ребенка. — Я попросил новые краски, — сказал Гарри. — А еще попросил, чтобы Нейт пришел домой, но папа сказал нет. Нейтан бросил корку хлеба на траву, где вороны клевали что-то на земле. В его броске была какая-то странная агрессия. — Мы не останемся в Аркадии на Рождество, — продолжил Гарри, дожевывая последний кусочек сэндвича с грустным выражением лица. — Мы поедем в наш дом в Бостоне. У Макс на душе заскребли кошки. Она медленно повернулась и попыталась снова встретиться взглядом с Нейтаном. Но он не смотрел на нее. Он отвернулся так, что она видела под таким углом только его спину. Он смотрел вдаль. — Звучит, — с сомнением в голосе сказала Макс, — весело. Гарри пожал плечами. — Там будет скучно. Я самый младший, так что мне там не с кем будет проводить время. Все мои двоюродные братья и сестры раздражают меня. У Макс было намного больше общего с этим ребенком, чем она думала. Эта мысль удивила ее и заставила почувствовать грусть. Она прекрасно понимала Гарри. На Рождество Нейтан останется один. Совершенно один. Макс поразилась волнам раздражения, которые прошли сквозь нее, раздражение на Шона Прескотта и его жену, на все семейство Прескоттов. Что они за родители такие? Макс задалась вопросом, был ли Нейтан лучше их. Тут она вдруг поняла, чего не хватает в комнате Нейтана. — Гарри. — Она потянулась к сумке, висящей на самом краю лавки. — Ты не против, если я тебя сфотографирую? — Конечно нет! — улыбнулся Гарри, подняв голову. Фотография вышла лучше, чем она ожидала, при тусклом свете. Гарри смотрел на фотоаппарат, его глаза сияли. Он так широко улыбнулся, что щербинка между зубами выглядела мило. Макс улыбнулась и дала ему посмотреть на фотографию. — Только посмотри — из тебя отличная модель! Гарри рассмеялся. — Мне нравится твой фотоаппарат. — Ой, благодарю Вас, Юный Да Винчи. Улыбка стала еще шире, когда он услышал свое прозвище. Он какое-то время помолчал, потом застенчиво взглянул на нее. — Можно я тебя сфотографирую? — Конечно. Макс встала с лавки и села на землю, скрестив ноги, напротив него. Гарри принялся с интересом изучать ее фотоаппарат, рассматривая его со всех сторон. Он напомнил ей маленького ученого, чей разум и пальцы стремились к открытиям и знаниям. — Смотри, держи его вот так, — сказала Макс, повернув фотоаппарат. Она, взяв его маленькие руки в свои, правильно вложила в них фотоаппарат. — Да, вот так… Она откинулась назад и вдруг вспомнила, как она не любила, когда ее фотографировали. Она смущенно улыбнулась перед тем, как Гарри нажал на кнопку. — Ух ты, — воскликнул он удивленно, когда полароид «выплюнул» фотографию. Макс показала ему, как нужно трясти фотографию, и спустя некоторое время он вручил ей ее. Вообще вышло не так плохо. Фотография напомнила ей ее портрет, который когда-то сделал Даниэль. Она не выглядела как полная идиотка, и впервые в жизни ее развевающиеся от ветра волосы смотрелись отлично. — Красавица! — заявил Гарри так серьезно и непреклонно, что Макс не могла не рассмеяться. — Ты слишком добр. Кто-то из санитаров, стоящих у лифта, окликнул их, и Гарри встал с земли, собирая свои вещи. — Уже? — спросила Макс. — Этим вечером мы едем в Бостон, так что мне пора домой, — сказал Гарри извиняющимся тоном. Он поднял мячик и вместе со скетчбуком положил его обратно в рюкзак. Затем он обвил шею Нейтана своими тонкими руками и крепко обнял его. Нейтан не обнял его в ответ, но придвинулся к нему ближе так медленно и аккуратно, что Макс едва это заметила. — Счастливого Рождества, Нейт, — сказал Гарри. Он отпустил Нейтана и с энтузиазмом помахал Макс рукой перед тем, как уйти. Рюкзак подпрыгивал вверх и вниз на его спине, пока он бежал. Макс не смогла вынести тишины, которая образовалась, когда он ушел, поэтому она слегка подтолкнула Нейтана локтем, чтобы он повернулся к ней. Когда он так сделал, она вручила ему фотографию Гарри. — Для твоей комнаты, — тихо сказала она. Нейтан взглянул на фотографию, и Макс заметила в глубине его глаз вспышку нежности. А потом по непонятной ей причине Нейтан потянулся, чтобы стащить с ее колен ее фотографию, которую сделал Гарри. — Ты и эту хочешь? — покраснела Макс. Она думала, что он издевался, но во взгляде Нейтана не было и намека на это. — Ну хорошо, — только и сказала она. Они сидели и вместе смотрели, как льется вода в фонтане, когда Нейтан сказал: — Ты скоро уезжаешь. — Ага. — Она перестала чувствовать пальцы от холода, поэтому сложила руки на колене и переплела пальцы. — Я бы осталась, если бы могла. — Моя семья тоже уезжает. — Это не вина Гарри. — А я и не говорил, что его, — рявкнул Нейтан. Он с угрюмым лицом завязал тот же старый изношенный шарф на шее. — Это вина отца. Он рад, что я здесь. — Ты не можешь такого знать. — А я, блядь, знаю. С самого моего рождения они не знали, как совладать со мной. Они нихера не знали. Теперь у них появилась возможность закрыть меня здесь. Они в восторге. — Он скрестил руки на груди. — Хуй с ними. Не нужны они мне. — Они уезжают, потому что так хотят, — мягко сказала ему Макс. — А не из-за тебя. — Я знаю это, — фыркнул он. — Здесь нет твоей вины или чей-то еще. — Я знаю. Макс пожала плечами и замолчала. Она молчала так долго, что он взглянул на нее. — Просто кажется, что ты зол сам на себя. Больше, чем на них, — сказала она. — Не анализируй меня. Ты говоришь так же, как этот хуй, доктор Пэрри. — А я и не анализирую. Я просто говорю, как это выглядит с дружеской точки зрения. Это заставило его задуматься, и Макс почувствовала в этот момент вкус победы. В нескольких метрах семья прощалась с заплаканной пациенткой. Они ее крепко обнимали, гладили по голове. — Прости, — вдруг сказал Нейтан. — Все нормально. — Я не хотел, понимаешь, злить тебя или еще что-то такое из-за Сиэтла. — Он поерзал на лавочке, потирая шею. — Это просто я зол. На все. — Я знаю. Не беспокойся об этом. В тишине стало уютно. На улице темнело, небо приобрело темно-синий оттенок, но сад был хорошо освещен. Он выглядел мирным и красочным. Настало время собираться. Макс не хотела уходить. — У тебя есть бумага и ручка? — спросил Нейтан. Смущенная Макс достала из сумки свой дневник и ручку. Она пролистала до пустой страницы, и вдруг Нейтан отобрал его из ее рук. Ее захлестнула паранойя, что Нейтан Прескотт держал в руках ее дневник, но он не перевернул страницу. Он взял у нее ручку и, склонившись, что-то написал, чего ей не было видно. — Что ты делаешь? — спросила она, но так ничего и не узнала, пока он не вернул ей дневник. Там был записан телефонный номер его небрежным почерком. Под номером он написал с сильным наклоном свое имя. НЕЙТАН. — Это номер телефона палаты, — тихо объяснил он. — Который рядом с моей комнатой. — Ох. Он снова начал тереть шею, задевая свои волосы. — Позвони мне. Когда будешь в Сиэтле. Макс потеряла дар речи на время. Чем дольше она хранила молчание, тем больше ерзал Нейтан. — Я могу позвонить тебе? — Да. — Его голос звучал несколько нетерпеливо, и Макс поняла, что улыбается. — Нам можно пользоваться этим телефоном. Позвони мне в следующую среду в четыре. — Тогда мы не пропустим встречу. — Ага. Вроде того. Смотри, если ты не хочешь… — Нет, я позвоню. Она взяла ручку и вытянула руку вперед. Он уставился на нее так, словно раньше никогда не видел человеческой кожи. — Что? — спросил он через секунду. — Дай мне свою руку. — Зачем? Макс закатила глаза и, почувствовав прилив храбрости, крепко схватила его за левую руку. Это выглядело странно, и Макс не могла посмотреть ему в глаза, пока закатывала ему рукав бомбера. Нейтан застыл. Своими пальцами она ощущала невероятную мягкость его кожи. Она аккуратно прижала ручку к его кисти и начала писать ею, направляясь вверх. В тусклом свете мало что было видно, но она смогла рассмотреть маленькие ранки на его коже. Прежде, чем она смогла оценить результат своей работы, он вырвал из ее хватки руку и взглянул на нее. — Что это? — спросил он. — Мой номер. Ты тоже можешь мне звонить. Когда захочешь. Он взглянул на нее, словно пытался понять, шутит она или нет. — Я серьезно. Мне будет скучно. Так что тоже мне звони. — Хорошо. — Макс, Хохотунчик! — раздался совсем рядом знакомый голос. Макс повернулась и увидела машущую им руками Нелл возле лифта. — Боюсь, что время вышло. — Иду! — крикнула Макс и повернулась к Нейтану. — Пока я не забыла… Она потянулась к сумке и достала из нее небольшой сверток, украшенный лентой. Она передала его Нейтану, и он положил его себе на колени. — Что там? — Просто открой. Он принялся открывать, срывая бумагу дрожащими пальцами. — Потому что этот выглядит совсем ужасно, — сказала Макс, улыбаясь. В руках Нейтан держал шарф такого же цвета, что его бомбер. Он посмотрел на нее, и она была одновременно и рада, и расстроена, что ей не было видно его лица. — Счастливого Рождества, Нейтан. — Она встала, и, пока она шла к Нелл, в ее груди появилось тепло, которого она и не ожидала. *** В пятницу вечером Макс собирала вещи для Сиэтла в своей комнате в одиночестве. Кейт не пришла к ней, и Макс подумала, что она уже уехала. Она старалась не зацикливаться на этом, но чувство потери не желало ее покидать. С собой она брала ту же одежду, которую обычно носила здесь, принадлежности для душа, ноутбук, зарядные устройства и своего любимого старого плюшевого мишку. Комната стала пустой и холодной, когда она покончила со сборами. На фоне тихо играла музыка. Это была песня, которую бы Хлоя возненавидела. Она бы, смеясь, конечно, назвала Макс хипстером и стала бы беззаботно танцевать по комнате. Макс не притронулась к коробкам. Она накрыла их одеялом, когда протирала пыль со стола. Почти все уже уехали, и Макс одиноко собиралась идти к станции с тяжелым грузом домашних заданий. Как бы это ни было странно, она была этому рада. Ее мама обычно не беспокоила ее, когда думала, что та занята домашкой, так что, возможно, Макс сможет извлечь пользу из задач по химии, что дала мисс Грант, или заданий по фотографии, что дала мисс Доннелли, за ближайшие две недели, если постарается. Ее мама отправила ей уже порядка тысячи сообщений, напоминающих о времени отправки поезда, рассказывающих о месте, где они встретят ее в Сиэтле, интересующихся, собрала ли Макс все нужные ей вещи. Это будут долгие две недели. Она зевала, когда услышала тихий стук в дверь. — Открыто. Макс укладывала обувь, когда вошел Уоррен, спрятав руки за спину, с улыбкой от уха до уха. На его макушке красовался колпак Санты ярко-красного цвета с мигающими огоньками. — Привет, — улыбнулась она. — Парадно выглядишь. — Предпраздничное время же. — Он плюхнулся на ее кровать и оглянулся вокруг. — Готова ехать домой? — Эм-м, нет. Он рассмеялся. — Все будет хорошо, Супер Макс. Возьми перерыв, пока не начался следующий семестр и не попытался нас всех убить. Макс закатила глаза, складывая футболки. — Ты же такой тип студента, который учится даже в Рождество? — Виновен по всем пунктам. — Поднял руки Уоррен. — Ботаник, — ласково улыбнулась Макс. — И горжусь этим. Макс закрыла чемодан и заметила неудобную позу Уоррена. — В чем дело? — спросила она. — Что это ты там прячешь? Уоррен вскочил на ноги, кусая нижнюю губу, и Макс смотрела, как он медленно к ней приближался, вытягивая руки из-за спины. В его ладонях была маленькая прямоугольная коробочка. — Уоррен, — чуть не простонала Макс. — Мы же договаривались — никаких подарков. Я на мели. — А мне правда ничего от тебя и не нужно. Это тебе, потому что у тебя был пиздец какой жопный семестр, так что ты заслужила подарок. Макс грозно на него посмотрела, но ее хмурость быстро сменилась на улыбку, когда она приняла от него подарок и открыла его. Она развязала ленточку, сняла крышку и нашла внутри потрясающую цепочку на шею из розового золота с одной единственной подвеской в виде фотоаппарата. — Уоррен. — Нравится? — спросил он, двигая бровями. — Это… это… — У нее перехватило дыхание, она была ошеломлена и зла на себя, потому что ничего ему не приготовила, хоть и знала, что он нарушит их правило «Не дарить подарки». — Уоррен, серьезно, это уже чересчур. — Примерь. — Взяв оба конца цепочки, он показал ей жестом, чтобы она повернулась. Она так и сделала, и легкое прикосновение его пальцев на ее шее немного напрягло ее. Это было слишком нежно, слишком интимно. Когда она развернулась обратно, его лицо было слишком близко. Макс сделала шаг назад. — Очень красиво, Уоррен. Спасибо тебе. — Не за что, — мило улыбнулся он. Он купил ей дорогущую цепочку и слишком нежно улыбался. Это слишком далеко зашло. Макс не хотела, чтобы его улыбка исчезла так, как она знала наверняка. Она не хотела чувствовать себя еще большей сучкой, какой уже была, но если она поедет в Сиэтл с этим, висящим на шее, она никогда себя не простит. — Уоррен. — Сначала она положила руки ему на плечи, потом переместила их на его руки. — Ты самый лучший друг, о котором я могла только мечтать. Но ты знаешь, что это не… Я не могу… — Нет. — Он помотал головой. — Не торопись с решением, Макс. Когда ты будешь готова, я буду рядом. Макс покраснела. — Нет, это не то, что я… Но он ничего не слушал. Окрыленный радостью, он подошел к двери и подарил ей еще одну широкую улыбку. — Счастливого Рождества, Макс. — Но… Она чуть не рассмеялась, когда дверь захлопнулась. Ну она хотя бы пыталась. *** Рождество в Сиэтле прошло так, как Макс себе и представляла. С минуты, как она приехала, до самого Рождества у нее не было и секунды для себя. Ее родители избегали тем, связанных с Хлоей и Джефферсоном, но ее родственники специально поднимали их. Тетя Шарлотта использовала свои изысканные и тщательно присмотренные подарки для Макс как плату, чтобы та рассказала ей все. Самой Макс приходилось проводить все время с Бриттани, которая завидовала (завидовала, мать вашу), что в это Рождество все внимание было приковано к Макс. А ей и не нужно было это внимание. Оно бесило ее. Она ловко пресекала все попытки тети Шарлотты узнать что-нибудь новое, и в ней просыпалось странное чувство гордости, когда она смотрела, как краснело от негодования лицо тети, как обижено надувала губы ее двоюродная сестра. Каким-то чудом Макс не убила своего дядю Тома, когда он в очередной раз произносил свою расистскую и унылую тираду по поводу всего на свете, от которой Макс хваталась за голову, и только тот факт, что она сидела за столом, останавливал ее, чтобы не вырвать на себе все волосы. Они ходили по магазинам, посещали рестораны, смотрели старые фильмы, во время которых все разговаривали и упускали нить сюжета. К двадцать седьмому числу Макс всерьез задумалась о том, чтобы взять билет на поезд до Аркадии. В то утро на кухне у них с матерью был разговор, чуть не превратившийся в скандал, во время которого она пыталась убедить маму отпустить ее обратно. Она же приехала домой, справила с ними Рождество, получила подарки. Ее мама утверждала, что это эгоистично, не понимая, что Макс здесь задыхалась, что ей здесь было не место. Ее это бесконечно раздражало, что ее мама все говорила и говорила о Сиэтле, как о безопасном райском местечке, хотя Макс считала иначе. С трудом, но она старалась, и ей очень хотелось, чтобы Хлоя была рядом с ней. *** В среду вечером ее мама, двоюродная сестра и тетя занимались шопингом, пытаясь выжать максимум из пост-рождественских скидок, а отец с дядей пили и громко смеялись на кухне. Через несколько минут они, разумеется, начинали кричать и ругаться друг на друга, а еще через полчаса они снова смеялись. И так целую неделю. Макс забаррикадировалась в своей комнате и легла на кровать. Она не стала закрывать шторы, чтобы смотреть на море огней города. Было уже почти четыре, она начала сильно нервничать. Ее никогда так не колотило. В этот раз она не будет смотреть на него. А еще она не знала, кто должен кому звонить. Что если она должна была позвонить, и она сейчас час прождет впустую? Она крепко сжала в руке телефон и смотрела на улицу, кусая губу. Они ведь так и не сказали, кто кому позвонит. А вдруг он вообще не хочет с ней говорить? Вдруг он передумал? Это ведь у него в характере: непостоянство. Вдруг Макс ему позвонит, а он… Бзззз. Она чуть с кровати не свалилась. Она уставилась на экран телефона, где высветился неизвестный номер. У нее сердце в пятки ушло. — Да? Механический автоматизированный женский голос ясно прозвучал в ее ухе: — Пациент психиатрической больницы имени Святой Димфны хочет связаться с вами. Чтобы ответить на звонок, нажмите, пожалуйста, «1»… Макс нажала на «1». Тишина. На линии послышались шумящие помехи. — Да-а? — сказала она. — Привет. Она чувствовала, как вдох застрял у нее где-то в легких. Она сначала села, потом откинулась назад, а затем вообще легла на кровать. — Сработало. Тишина по ту сторону провода не была неловкой, и Макс стало интересно, настолько же Нейтан напряжен, говоря с ней по телефону, как обычно он напрягается, когда она к нему приходила. — Где ты? — спросил он вдруг. — В своей комнате, а ты где? — Эм-м, стою в коридоре чертовой больницы. Она не поняла, почему, но это заставило ее рассмеяться. И она рассмеялась. От ее смеха в трубке послышались помехи, и она уткнулась в подушку. Она представила его, стоящим с телефоном посреди тихой белизны коридора. — Как прошло твое Рождество? — спросила она. — Пиздец как отвратно. — Он прочистил глотку. — А твое? — Как я и ожидала. — Это как? — Плохо. Он издал звук понимания. Это было еще невероятней, чем она себе представляла, как они будут разговаривать. Она думала, что это будет более открыто и невероятно неуютно, но все вышло не так. Было не так неуютно, просто непривычно не видеть его. А еще это было странно… интимно. Подобрав такое слово, Макс покраснела, но так все и было. Был только голос. Все внимание было обращено на разговор, на то, в чем Нейтан не был силен. Поэтому тишина не проходила. Но в этом не было ничего плохого. Он был рядом и звучал не очень грустным, несмотря на факт, что она находилась в Сиэтле, а он — в больнице. Макс сфокусировалась на его голосе. Он был тихим, при этом острым. Он звучал уставшим. — Как ты? — поинтересовалась она у него. — Отлично. — Я тоже. — Мне не хватает еды, что ты обычно приносишь, — сказал он так серьезно, что Макс опять рассмеялась. — Я знаю. Прости. Больничная еда так себе. — Придется тебе принести еще одну порцию, когда приедешь. Она очень хотела увидеть его, потому что была уверена, что он улыбался. — Я принесу. Обещаю. — Она приняла сидячее положение, положив руки на колени, и посмотрела в окно. Оттуда можно было увидеть Спейс-Нидл. — Как Аркадия? — Если бы я, блядь, знал. Я же в больнице. — Но ты же говорил, что вы получаете газеты, как все остальные. — Фрэнк Бауэрс вышел под залог за то, что обокрал мой дом, — сказал Нейтан и через время добавил. — Мудила. — Он зол на твою семью. — Ты знаешь его? — тут же спросил он. — Не особо, — она замолчала. — А ты? — … Раньше знал. Она чувствовала гордость за него, что он не побоялся быть хоть немного откровенным. — Откуда? Она услышала его шаги в трубке. — Неважно. Он говнюк. — Он думает, что твой отец как-то связан с Проявочной. — Что? — Голос Нейтана повысился на октаву, отчего Макс вздрогнула. — Мой отец знает? — Без понятия. Я лишь знаю причину, по которой он вломился в твой дом. Офицер Бэрри сказал мне. — Если ты еще что-нибудь услышишь о моем отце или… или о Фрэнке Бауэрсе, обязательно скажи мне. — Хорошо. — Я серьезно. — Я скажу, обещаю. Он долго и тяжело вздохнул. — Расскажи мне что-нибудь. Макс задумалась. — Разрешишь мне пожаловаться на тетю и дядю? — Да, валяй. Макс и начала. Она услышала, как, смеясь, шумно зашли домой мама, Шарлотта и Бриттани, в это же самое время Нейтан снова тяжело вздохнул. — Мне надо идти. За последние десять минут за мной образовалась целая очередь, и санитар уже злится. Смех снова рвался наружу из ее груди. — Чего же раньше не сказал? Я бы тут же замолчала. — Нет, — искренне сказал Нейтан. Она положила подбородок на притянутые к нему колени. — Спасибо, что позвонил. — Позвони мне еще, — он замолчал, и Макс снова услышала его шаги. — Не только в среду. Звони мне, когда захочешь. — Хорошо, — честно сказала она. — Я могу звонить тебе? — Конечно. Когда захочешь. — Когда ты вернешься в Аркадию, — сказал Нейтан, — мы можем продолжать общаться по телефону. Я свободен, блин, все время. — Если честно, я тоже. Его голос прозвучал глухо, будто он наклонился прямо к трубке: — Пока, Макс. — Пока, Нейтан. Она сидела на кровати и смотрела на телефон, когда Бриттани ворвалась к ней в комнату без стука с десятью сумками в каждой руке. — Чего это ты здесь хандришь весь день? Макс нахмурилась и собиралась ей ответить, но, похоже, Бриттани не собиралась выслушивать, что она скажет. — Иди и помоги распаковать покупки, — приказала она и ушла. Макс неохотно встала с кровати, закатив глаза.