The Sense Of Me

— Он мертв. Не знаю, о чем здесь можно говорить. Макс знала «как», и знала «когда». Но «почему» — загадка, находившаяся вне досягаемости, но желанная быть отгаданной. Это был ответ на все: почему Дин принял все наркотики из Проявочной, почему не побоялся навлечь на себя гнев отца и — главное — почему он вообще был замешан в Проявочной. Она помнила документы, связанные со строительством бункера. Но какая была на них записана дата? Эта деталь, казавшаяся незначительной тогда, стала теперь очень важной. Если бункер был построен недавно, как раз ко времени, когда мистер Джефферсон приехал в Аркадию, то будет гораздо сложней найти связь между его злодеяниями и Дином. Документы сейчас находились в полицейском участке, их нельзя достать. Но должны же быть где-то еще другие копии. Это была лишь ступень лестницы, по которой Макс собралась забраться. Здесь что-то было. Оно гудело, подобно электричеству, и пульсировало в атмосфере. Рэйчел Эмбер наблюдала за ней за запертой стеклянной дверью, а рядом с ней стоял Дин Прескотт, скрестив руки на груди. В отличие от Нейтана черты его лица были мягче. Он приподнял одну бровь, как бы говоря: «Мы ждем». Это было похоже на то время, когда Хлоя была жива. Она что-то ожесточенно печатала на ноутбуке, когда прямо перед их глазами клубок таинственного исчезновения Рэйчел начал распутываться. Напоминало одно из их детских приключений, только теперь все было намного серьезней. Они раскрыли дело, к мельчайшему осознанию которого даже не пришла полиция Аркадии. Они вместе сделали это: девочки-подростки из американской глубинки. Но здесь еще серьезней. С каждой новой зацепкой, с каждым новым совпадением, которое било прямо в цель, Макс чувствовала себя ближе и ближе к Хлое. Она шла по пути вместе с Хлоей, следующей за каждым ее шагом как ярко-горящий огонек. Они вместе поднялись на ступеньку, вместе стремились наверх лестницы. Хлоя хотела, чтобы она это сделала. Макс была должна ей и всем тем, чьи имена были написаны на корочках папок. Дело Проявочной не закрыто. Если подумать, то, может быть, это было только начало. Макс поймала взгляд Нейтана: — Сколько лет тебе было? Нейтан молчал, сжав челюсти. Она не ожидала, что он ответит. Но спустя некоторое время, сквозь стиснутые зубы, он пробурчал: — Пятнадцать. Ему было пятнадцать не так давно. Появилась возможность представить его подростком, с которым она поссорилась. Но она могла представить его только таким, каким он был сейчас, неподвижным и непоколебимым перед потоком мира. Ей вдруг стало интересно, играл ли он с игрушками когда-то, мог ли заснуть, ожидая Санту, ворочаясь в кровати, как любой другой нормальный ребенок. Она знала, что Нейтан должен был быть таким когда-то, но Макс понимала, что детство у Нейтана — или видимость того, что у него было — закончилось намного раньше, чем у большинства людей. — Мне жаль, — сказала Макс. — Здесь нет твоей вины. — Он шмыгнул носом. — Да, но… Потерять брата… Это ужасно. Мне очень жаль, что это случилось с тобой. Нейтан провел ногтем по поверхности стола, оставляя мерзкий звук. Он не смотрел на нее. Мышцы его спины и рук напряглись. — Вы были… близки? — Когда-то, — ответил Нейтан. Его лицо побледнело. — Очень давно. Макс кивнула. Ее сердце забилось немного быстрей. Она не ожидала, что он позволит ей продолжить этот разговор. Ей было интересно, доверял ли он ей, и насколько. Мысль, что он доверял ей, странно грела ей душу. Тогда ее допрос выглядел менее неприличным. — Он был защитником, — сказал ей Нейтан. — Он приглядывал за мной, особенно когда я был ребенком. В моей жизни было слишком много дерьма. — Где были твои родители? В его ухмылке появилась ярость. — А как ты думаешь? — Его ноготь вонзился в дерево. — Никто не любит семейные изъяны. — Ты не… — Когда мне было как Гарри, мама отвела меня к детскому психиатру. Она вложила ему в ладонь деньги, показала на меня пальцем и сказала: «Исправьте его». А потом она ушла. — Он сделал глубокий вдох. — Можешь представить себе ее разочарование, когда она узнала, что я не могу быть нормальным. Тем, кем она хочет меня видеть. — Нейтан... — Меня отправляли от терапевта к терапевту, от врача к врачу. Спустя некоторое время родителям стало все равно. Я не был тем, кем они хотели, чтобы я был, и относились ко мне соответствующе. Но Дин был единственным, кто не смотрел на меня как на, блядь, большую ходячую ошибку. Во всяком случае, сначала. — Похоже, он был хорошим братом. Нейтан вздохнул. — Как-то он взял мой айпод и закачал туда все эти… эти чертовы китовые песни. Он прочесывал весь интернет, читая статьи, которым родители даже и не думали уделить внимание. Он сказал, что они типа успокаивают или что-то вроде такого. Они помогают таким, как я. Макс почувствовала укол в сердце. Китовые песни. Она помнила их. Единственный след спокойствия и мягкости в темной и дезориентирующей комнате общежития. — Но он изменился? — Этого следовало ожидать. Он был всеобщим любимчиком. Родители были такими гордыми. — Он стал быстро водить пальцами по столу. На костяшках проявились синяки. Нейтан царапал дерево так, будто пытался сорвать его полностью. — Единственное, что может делать мой отец. Понравиться моему отцу — это худшее, что может случиться с тобой. Он вертит людьми, заставляет их думать, будто, блядь, правильно жить и думать так, как живет и думает он. Потом ты будешь делать все. Все, чтобы впечатлить его. Я видел людей, которые с ним работали. В семье это в десять раз хуже. Глаза Нейтана потускнели. Сам он выглядел измотанным, уставшим и напряженным, что сильно задело Макс. Ее жутко терзало чувство вины от того, что она вообще начала этот разговор. Остальное случилось само собой. Она потянулась через стол, чтобы взять его за руку. Она хотела его успокоить. Его мозолистые пальцы дрожали. Макс чувствовала холод от его тонких запястий. Нейтан перестал дрожать, даже застыл, что странно. Пути назад не было. — Все хорошо, — пробормотала она. Его пальцы сомкнулись на ее запястье, легонько его дернули. Он несильно сжал ее ладонь, оставляя следы-полумесяцы от ногтей на коже. Спустя несколько минут молчания Макс отпрянула от него. Больше из-за страха, что придет кто-нибудь из санитаров и прикажет ей уйти. Она не знала, были ли здесь какие-нибудь правила, имеющие отношение к долгим касаниям рук. Она никогда и не могла подумать, что их отношения дойдут до стадии, когда это будет иметь значение. Макс положила руки на колени и прокашлялась: — Продолжай. Нейтан опустил голову и посмотрел на нее исподлобья, взяв свое беспокойство под контроль. — Он вбил себе это в голову, — сказал он ей, и Макс потребовалось быстро вспоминать, о чем они говорили. — Его готовили к семейному бизнесу, за что ему ебали мозг каждую секунду. Это, блядь, нельзя вынести. Он был тем, кем хотел видеть его отец. И он любил тыкать меня лицом в это. Я был так далек от семейного идеала, что мне казалось, будто я лишь его сосед по комнате. Макс кивнула, вникнув в суть. — Соперничество между братьями? — Я не хотел ни с кем соперничать, — категорично сказал Нейтан. — А он — да. Ему вечно надо было быть лучше всех. — Он закрыл глаза так, словно его мучила сильная головная боль. — Чертов ублюдок. — Не против, если я спрошу, как он умер? — спросила Макс. Она знала ответ, но ей хотелось услышать это от него. Она почувствовала покалывание в затылке. Нейтан уставился куда-то, что Макс не могла увидеть. Перед ним было воспоминание. В его глазах колыхался огонек. — Это было в мае пару лет назад, — заговорил он. — Был жаркий полдень, а он все еще спал. Я сидел у себя в комнате, когда обнаружил, что он взял одну из моих камер. Я был зол, планировал ворваться к нему в комнату и облить его водой, чтобы разбудить. Его комната была прям рядом с моей; ударом ноги я распахнул дверь, вошел и… — Лицо Нейтана побледнело. Макс не отрывала от него взгляда. — Первое, что выбило меня из колеи — это чертов запах. Макс затошнило. — О нет. — Он всего себя заблевал. — Нейтан выпрямил спину. — Я схватил его за плечи и стал трясти, но он не просыпался. Потом пришла моя сестра. — Он поморщился. — Я помню только ее крики. У Макс закружилась голова. Она могла четко представить эту опустошенную сцену. Как Нейтан смог пройти через все это? — Я… Мне очень жаль, Нейтан. — Она плотно сжала губы, ее язык прилип к небу. Она знала ответ на свой следующий вопрос, но она снова хотела услышать его именно от него. — К-как он умер? — Что-то с сердцем. — Ох. — Но это неправда. Макс сфокусировала на нем взгляд. — Что? Нейтан, на удивление, выглядел спокойным, будто он всего лишь рассказал про погоду или телевизионное шоу. Макс была застигнута врасплох таким поведением. — Ты… ты не думаешь, что он умер из-за проблем с сердцем? Нейтан молчал, но потом он подался всем корпусом вперед, опираясь руками об стол. — Знаешь, что первым делом сделал мой отец, когда нашел моего брата лежащим в луже собственной блевотины? Макс медленно помотала головой. Она не могла найти слов. — Он собрал почти весь полицейский департамент в нашей гостиной и заперся там с ними. — Он откинулся назад. — Это ненормально. Молчание повисло в воздухе. — Ты… Нейтан, — Макс заикалась. Она не была готова к такому повороту событий. — Ты думаешь, что твой отец… — Ребята! — Макс подпрыгнула, когда комнату наполнил звук веселого голоса. Рука Нелл опустилась ей на плечо и по-дружески его сжала. — Извините, но время вышло. Нейтан медленно встал, старясь держать свое тело в вертикальном положении, и у Макс не было другого выбора, как пойти за ним. Он остановился, потирая шею, будто хотел что-то сказать, но присутствие Нелл мешало словам выйти наружу. Встретившись с ним взглядом, Макс улыбнулась и кивнула головой. Нейтан вдруг показался уставшим и неустойчивым, что чувство вины захлестнуло Макс с головой. Ей не надо было задавать ему вопросы. То, что он рассказал ей, было однозначно большим, чем то, что он рассказывал большинству людей. Впервые за долгое время он выглядел действительно одиноким. Макс смотрела, как он брел по коридору, и мысленно желала, чтобы он оглянулся, чтобы послать ей хоть какой-нибудь знак, что с ним все хорошо. Но он не обернулся. *** Ее режим сна был полностью нарушен. Остались лишь смутные воспоминания о том, каким крепкий сон должен быть и как при нем надо себя чувствовать. Теперь Макс лишь чувствовала себя будто под водой. Она спала под тончайшем слоем осознания реальности, который с легкостью разрушался от малейшего шороха. Кто-то щелкнул выключателем в соседней комнате, сидящая на ветке дерева сова ухнула. Ее глаза постоянно болели, будто в них попал песок, мысли были неясными, так как разум был затуманен. Если она засыпала, то не спала дольше трех часов и просыпалась еще более уставшей, чем когда ложилась. Теперь она могла расслабиться только с помощью короткого сна после уроков. С каждым днем она возвращалась все раньше и раньше к себе в комнату. Ее единственным желанием было закрыть дверь и не выходить наружу. Ночью все еще было очень холодно и ветрено, но Макс все время просыпалась мокрой от пота, от которого одежда прилипала к телу. Капельки пота стекали по ее спине. Дело было в ночных кошмарах. Они обволакивали ее. На ее шее будто висела веревка, за которую ее затаскивали в тени и уродливые причудливые видения, порождающие пугающие карикатуры, от которых она вскакивала с кровати, держась за шею и дрожа от ужаса. Всему этому сопутствовал обычно крик Хлои. По крайней мере начиналось с ее крика, который скоро превращался во что-то совершенно другое, во всепоглощающий истерический вопль банши (фольклорный персонаж: привидение-плакальщица, чьи завывания под окнами дома предвещают обитателю этого дома смерть — прим. переводчика), при этом с невероятной скоростью сменялись изображения свалки, мертвых животных, Нейтана, прижавшего к виску пистолет, отделенного от нее стеклянной стеной. Она била кулаком по стеклу, кричала, но он никогда не слышал ее. Еще была Хлоя, державшая красную папку со своим именем, умоляющая Макс помочь ей. Была Кейт, раскинувшая руки, прыгающая с крыши. Была Макс, привязанная к стулу, в искаженной ослепительно белой комнате. Игла медленно приближалась к ее шее. Только она не могла кричать. Крик застревал у нее в горле, словно кто-то склеил ей стенки горла вместе. Она резко вскочила. Было еще рано. За окном садилось солнце, прятавшееся за облаками. В лучшем случае она спала пару часов. Ее сковал ледяной ужас, проникший в каждую клеточку ее тела. Кто-то стучал в ее дверь. Взглянув случайно на свое отражение в зеркале, она скривила лицо. За дверью стояла Виктория, держащая телефон в одной руке. — Привет, — сказала она, бросив на нее взгляд. Осмотрев ее с ног до головы, она не оценила увиденное. — Я… разбудила тебя? — Нет-нет, это… ну да. Но все нормально. — Но еще вечер. — Я знаю. Просто прилегла подремать, извини. — Она не знала, за что извинялась. Что-то в Виктории заставляло ее делать это автоматически. Она выглядела намного лучше, похоже, рождественские каникулы пошли ей на пользу. Виктория была совершенна, как всегда, в своем любимом кашемировом свитере и дизайнерских джинсах, ее телефон был в чехле, украшенном блестящими камушками. Мешки под ее глазами стали меньше. Она выглянула через плечо Макс, поморщив нос, а потом перевела взгляд на нее. — Боже, много депрессуешь? Затем Виктория плавно прошла мимо нее прямо к окну, открыла занавески и ставни. Комнату наполнил свет и свежий прохладный вечерний воздух. Макс закатила глаза. — Нет, что вы, проходите, не стесняйтесь. Виктория села на диван, поджав под себя ноги. Это должно было быть странно, что она устраивалась здесь как дома, но нет. Конечно, они не были друзьями, но они не были и врагами. Они обе это знали. После всего, что произошло, тратить энергию на то, чтобы ненавидеть друг друга, казалось теперь бессмысленным. Макс села на свою кровать и, подложив под спину подушку, откинулась на нее, потирая глаза. — Я пришла к тебе, чтобы кое-что спросить, — сказала ей Виктория спустя время. — Хорошо. — Это насчет Нейтана. — Да? — Удивление в ее голосе послышалось раньше, чем она успела его замаскировать. Виктория сузила глаза. — Что бы там ты себе ни надумала, Макс, я все еще беспокоюсь о нем. Сильно беспокоюсь. — Я знаю, что беспокоишься. Я никогда не думала по-другому, Виктория. Оборонительное напряжение в ее плечах исчезло, и Виктория расслабилась. — Просто все произошло так быстро, — сказала она. — Все… блядь, все вышло из-под контроля. Вот я пишу ему, чтобы он встретил меня после урока, все нормально, и через минуту он на грани срыва, и его ведут в наручниках. А мистер Джефферсон? Макс, я ничего не знала. — Я верю тебе, — сказала Макс. — И ты ни в чем не виновата. — Нет, виновата, — воскликнула Виктория, выдавая стыд. — Я была… остаюсь его лучшим другом. Все признаки были на лицо, но я не посчитала должным обратить на них внимания. Он разваливался на куски, а я ничего для него не сделала. Это моя вина, что он там, Макс. Именно поэтому я не могу в себе найти сил, чтобы просто навестить его. Он, должно быть, меня ненавидит. — Виктория, я не думаю, что он когда-либо сможет тебя возненавидеть, — ответила Макс. — И в этом правда нет твоей вины. Он на тебя не зол, совсем нет. — Два года назад, — заговорила Виктория так, будто у нее комок в горле. — Он взял с меня обещание, что я не позволю его родителям упрятать его. Он ненавидит больницы с тех самых пор, как ему пришлось обойти не один десяток в детстве. Макс, я нарушила это обещание. Если бы я видела, к чему все это ведет, он был бы здесь, в школе. И… — ее голос сорвался, — твоя подруга была бы жива. — Нет, не была бы, — прошептала Макс, черты ее лица смягчились. Брови Виктории поползли вверх. — О чем ты говоришь? Конечно, она была бы жива. — Я кое-что знаю про судьбу, — грустно сказала Макс. — Я думаю, что каждому отведен свой срок, несмотря на обстоятельства. Если бы не случай в туалете, то, думаю, с Хлоей случилось бы что-то более ужасное. — Ты правда в это веришь? — На лице Виктории появилось недоверие. — Судьба? Ты серьезно? — Я должна в это верить. Только таким образом произошедшее имеет смысл, — честно сказала она. Виктория долго молчала. За дверью она могла услышать высокие голоса Кортни и Тейлор, они стучали в дверь Виктории, чтобы найти ее. Но сама Виктория не показывала никакого в них интереса. — Я хочу поблагодарить тебя, — вдруг сказала она. Макс заморгала, испугавшись. — Поблагодарить меня? Виктория переплела свои пальцы вместе. Впервые она выглядела мягкой и безмятежной. — За то, что ходишь к нему, — объяснила она, поймав ее взгляд. — Не думаю, что его посещают много людей. Макс помотала головой. Она смотрела, как знакомая печаль появлялась в лице Виктории. — Только я, — сказала Макс ей. — И Гарри. Он, кстати, просто замечательный ребенок. Виктория искренне улыбнулась. — Нейтан никогда не признает, но он просто до смерти его обожает. И беспокоится о нем. Слишком сильно беспокоится, — она вздохнула, взлохмачивая себе волосы рукой. — Скажи мне, Макс, как есть. Он там в порядке? — С ним все хорошо, правда. — Макс не могла удержаться от улыбки. — Ему намного лучше. Виктория нахмурилась. — Макс, я могу справиться с этим. Как он на самом деле? — Говорю тебе, он в порядке. Я была там вчера. Он принимает лекарства, ходит на групповую терапию. Глаза Виктории стали размером с блюдца, что Макс стало смешно. — Господи. Ты шутишь? — Ну. Это редкое явление. Но он правда ходит. — Не могу поверить, — сказала Виктория. В коридоре Кортни и Тейлор решили предпринять более активные действия. Через секунду телефон Виктории зазвонил. Она нетерпеливо взглянула на него и нажала кнопку, чтобы отклонить звонок. Снаружи Кортни воскликнула: — Боже, она скинула! Виктория встала. — Вернемся к моему вопросу, — сказала она. Макс кивнула, ожидая. — Я… — Виктория резко замолчала, и в комнате стало тихо на несколько секунд. — Макс, я хочу пойти с тобой на следующей неделе. — Правда? — Господи, не надо так удивляться. — Я не удивляюсь. Я… Это будет очень классно, Виктория, — сказала Макс, улыбаясь. — Он с ума сойдет. Виктория застыла. — Ой! Ну, в смысле, сойдет с ума в хорошем смысле. — Так я тебя встречу или…? — Я сажусь на автобус из города в три тридцать по средам. Можем встретиться на остановке. — Отлично. Думаю, там мы и пересечемся. — Виктория направилась к двери, но перед тем, как уйти, она развернулась и кивнула. — Спасибо тебе, Макс. Как только закрылась дверь, Макс слушала удивленные возгласы Тейлор и Кортни, пока не хлопнула дверь в комнату Виктории. Все снова стихло. *** Пришла ночь, но не одна, а со своими верными спутниками: страх уснуть и ночные кошмары. Одной только мысли, что она осталась с ними одна, хватило, чтобы из нее вышел весь воздух, как из старого воздушного шарика. Полчаса она потратила на поиск в интернете способов, как избавиться от плохих снов и как дойти до прекрасного состояния, после которого проваливаешься в беспробудный сон. Исследовав несколько страниц, Макс убедилась, что рекомендации везде практически одни и те же. Она отправилась на долгую прогулку вокруг кампуса, пока не продрогла до костей. Она приняла горячий душ, потом заварила настой ромашки Алиссы. В комнате она включила китайские фонарики, закрыла шторы, полила Лизу и забралась в кровать. Она лежала на спине с закрытыми глазами. Приглушенный свет окрасил ее веки в розовый цвет. Она сфокусировала свое внимание на дыхании. Ее пальцы задрожали вместе с неожиданно появившемся страстном желании позвонить Нейтану. Она взглянула на часы. Десять. Ее сердце пропустило удар. Ей было интересно, что он делал. Она всегда представляла, что в палатах по ночам тихо и мирно. Чем поздней становилось, тем спокойней там становилось. Она представила, как вытягивалась очередь за вечерними таблетками. Горстка сонных пациентов столпилась перед телевизором, санитары мягко разводили их по палатам. Ей было интересно, как долго работает Нелл, последняя ли она выключает свет в коридоре перед тем, как уйти домой. Думая о Нейтане, она могла представить его только в его палате. Свет приглушен, он, наверное, снял свой бомбер, который лениво висел на спинке стула. Он сидел на кровати, а в его руках, она это четко представила, была вторая книга Бейкера, в которую он был полностью поглощен. Над его головой висели фотографии, которые подарила ему Макс, приклеенные в ровные ряды на стену. Ей стало интересно, где находилась фотография с ней, как часто он на нее смотрел, смотрел ли вообще. Ей стало интересно, насколько хорошо он спал. Страдал ли он от кошмаров. Если да, то от каких. Как же она хотела, чтобы сейчас было шесть, или семь, или восемь часов вечера, чтобы она могла позвонить ему. Так она провалялась еще двадцать минут, надеясь, что сон придет к ней раньше, чем ей все надоест. Похоже, ее веки разучились тяжелеть, а голова — отключаться. Она видела картинку за картинкой, слушала голос за голосом. Она приподнялась, чтобы открыть второй ящик тумбочки, которая стояла рядом с ее кроватью. Макс рылась в старых тетрадках и скрепках, пока ее пальцы не нащупали твердый переплет учетной книжки Фрэнка. Она ее еще не открывала, оставив ее на тот случай, если произойдет что-то невероятное. Например, в ее комнату вломится Хлоя. Не было смысла этого ждать. Первые записи в книжке были сделаны в середине 2008-го года, так что, чтобы найти начало 2010-го, ей пришлось бы пролистать всего лишь примерно первые десять страниц. Но прежде, чем это сделать, она открыла книжку с конца. Она будто вернулась назад. Ужасным почерком Фрэнка было нацарапано слово «Бульдог» много раз в течение нескольких месяцев. Из Макс вырвался длинный и тяжелый вздох. Хлоя. Кончиками пальцев она тщательно следила за каждой буковкой и циферкой, не пропуская ни строчки. Заем в три тысячи долларов. Макс ощутила в груди тяжесть. Если бы у нее были силы, чтобы заплакать, она бы, возможно, разревелась. Это был большой план Хлои, ее план для нее и Рэйчел, предполагающий прекрасные приключения в Лос-Анджелесе. Казалось, что это было тысячу лет назад. Она не могла не задуматься о том, как бы все сложилось, если бы судьба проявила нетипичное для нее сострадание, сделав другой выбор. Ей пришлось приложить немало усилий, чтобы пролистать эти страницы и вернуться к началу. Она просматривала все записи, пока не нашла знакомый список имен. Он был такой же, как и в тот раз. Чихуахуа, Шавка, Сиба, Хаски… Макс изучала имена, одно за другим, боясь дышать. Все было как в прошлый раз, но теперь все казалось другим. Теперь она была сама по себе. Она вспомнила, как вечерние солнечные лучи лились сквозь окна Хлои на гигантские доски с прикрепленными к ним записками, фотографиями и стрелочками. Казалось, что это несерьезно, что это игра, похожая на те, что были в детстве. Но все было взаправду. Тогда они, возможно, действительно стали теми, кем были на самом деле. Макс и Хлоя, друзья вне времени. Сейчас Хлоя сидела на ее диване, раскинув руки, положив ноги на кофейный столик. Ее волосы ярко светились голубым в темноте. — Здесь, должно быть, все его последние клиенты. — Ее голос трагически и ностальгически отражался от стен, сбивая Макс с ног. — Смотри дальше, СуперМакс. Макс перевернула страницу, чтобы проверить. И, конечно, там был еще один список. Он был сделан значительно раньше, надписи немного стерлись, клиенты были тесно связаны между собой. Фрэнку пришлось снова придумывать новые имена, прижимая ручку к бумаге. В углу комнаты улыбка Хлои обещала приключения, веселье и множество историй. Макс позволила себе крепко зажмуриться. Хлоя мертва. Хлои больше нет. Она вернулась к списку, где нашла имя. Оно словно само прыгнуло к ней, буквы чуть ли не горели, сжигая бумагу. — Колли, — прочитала она. — Дин. Хлоя теперь сидела на стуле за ее столом, заложив руки за голову, и в восторге болтала ногами: — Бинго! Макс вложила список обратно в учетную книжку и продолжила поиски. До декабря 2008-го года не было ничего интересного. Тогда Дин Прескотт совершил свою первую покупку. 03.12, 16:50, ПЛЯЖ КОЛЛИ, 3г травки Макс листала страницы, открывавшие перед ней секреты Дина. Фрэнк был прав. Он начал с травки в небольших количествах. До 2009-го. Там уже список становился длинней, так как он покупал намного больше, чем раньше. Даже Фрэнк стал писать его имя по-другому. Раньше Дин ничем не отличался от других, и его записывали просто и деловито. Шли месяцы, и Фрэнк будто набил руку на нем. Он устал от нескончаемых сделок. Иногда, когда они заключались несколько дней подряд, Фрэнк ограничивался простым «ДП», плохо скрывающим его злобу. Фрэнк всегда был тем типом торговцев наркотиками, которые ненавидят, когда работы слишком много, особенно из-за одного человека, особенно из-за Прескотта. Должно быть, у него началась паранойя. Макс представила Дина, сбегающим из общежития за наркотиками, полного тщеславия, лени и самоуверенности. Возможно, у него была ломка, поэтому он был в то же время нервным. Он постоянно беспокойно осматривался по сторонам каждые две секунды, боясь до чертиков, что за ним следят. У Шона Прескотта могла быть целая куча приспешников. Рядом с ней стояла Хлоя, читающая записи через ее плечо. — Чертовы Прескотты, — зашипела она. — У них в шкафу скелетов больше, чем на кладбище. У Макс начиналась мигрень, причиняющая невероятную боль, отчего у нее поднялась температура. Это не по-настоящему, не по-настоящему, не по-настоящему. Она никогда не чувствовала себя настолько неустойчивой рядом с Хлоей, никогда не испытывала беспокойства, никогда не ощущала головокружения и приступов паники одновременно. Она продолжила читать. 2010-й год был больше похож на роман. Дин стал постоянным клиентом, готовым заплатить большие деньги. 23.01, 23:50, старый амбар КОЛЛИ, три таблетки кислоты, 3г кокаина, 0,25 кетамина 29.01, 2:15, маяк КОЛЛИ, 2г кокаина, 0,25 кетамина, две таблетки экстази 14.02, 21:10, Блэквелл КОЛЛИ, 0,35 кетамина, PMA 20.02, 10:40, «Пончики в любое время» КОЛЛИ, 0,25 кетамина, одна таблетка кислоты, 2г кокаина. Как Макс и ожидала, последнюю запись она читала с ужасной тяжестью на душе. Почерк Фрэнка было почти невозможно разобрать, словно он писал в спешке. В то, что он писал, было невозможно поверить. 02.05, 20:30, старый сарай КОЛЛИ, 0,25 кетамина — но хотел весь запас. — Кетамин, — вслух произнесла Макс. Она почувствовала боль в груди, когда пыталась вдохнуть. Она почувствовала это, по-настоящему. Это было страшно, пугающе, реально. Игла с легкостью вошла ей в шею. Она медленно падала, тело стало тяжелым и неподвижным, будто ее ноги и руки застыли и погрузились во что-то липкое одновременно. Она упала на сухую землю, голова шла кругом, язык отказался ее слушать. Хлоя тоже медленно падала. С дыркой от пули в голове. Желудок Макс сильно скрутило. Она дернула дверь, чтобы открыть, и рванула в коридор. Она добежала до туалета как раз вовремя, с трудом опустилась на колени на холодный кафель, и ее стошнило тем немногим, что она съела за весь день. Макс дрожала, как брошенная собака. Фрэнк был прав, он был чертовски прав. То, что Макс и так интуитивно знала в глубине души, подтвердилось. Никто не покупает такое огромное количество кетамина для частного использования, никто. Проявочная и ее тайны просочились во тьму и накрыли ее с головой. Макс открыла рот, чувствуя кислый привкус на языке, и сказала пустому туалету: — Мистера Джефферсона не было в Аркадии четыре года назад. Я не знаю, был ли бункер вообще построен в то время. Это не мог быть Дин. В ее воображении все догадки и лица медленно и красочно опускались друг на друга как в Тетрисе. Спустив воду в унитазе, она поднялась на свои дрожащие ноги, вытирая рот ладонью. Горло болело. Когда Макс обернулась, Хлоя сидела на одной из раковин, болтая обеими ногами. На ее лбу красовалась маленькая, размером с булавочное отверстие, дырочка. — Он кому-то поставлял наркотики, — сказала она, оглушая Макс своим голосом. — Но кому? И зачем? Макс должна добраться до остальных папок, до тех, которые были сделаны до приезда Джефферсона в Аркадию Бэй. Она должна узнать, когда и где девушек накачивали наркотиками. Мог Шон Прескотт быть?.. Стены Проявочной становились больше. Они расширялись все дальше и дальше, не собираясь останавливаться. Макс оперлась о дверь кабинки. У нее кружилась голова. Это намного серьезней, чем мистер Джефферсон. Но насколько серьезней? Хлоя исчезла, но ее голос остался, отражаясь эхом в голове Макс. — Ну? — сказала она. — Разгадай загадку, хиппи! Макс почистила зубы и побрела обратно к себе в комнату. В 23:15 она позвонила Уоррену. — Привет. — Его голос звучал сонно, но он был весел как всегда. Макс представила, как он сидит в кровати и пытается поправить волосы, будто она могла его увидеть. — Что случилось, Макс? Не можешь уснуть? — Сна ни в одном глазу, — ответила она. Он ждал, но когда она так и не смогла найти, что еще сказать, Уоррен поднес трубку прямо ко рту и сказал, не скрывая беспокойства: — Макс? Ты в порядке? — Можешь со мной встретиться завтра после уроков? — Конечно, еще спрашиваешь. Но что случилось? Макс задержала дыхание. Учетная книжка Фрэнка, скрывающая грязные секреты, лежала у нее на подушке. — Мне нужна твоя помощь. *** На следующий день первым уроком была фотография, и Макс провела за партой целую вечность в ожидании звонка, который, казалось, никогда не прозвенит. В последнем семестре мисс Доннелли позволила себе избавиться от вечной настороженности, которая сопровождала ее первые недели. К счастью, ее неловкость в общении с классом исчезла вместе с фамильярностью. Ее истинный навык преподавать застал Макс врасплох. Она знала все: от фототехник до плюсов и минусов всех фотоаппаратов, которые когда-либо существовали. Она выдавала те или иные факты и тут же проводила их анализ. Она безупречно подмечала все детали, всегда могла найти нечто большее в любой фотографии. И, в отличие от Джефферсона, чей образ состоял из его славы и «Джефферсоности», она стала другом для всех за эти дни. После лекции она подходила к каждому ученику в индивидуальном порядке, узнавая человека, как самостоятельного художника. Даже ее критика не воспринималась как нечто обидное. Макс видела, как Алисса, подбодренная верой мисс Доннелли в нее, создавала и развивала свой собственный стиль; как Дэниэл поднимал руку на уроках и перестал падать духом, если его ответ был неверным. Мисс Доннелли, что удивительно, нравилась любовь Макс к селфи. Разглядывая ее портфолио, она улыбалась и употребляла такие слова как «уникально», «инновационно», «невообразимо». Макс желала найти в себе силы, чтобы вернуть в свои фотографии тот дух, который был раньше. Она делала кучу фотографий, но они были далеки от ранних снимков. Ей было страшно, потому что ей становилось все сложней вспоминать чувство радости, которое испытываешь, сделав удачный снимок. От этого ей становилось еще страшней. Порочный круг. Поэтому Макс почувствовала страх и ужас, когда мисс Доннелли попросила ее остаться после урока. Если бы она решила ее исключить, Макс бы сильно не расстроилась. Мисс Доннелли села на стол. Она была из тех учителей, которые выглядят намного моложе, чем есть. Она улыбнулась Макс, когда та подошла, но и это не помогло избавиться от нарастающего плохого предчувствия. — Я тебя не задержу надолго, — сказала мисс Доннели. — Я просто хочу тебе кое-что сказать. — Ох, хорошо. — Ваш, хм-м, предыдущий учитель, — она с большим трудом подбирала слова, отчего ее щеки немного покраснели, — говорил же вам о творческом конкурсе «Герой дня», который устраивал музей де Янга? Еще страшней. — Ну да. Только музей отменил его, эм-м, когда… — Да, — Мисс Доннели тут же перебила ее. — Дело в том, что я буквально только что получила сообщение, что они начинают новый государственный конкурс. Работы принимаются до первого марта, и, как в прошлый раз, победитель поедет в Сан-Франциско. — Какая тема? — Всего лишь одно слово. Вдохновение. Я собираюсь рассказать об этом остальному классу завтра, но тебе я хочу дать немного форы. — Мне? Почему? — Потому что я считаю, что ты выиграешь! — сказала мисс Доннелли, ослепляющее улыбнувшись. — Конечно, все в классе невероятно талантливы, но я не могу отделаться от мысли, что твой стиль просто идеально подходит для конкретно этой темы, Макс. Я бы очень хотела, чтобы ты приняла участие. Макс хотела сказать «нет». Прямое, категоричное «нет». У нее возникло желание сбежать. Она правда не хотела связываться хоть как-то с конкурсами фотографий. Они ничем не отличались друг от друга: давление, стресс, дедлайн, к которому она, наверняка, не успеет. А еще она хотела сказать Мисс Доннелли, что она ошиблась. Что, черт возьми, она сможет сфотографировать? Сэлфи? Это скорей тема «эгоизм», а не «вдохновение». Мисс Доннели будто прочитала ее мысли, она опустила голову и сказала: — Подумай об этом хотя бы. «Я подумаю об этом» всегда казался Макс вежливым эквивалентом «Ни за что», так что сейчас он ей вполне подходил. — Хорошо, — ответила она. — Я подумаю об этом. — Замечательно! Я надеюсь, Макс, ты отправишь фото. Правда. И не беспокойся, у тебя куча времени. И снова это «время», опять. Мисс Доннелли хотела ее успокоить, но у нее этого не вышло. *** В любой другой обычный день она бы сразу же отправилась в общежитие, к себе, но вместо этого она находилась в слишком светлом, слишком милом, слишком спокойном кабинете, чувствуя себя неловко. На улице только что пошел моросящий дождь, оставлявший лишь дорожки на окне и однообразный шум в тишине. Мисс Оуэнс что-то писала, закусив губу, находясь в полной сосредоточенности. Это немного беспокоило Макс. Она еще ничего ей не рассказала, а она уже настрочила целый роман, который будет ошибаться насчет Макс по всем пунктам. Она так тихо спросила, как прошел ее день, что Макс ничего не расслышала. — Простите? — Как прошел твой день? — А. Хорошо. Мисс Оуэнс отложила ручку, выпрямилась и улыбнулась. Папка, в которой она что-то писала, свешивалась с ее колена. — Уже второй семестр. Скоро ты станешь выпускницей. После таких слов лицо Макс скривилось. — Ты говорила, что после школы хочешь зарабатывать на жизнь фотографией, верно? — Да, возможно. — Ты не уверена? Макс пожала плечами. — Думаю, я в последнее время не так сильно этим увлекаюсь. Мисс Оуэнс никак не среагировала на то, что она сказала, лишь кивнула головой, сохраняя спокойствие, мысленно делая несколько заметок. — Сегодня, — начала она. — Я хочу спросить тебя о семье и друзьях. — Эм, хорошо. Мисс Оуэнс с нежностью улыбнулась. — Не беспокойся. Ты не должна говорить мне то, о чем не хочешь упоминать. — Она приготовила ручку. — Я хочу спросить, как прошли твои рождественские каникулы с семьей? — Все было хорошо, — ответила Макс. — Я была рада увидеть своих родителей, а родители были рады, что я дома. — Ты бы сказала, что родители слишком сильно о тебе беспокоятся? — Не думаю. Раньше за ними такого не наблюдалось. — Раньше? — Раньше у них не было причин, думаю, — с трудом сказала Макс. Мисс Оуэнс снова лишь кивнула, прекрасно понимая, что Макс говорила о том самом «событии». — И что ты думаешь об этом? — О том, что они беспокоятся обо мне? Мисс Оуэнс кивнула. — Не знаю. Я понимаю, почему они так… волновались в первое время, но это несколько раздражает. Мисс Оуэнс продолжала кивать. Она была запрограммирована на кивки, как машина. — Вы обсуждали то, что случилось в октябре? «Обсуждали». Макс хотела рассмеяться. Это слово… не подходило к ее семье. — Типа того, — сказала она, подумав. — Мы говорили о Хлое, но, я думаю, они все еще шокированы. Мы говорили о тех временах, когда мы с ней были детьми. Они помнят именно такую Хлою. — Тебе кажется, что твои родители говорили о другой Хлое, скорей даже о незнакомке? — Слова легко слетали с губ мисс Оуэнс. — Да. Было такое ощущение. — Она смутилась. — Но оно появляется в беседе со многими людьми. Мисс Оуэнс что-то записала. — Это очень любопытно, Макс. Почему ты так думаешь? Потому что я путешественница во времени. — Я даже не знаю. — Кроме родителей с кем ты еще говорила о Хлое? — С мамой Хлои. С друзьями. — Это хорошо, — сказала мисс Оуэнс. — Правда, Макс. Это замечательно, что ты можешь говорить об этом. Самое худшее было бы, если бы ты замкнулась в себе. — Она по-доброму взглянула на нее, отложив снова ручку. — А что насчет мамы Хлои? Вы помогаете друг другу справиться с горем? — Я часто захожу к ней, — рассказала ей Макс. — Я помогала ей прибраться в комнате Хлои. — Рада это слышать. Печаль — самое ужасное и самое тяжелое, что может случиться с человеком. То, что ты разделила тяжкое бремя с кем-то, кто был тоже близок с Хлоей, это просто фантастика. — Она записала несколько слов. — Ты взяла что-нибудь из комнаты Хлои? Макс с беспокойством взглянула на свои руки. Они стали липкими. — Коробки с одеждой и с какими-то личными вещами. — Фотографии? Старые игрушки? Макс покраснела. — Я… Я не знаю. Я их еще не открывала. Это нисколько не удивило мисс Оуэнс. — Почему? В вопросе не было ничего грубого, но Макс почувствовала раздражение. — Просто. Сеанс продолжился. В течение двадцати минут они вернулись от темы семьи к теме школы, к ночным кошмарам Макс. Она описывала их размыто; ее обдало жаром, пока она смотрела, как мисс Оуэнс записывала за ней. Макс пыталась убедить саму себя, что кошмары — это нормально. Они всегда ее мучили, если она плотно ужинала перед сном или сильно нервничала из-за предстоящего теста. Сегодняшние кошмары она объясняла, как обычную реакцию на произошедшее. Они пройдут, и Макс снова будет спокойно спать. У нее началась паника из-за того, что могла подумать на это мисс Оуэнс. По ее раздражающе спокойному лицу ничего нельзя было понять. — У нас почти вышло время, — сказала она. — На следующий раз я дам тебе кое-какое домашнее задание. — Ох, прекрасно. — Не волнуйся, — рассмеялась мисс Оуэнс. — Тебе не придется писать эссе, читать двадцать глав или еще что-то подобное. Она открыла папку, которая покоилась на ее колене, и дала Макс скрепленные степлером листы бумаги. На первой странице мультяшными полужирными буквами было написано слово «ЦЕЛИ», под которым были пронумерованы три строки. Когда Макс взглянула на это, мисс Оуэнс протянула ей ручку. — Твое домашнее задание будет заключаться в чтении того, что написано на других страницах, — пока мисс Оуэнс объясняла, Макс потянулась за ручкой. — Там сказано о кое-каких техниках и когнитивных процессах, которые я хочу, чтоб ты попробовала. Более подробно мы обсудим это в следующий раз. А вот здесь, — она подвинула к ней свой стул, чтобы указать на первую страницу, — я хочу, чтобы ты записала три цели, которых ты бы хотела достичь к концу наших встреч. — Три цели? Мисс Оуэнс кивнула. — Большие или маленькие, неважно, но я немного помогу тебе. — Она тепло улыбнулась. — Ты сама их запишешь, и я ничего не спрошу тебя о них. Они нужны тебе для личной мотивации. Но, если ты не против, я думаю, что одной из них должно быть открытие коробок Хлои. Сердце Макс пропустило удар. — Я не знаю. — Будет достаточно просто записать, — сказала мисс Оуэнс. — Если ты не сможешь этого сделать под конец наших сеансов, то ничего страшного. Но это будет большой шаг вперед, если ты запишешь, обдумаешь и будешь держать это в уме. Главное — это намеренье. Единственное правило — ты не можешь забыть или проигнорировать это намеренье. Я хочу, чтобы ты сказала самой себе: «Я сделаю это, может не сегодня, но скоро». И так с каждой целью. У Макс дрожали руки; ее переполняла боль, пока она писала «открыть коробки» на первой строчке. Записать это оказалось страшнее, чем она рассчитывала. — Остальные две, — сказала мисс Оуэнс, — выбери сама. Это должны быть вещи, которые ты хочешь сделать. Они должны тебе помочь обрести спокойствие. На урок английского Макс пришла рано. Прикрыв лист со списком целей учебником, она задумалась. Взяв ручку, она кое-что написала на второй строчке. Снова все записывать в дневнике. Она подумала, что это вполне осуществимо. Она подумала, что сможет это сделать. Третья идея внезапно пришла ей в голову. Она напугала ее до чертиков. Макс три раза брала в руки ручку, прежде чем ей хватило смелости хотя бы прижать ее кончик к бумаге. Она медленно выводила буквы. Закончив, она взглянула на слова, будто кто-то другой написал их. Она представила, что это написала Хлоя, что именно она поддержала ее. Говорить правду. Со временем. *** После уроков в главном холле Макс нашла Уоррена, который облокотился на стену. На нем была футболка, на которой была изображена мензурка, подписанная фразой «Отойдите! Я собираюсь заняться НАУКОЙ!». Он поднял руку в знак приветствия, когда она подошла к нему. — Не могу поверить, что мы собираемся сделать это, — сказал он. Макс закусила губу. — Ты не обязан это делать. Правда, Уоррен, я знаю, что прошу слишком много. — Ты шутишь? Макс, мне больше не с кем таким заниматься. — Он глупо улыбнулся и пожал плечами. — Просто страшновато, вот и все. Что если нас застукают? — Если наш план сработает, нас не застукают. — Конечно, наш план сработает. Это же я его составил. Она искренне улыбнулась, ее переполнили теплые чувства к нему. — Спасибо, Уоррен. Ты действительно лучший. — Я знаю, я знаю. — Он прочистил горло. — Ну… мы идем? *** Через пять минут Макс делала вид, что разглядывала плакаты возле шкафа со школьными трофеями. Вдруг раздался громкий бум. Дальше по коридору из класса мисс Грант повалили столбы дыма. Макс почувствовала прилив адреналина. В это же время, когда Уоррен вышел шатаясь оттуда, одной рукой прикрывая рот, другой отмахиваясь от дыма, из своего кабинета с широко раскрытыми глазами выскочил ректор Уэллс. Он взглянул на Макс, которая заявила: — Похоже, что-то взорвалось в научном кабинете, сэр. — О Господи. — Он завернул за угол и помчался на невероятной скорости по коридору. Вскоре прибежал мистер Мэдсен, держа в руках огнетушитель. Он рявкнул на всех, чтобы они катились отсюда к черту. Макс уставилась на эту сцену, не сводя глаз, всерьез впечатленная масштабами. В этот момент к ней подскочил Уоррен. Его глаза немного покраснели, но он все равно ей улыбался. Уоррен сказал скрипучим голосом: — Фаза один — кхе — завершена! Макс похлопала его по спине. — Ты гений, Уоррен! Он выставил вперед ладонь. — НАУКА! — Наука! — Макс дала ему пять, смеясь. — Я провел еще один эксперимент в другом конце кабинета, он вот-вот завершится. Он их займет. — Уоррен постучал пальцами по часам на своей руке. — Пошли, у нас не так много времени. Макс кивнула, и они оба развернулись на каблуках и стрелой ворвались в кабинет Уэллса. Пусто, как они и надеялись. Уоррен закрыл за ними дверь и направился сразу к компьютеру. — Да блин, он не вышел из системы, — пожаловался он, быстро печатая что-то на клавиатуре. — Я так надеялся продемонстрировать свои улетные навыки взлома. — Это уже в следующий раз, когда мы вломимся в кабинет ректора, — заявила Макс. Она подбежала к шкафу с личными делами. — Найди все, что сможешь, Уоррен. — Обязательно. — Клик. Клик. Клик. — Я получаю доступ к записям школы за 2010 год. Макс с трудом выдвинула тяжелый ящик шкафа и начала свои поиски с буквы «П». Ее сердце билось как сумасшедшее. Через плечо она взглянула на Уоррена, сидящего в кресле Уэллса. Ее пронзило что-то странное и печальное. Хлое очень понравилось это кресло. — Да! Его школьное дело. Слава Богу, оно еще здесь. — Макс вытащила папку и бросила ее на стол, открывая на первой странице. Она стала сосредоточенно ее изучать. В верхнем углу справа была прикреплена скрепкой фотография Дина. Она видела уже кучу его фотографий, похожих на эту. Он был широкоплечим блондином с здоровенной челюстью и светящимися беззаботными глазами. Его средний балл был равен 3.9, его прозвали «гордостью Блэквелла» за «выдающиеся успехи в учебе и потрясающие лидерские качества в команде по плаванью „Выдры“». Сидя за компьютером, Уоррен сказал: — Так ты собираешься объяснить мне, почему мы ищем все, что у школы имеется на старшего братишку Нейтана Прескотта? — Не услышав ответа от Макс, он выдал нервный смешок. — Хотя, подожди. Я не хочу знать. Она подпрыгнула, чуть не уронив папку, когда вдалеке раздался еще один БУМ. Она услышала крики мистера Мэдсена. — Успех! — прошипел Уоррен. — Ботанская сила! Макс быстро ознакомилась с остальным содержанием личного дела Дина, но все было вполне предсказуемо. Хвалебные отзывы и длинный список его полученных наград, в основном по плаванью. В конце была вложена глянцевая фотография, где он в толстовке его команды демонстрировал золотую медаль. — Здесь ничего нет, — вздохнула Макс. — Святые молекулы, — Уоррен уставился в монитор, широко раскрыв глаза. — Макс, взгляни на это. Она подбежала обратно к компьютеру. Она задержала дыхание на неизвестное количество времени. Личное дело Дина в компьютере кардинально отличалось. — Прогулы, нарушение комендантского часа и… Что это, черт возьми? Наркотическая интоксикация во время занятий? — Уоррен прочитал вслух. — Блин, жесткий был чувак. Макс покачала головой. — Это Прескотты. Они же спрятали настоящее дело Нейтана. — Разве? Откуда ты знаешь? — Это было… в газетах. Смотри дальше. — Черт, Макс, посмотри на это. Уэллс писал мистеру Прескотту, дай глянуть, пятого апреля. Он собирался исключить Дина из команды по плаванью, отобрав у него должность капитана. Макс не отрывала взгляда от экрана, читая строчку за строчкой каждого отчета. Все они датировались первыми месяцами 2010-го года. «Необщительность на занятиях, апатичность». «Хранение травы в шкафчике». Один инцидент привлек ее внимание, она наклонилась и сощурила глаза. Макс прочла вслух: — Этим утром Дин Прескотт был взят под домашний арест на месяц за незаконный взлом каморки дворника и попытку украсть личное имущество. — Вор-любитель? — констатировал Уоррен. — Это очень странно. Что ему могло понадобиться у Самюэля в каморке? Уоррен взглянул на свои часы. — Макс, у нас почти не осталось времени, поторопись. — Хорошо-хорошо. Эм-м. можешь пробить его имя через поисковик почты? Уоррен ударил по клавишам. — Готово. Результаты вышли на экране. Он кликнул на первое письмо. Его автором был ректор Уэллс. — Оно было отправлено на следующий день после смерти Дина, — сказала Макс. — Оно для мистера Прескотта. — Мы шокированы и глубоко опечалены, бла-бла-бла, — промямлил Уоррен. Он прокрутил вниз страницы и остановился. — Мы упаковали содержимое шкафчика Дина этим вечером и отправили в ваш особняк. — Вот оно, — резко сказала Макс. В коридоре, судя по звукам, началась потасовка, и Уоррен соскочил с кресла и выключил компьютер. — Нам пора уходить. Они покинули кабинет вовремя и увидели, как мистер Мэдсен нес дымящуюся коробку с научным оборудованием наружу. — Оу, — сказал Уоррен. — Надеюсь я не уничтожил к чертям бюджет мисс Грант. — Думаю, ты уничтожил ее кабинет, Уоррен. Там еще долго будет вонять серой. — Это было необходимо во имя расследования! — Уоррен вышел вместе на улицу, на свежий вечерний воздух. — Ты нашла что-нибудь полезное? — Думаю, да. В смысле, я на это надеюсь. — Ты же мне ничего не расскажешь, да? Чувство вины укололо ее в сердце. — Это правда очень сложно, Уоррен. Я не хочу тебя в это вмешивать. — Даже после того, как я рискнул своей дружбой с мисс Грант? Она улыбнулась. — Обещаю, когда-нибудь я тебе все расскажу. Я… я все-все тебе расскажу. — Пока у тебя не появятся большие неприятности, — сказал он. — Не знаю, зачем ты копаешь что-то на Прескоттов, но ты должна понимать, как это опасно. — Я справлюсь. — Как скажешь. Если тебе еще понадобится помощь или взрыв, ты знаешь, где меня найти. — В твоей комнате за просмотром научной фантастики? — Ты меня так хорошо знаешь. *** Первым делом, когда Виктория открыла дверь своей комнаты, она поморщила нос. — Фу. Почему ты вся потная? — Я бежала, — сказала Макс, пытаясь отдышаться, — от самого кампуса. — Эм, зачем? — Я могу войти? Виктория сделала шаг назад, и Макс вошла в ее комнату, вечно пахнущую экзотичными свечами и духами. Она не стала присаживаться. Она все еще была на взводе от мысли: «Это оно», — отчего кровь быстро бежала по ее венам. Виктория закрыла дверь, откинулась на нее, скрестила руки на груди и нахмурилась. — Ты что, под чем-то? — Нет, прости, я просто… — Она замолчала и сделала глубокий вдох, впитывая запах духов. — Я хочу кое-что у тебя попросить, но ты не должна злиться на это. — Что? — Мне нужна твоя помощь. — С чем? Макс произнесла на одном дыхании: — Мне нужно пробраться в особняк Прескоттов. Молчание. Виктория смотрела на нее. И смотрела. У нее открылся рот. — Прошу прощения? — Это безумие, — быстро сказала Макс, — и я не могу объяснить этого, не сейчас. Но ты должна знать, что мне кое-что известно, что может помочь Нейтану на суде. Виктория никак не отреагировала. — Ты серьезно? — Ты мне поможешь? — Нет, погоди, что за херня? Макс, что происходит? Что тебе известно? — Тебе нравится мистер Прескотт? Виктория выглядела сбитой с толку. — Что? — Тебе нравится мистер Прескотт? Ты считаешь, что он хороший человек? Виктория замолчала. — Нет. — Ты ему доверяешь? — Я… нет. — Я хочу, чтобы ты поклялась, что сохранишь это в секрете. — Хорошо-хорошо. Вот тебе клятва на мизинчиках. Я даже перекрещусь. Что происходит? — Я думаю, что мистер Прескотт как-то задействован в том, что девушек накачивали наркотиками. И Дин тоже. Это получилось слишком быстро. Поток информации сбил Викторию с ног, она потеряла равновесие. С ее лица исчезли все краски. — Макс, — сказала она. Она открыла рот, чтобы продолжить, но из него не вылетело ни звука. — Родители Нейтана знают тебя, — сказала Макс, — и ты им нравишься. Ты нужна мне, чтобы я оказалась в их доме и обыскала комнату Дина. Я не смогу сделать это без тебя. — Но… что… что за черт… — Ради Нейтана, — проговорила Макс. Ее сердце снова бешено забилось, ударяясь об ребра. — Нам нужно сделать это ради Нейтана, и ради Хлои, и ради каждой девушки, чье имя было написано на папках. Непонимание Виктории сменилось на шок. Ее лицо прекрасно отражало все эмоции. — Хорошо, — сказала она. — Хорошо.