The Sense Of Me

Мрачным серым утром четверга телефон настойчиво завибрировал от пришедшей на него СМС-ки, отчего Макс и проснулась. Приоткрыв глаза, она поняла, что уснула прямо за столом. Опять. От неё пахло потом от сырой одежды. Она уснула с открытым ртом, прижавшись к бумагам, отчего её губы высохли и потрескались. Макс ни на сколько не чувствовала себя отдохнувшей, её уставшие глаза жгло. Какой смысл наконец поддаться сну после нескольких дней борьбы с ним, если он никак не помогает восстановиться? Крышка её ноутбука была закрыта, но она знала, что стоит ей поднять её, как тысяча вкладок от усердных поисковых запросов вновь появится на экране. Тяжёлое утро будет ей обеспечено. Макс подняла голову, застонав из-за боли в затёкших суставах и шее, которую она отлежала. На её столе образовалась целая библиотека: так много лежало на столе габаритных книг. Её принтер не переставал издавать механические звуки до часу ночи точно. Вчера в какой-то момент её накрыла некая сумасшедшая сыскная волна, и она начала печатать все подряд — даже самые расплывчатые и бесполезные статьи, которые, скорей всего, никак не помогут в расследовании: старые интервью словоохотливого Дина Прескотта, посвящённые его успехам в плаванье, мрачные потрясённые газетные вырезки 2010 года, в которых сообщалось о его смерти, недавние статьи о Хлое Прайс и её «трагическом убийстве». Макс никогда не хотела снова видеть слова «потеря, повергающая в шок». Она схватила телефон, щурясь от света. Пришедшее сообщение было от Кейт. Доброе утро, Макс :) Слушай, я тут размышляла. Не думаю, что нас хватит. Нам нужно больше людей, чтобы разобраться со всем этим — и, я думаю, я знаю тех, кто точно мог бы нам помочь. Уоррен и Виктория. Макс рвано вздохнула. Нет, вот это обеспечило ей тяжелое утро. Её пальцы забегали по экрану, стремительное обжигающее беспокойство накрыло тело. Дело было не в том, что ей не нравилась идея попросить помощи у Виктории или Уоррена. Господь знает, Виктория помогла ей так далеко зайти, а Уоррен принимал все её невнятные, безумные планы, которые Макс поясняла, не утруждаясь объяснениями. Ей было тяжело точно определить, что именно её беспокоило. Она колебалась. Первой мыслью было написать безапелляционное «нет». Не успела она ничего ответить, как её телефон снова завибрировал. Никто не знает Прескоттов так, как Виктория, а один Уоррен стоит шестерых. Конечно, я не буду просить их без твоего разрешения, но, думаю, тебе стоит всерьёз подумать об этом. Макс вдруг испытала чувство, будто её зажали в угол, стены нависали над ней, давили на неё. Одна её часть шипела, что, призывая больше людей, она напрашивается на проблемы, а другая тихо и рационально шептала, что от этого она скорее выиграет, чем проиграет. Группа людей означает защиту, а не наоборот. Группа людей означает силу. Оба голоса звучали всё громче и громче, не давая оппоненту быть услышанным. «Это не расследование из «Скуби-Ду», — говорила себе Макс. Это была реальная тропа сквозь глухую колючую неизвестность с опасными людьми и катастрофическими последствиями на пути. Она не могла вовлекать в это своих друзей, это было бы несправедливо. Шон Прескотт мог показать им всю свою беспощадность, обеспечить их кучей неприятностей. У неё не было права на ошибку. И каждая секунда была на счету. Но с другой стороны, Кейт права. Виктория знала Дина, действительно знала о нём самые мельчайшие подробности. Она была единственным близким к Дину человеком, кто не являлся ни адвокатом, ни копом, ни членом семьи, которого Макс могла обидеть или сильно разозлить. Она могла помочь в исследовании его падения от сверкающего титулованного повелителя мира до мутного парня, опустившегося на самое дно. И Виктория, как и Уоррен, уже знала, что Макс интересовалась Дином… интересовалась Прескоттами. Для неё это не будет шоком. На деле это всё являлось гигантским слепым прыжком в безграничную неизвестность. Она уже забралась на самый верх, готовая к прыжку. Теперь она думала, просить ли её друзей упасть вместе с ней. Может ли она так поступить? Честно ли это? Оказавшись в такой ситуации, Уоррен бы попросил её помочь. Виктория бы не попросила, но Макс бы всё равно бы ей непременно помогла. В третий раз за это время её телефон завибрировал. Как ты сказала, мы все одна команда. Решение было принято. Ей надоело убегать, она устала утаивать правду. Искушение отмыться стало таким сильным в последнее время, что она остро ощущала, как груз всего обжигал её плечи, моля освободиться, раствориться и больше никогда снова не оказываться на её дрожащих плечах. Она должна была рассказать правду. Она записала её в свой дневник, она сделала её своей целью, которая каждый раз загоралась у неё над головой. Она напоминала ей, подталкивала её. И, похоже, Макс прыгнула. Макс быстро, следя за своим дыханием, бросила свою пижаму в корзину для белья, надела чистые джинсы и любимую серую хлопковую толстовку, которая стала для неё самой лучшей защитной броней. Она провела пальцами по своим лохматым волосам, как расческой, и затем взяла в руки телефон. Ты права, Кейт. Напиши им, и приходите втроём ко мне. Пришло время собрать все кусочки вместе. Осознание того, что Виктория Чейз скоро зайдёт к ней в комнату, послужило странной мотивацией прибраться. Пока она их ждала, она подбежала к окнам, открыла их и глубоко вдохнула свежий бодрящий воздух, приговаривая, что всё будет хорошо. Во дворе пред общежитием никого не было, не считая Алиссы, которая сидела, скрестив ноги, на своей любимой скамейке и читала книжку в большой яркой обложке, и нескольких белок. Макс убрала всё, что только можно, со стола и заправила кровать, в которой она так и не спала. Она спрятала свой дневник под подушку и полила Лизу, слегка касаясь её зеленых листочков. Посреди этого она поймала себя на желании позвонить Нейтану. Она хотела, чтобы он был здесь. Рассказав ему о Дине, она забыла об инстинкте самосохранения, но она всё равно была рада, что сделала это. Ей было невыносимо смотреть, как его лицо скривилось от боли. У неё чесались руки взять и позвонить ему, чтобы узнать, как он справился с этой новостью, справился ли с ней он вообще. Она хотела сообщить ему, что сейчас в её комнате соберутся люди, которые хотели ему помочь. Макс вздрогнула от стука в дверь. Будь у неё игривое настроение, она бы наверняка рассмеялась от комичного зрелища с её порога. Стояла Виктория, скрестившая руки, одетая в штаны для йоги и широкую кофту в цветочек, на её лице застыло выражение, смешавшее в себе раздражение и любопытство. Рядом с ней Уоррен, в тёмно-зелёном джемпере с закатанными рукавами, на котором красовалась надпись: «Переходи на математическую сторону — у нас есть число пи», — пытался удержать в руках 4 высоких стакана из местной кофейни. Их возглавляла Кейт. Она держала подмышкой что-то деревянное и прямоугольное, из кармана её кардигана торчали маркеры Sharpie. — Что это? — немедленно потребовала ответов Виктория. — Дополнительные занятия по сну? Макс наивно полагала, что Кейт всё расскажет им по дороге, и от ощущения неизбежности того, что ей придется всё объяснять, всё внутри перевернулось. Но, если честно, она понимала, что это не то, что можно кратко пересказать в сообщении. Макс отошла в сторону, чтобы дать им зайти — Кейт мягко засеменила, Уоррен широко зашагал, а Виктория как-то умудрилась сгорбиться с идеально прямой осанкой — и дверь захлопнулась. Кейт вытащила то, что она держала подмышкой. Это была большая доска с канцелярскими кнопками, воткнутыми в губчатую часть доски. Прежде, чем Макс успела что-либо спросить, Уоррен неуклюже передал ей горячий стакан. — Спасибо. Это как раз то, что нужно, — сказала она, вдыхая сладкий запах какао. Брови Виктории нахмурились, когда он протянул ей другой стакан. — Что это? — Горячий шоколад, — учтиво ответил Уоррен. — Многие люди считают, что это единственный напиток, который можно позволить себе ночью, но вообще-то утром и днём его… — Избавь меня от лекции, — перебила его Виктория. Кейт уже установила доску на спинке дивана, чтобы все могли её видеть. — И? — сказала Виктория, плюхаясь на кровать Макс, оглядываясь без интереса. — Зачем мы здесь? Макс переминалась с ноги на ногу, сцепив неловко руки в замок. — Ну… эм… Кейт уверенно ей улыбнулась, кивнув. Не зная, с чего начать, Макс просто заговорила. Она не знала, как закрыть рот, слова лились из неё, разливались по полу, добавляли вес тишине, которая тревожная повисла в комнате. Во время рассказа она не отрывала взгляда от ковра, словно на нём был изображен какой-то план. Мистер Прескотт, мистер Джефферсон, группировка. Проявочная. Тюрьма. Дин. Её кожу обжигало горячее электричество, и с каждым словом стресс с её плеч начинал крошиться и исчезать, спадая кирпичами. Она рассказывала ту часть, которую знала Виктория и которую не знал Уоррен: часть о её посещениях и о перемене Прескотта от замкнутости и отрешённости до заметных улучшений, о его желании помочь им, о манипуляциях Джефферсона и его отца, о его огромном чувстве вины, сожалении и печали. Она не стала говорить об их поцелуе, пусть её щеки и вспыхнули от воспоминаний. Никто не должен знать об этом кроме неё и Нейтана. Это было сентиментально, это был блеск чего-то. Когда она наконец подошла к завершению, внутри у неё всё стало обессиленным и бесформенным. У неё немного кружилась голова. Она сожгла большую металлическую шкатулку, в которой хранила свои секреты. Она чувствовала странную пустоту. Виктория знала больше Уоррена. Её лицо болезненно побледнело только тогда, когда Макс сообщила о существовании группировки. Но всё равно к концу рассказа выражение её лица было изумлённым как у Уоррена, словно она услышала всё в первый раз. Уоррен был первым, кто нарушил затянувшуюся тишину. — То ли у меня мозги вскипели от шести часов непрерывных занятий химией с прошлой ночи, — медленно произнес он, — то ли ты только что сказала, что ходила к Нейтану Прескотту, — он замолчал и выпучил глаза. — Мои книги предназначались Нейтану Прескотту. Срань господня, Прескотт — фанат Бейкера? Виктория повернулась в его сторону и взглянула на него с удивлением. — Прошу прощения, но Макс только что рассказала нам, что Марк Джефферсон и мистер Прескотт организовали вместе чёртов кружок фотолюбителей прямо в Аркадии Бэй, но тебя заинтересовало именно это? Кейт закусила губу. — Этого много… для осознания. — Так вот почему мы вломились в кабинет Уэллса, — сказал Уоррен, очнувшись. — Вот почему ты искала всё, что есть в досье брата Нейтана. — Вы вламывались в кабинет ректора Уэллса? — недоуменно спросила Кейт. Уоррен кивнул. — Но сначала мне пришлось взорвать научный кабинет. — Тебе пришлось… что? Макс сжала руки в кулаки. — Ты не злишься? — неуверенно спросила она Уоррена. — Злюсь? На то, что оказался связанным с Нейтаном? — он замолчал, ёрзая на стуле. — Честно? Нет. Этому парню всегда нужна была серьёзная помощь. Думаю, я рад, что он получил её. — Возвращаясь к тому, как мы пробрались домой к Нейтану, — сказала Виктория, — ты точно не знала, замешан ли в этом мистер Прескотт. Но сейчас это точно? Потому что ты должна быть в этом пиздец как уверена, Макс… — Вы пробрались домой к Нейтану? — перебил её Уоррен, в изумлении смотря на них обеих. — Чёрт, Макс. Ты играла в ниндзя не только со мной? — Мы не пробирались. Не совсем так, — защищалась Макс, встретившись взглядом с Викторией. — Я на сто процентов уверена, что он в этом замешан. Нейтан сказал, что он лидер группировки. — Меня сейчас стошнит, — простонала Виктория, позеленев. — Макс действовала вместе с Нейтаном и его адвокатом, — сказала Кейт. — Вместе они нашли неопровержимые доказательства, но Кармин нужна наша помощь в собрании картины целиком. Она собирается застать мистера Прескотта врасплох на суде, чтобы у него не было времени подготовиться к вопросам или отвести от себя подозрения. — И поэтому мы здесь? — спросила Виктория. — Если это так, я не хочу ввязываться в дела Шона Прескотта! — её лицо вспыхнуло. — Если он узнает… Макс быстро замотала головой. — Виктория… — Это блядское безумие, — сказала Виктория. — Разве ты не понимаешь, что это за человек? Что он может сделать с тобой, если поймает тебя? — Конечно, понимаю, но… — Он узнает. Обязательно узнает. Никто никогда не мог посадить его, потому что они в итоге вдруг становились намного богаче и переезжали на какой-нибудь тропический остров, или… или никто больше ничего о них не слышал… — Виктория… — Я ни за что не собираюсь тратить свои последние недели в Блэквелле так, чтобы оказаться замешанной в историях с группировками. Вы же несерьёзно? Я… — Виктория. Это получилось немного громче и резче, чем Макс ожидала, и она сама чуть не подпрыгнула. Виктория снова покраснела, крепко сжав простыню в кулаках. Макс сделала длинный глубокий вдох. — Я услышала тебя, — сказала она. — Я знаю, кто он, на что он способен. Я знаю это. Но я…мы не можем допустить того, чтобы с кем-нибудь повторилось то же самое, что случилось с Кейт и другими девушками. Ты думаешь, что мистер Прескотт остановится, когда мистера Джефферсона отправят в тюрьму? Да чёрта с два. Виктория молчала и недовольно смотрела на ковер. — Дин был поставщиком, и когда он умер, мистер Прескотт не был достаточно опустошён, чтобы остановить себя от поисков другого поставщика. Группировка не прекратила своего существования. И если он действительно лидер группировки, то сокрушить надо именно его. Закончить это раз и навсегда. Кто знает, что ещё он там планирует? Попробовав один раз власть, власть над другими людьми, нельзя вернуться назад. Всегда найдутся другие фотографы, другие больные люди, которые не побоятся зарабатывать деньги таким способом… — Мы не боимся его, — вмешалась Кейт, и Виктория подняла на неё глаза в удивлении. — И ты тоже не должна. Из этого он берёт свою мощь, поэтому он может делать такие ужасные вещи. Поэтому эти люди, о которых ты говоришь, оказались в итоге на тропических островах. Потому что им страшно. Потому что люди всегда очень боятся пойти против него. — Но мы пойдем до конца, — вызывающе добавила Макс. — Потому что иногда случается что-то, что больше, чем школьный выпускной, больше, чем мы сами, — она сделала шаг вперёд, заставляя Викторию взглянуть на неё. Голос Макс стал мягче. — Это тяжело. Я знаю это, и мне бы очень хотелось, чтобы мы все вместе разобрались с этим за последние несколько недель. Я не могу уехать отсюда, зная, что я ничего не сделала. Что я позволила этой мерзости продолжаться. Это нормально — бояться, но сейчас настало время, когда тебе нужно перестать бояться и собрать всю силу в кулак. Ты нам нужна, Виктория, — она пристально смотрела на Викторию. — И ты нужна Нейтану. — Я не могу поверить, что я не сплю, — пробормотала Виктория. — Это не сон, — ответила Макс. — Мне бы очень этого хотелось, но это не так. Уоррен медленно откинул волосы назад, словно боялся, что любое движение может разрушить ощутимое напряжение в комнате. — Ты и так знаешь, что я в деле, — тихо сказал он. — Тебе даже не надо меня спрашивать. Макс улыбнулась ему, чувствуя прилив благодарности и признательности в груди. — Спасибо, Уоррен. Кейт нервно смотрела на Викторию. Она наклонила голову вбок и закусила губу. — Виктория? — произнесла она. — Ты нам поможешь? Макс пристально смотрела на нее. В итоге Виктория подняла голову. — Ладно, — сказала она. — Я помогу. Уоррен и Кейт улыбнулись ей. Постепенно Макс учуяла ощутимое возбуждение, и что-то заставило её соскочить с места. — Отлично, — сказала Макс, на её лице заиграла лёгкая улыбка. — Тогда приступим. Связи, нити, встречающиеся в центре и образующие паутину. Пришло время их распутать, одну за другой. Через час на доске не осталось места от догадок, фотографий и записок. Макс и Кейт аккуратно организовывали данные в виде круга, чтобы было удобней ими пользоваться. Виктория листала учётную книжку Фрэнка с максимально невозмутимым видом, но Макс иногда замечала, как она не могла собраться с мыслями. Уоррен вышел за ещё одной порцией горячего шоколада и за чем-нибудь съестным. Они очень проголодались от такого тяжёлого занятия для дождливого утра четверга. — Думаю, надо сделать что-то вроде временной шкалы, — предложила Макс. — А то многое напутано. Кейт кивнула. Она выглядела весьма бодро, несмотря на накладывающийся на неё очевидный стресс от их деятельности. Её волосы выбились из пучка, светлые пряди скрыли часть лица. Она взяла из принтера чистый лист бумаги и ручку и села на подлокотник дивана. — Декабрь 2008-го года, — начала Макс. — Дину было пятнадцать. Он начал покупать травку у Фрэнка. Кейт записала это. Макс повернулась и встретилась взглядом с Викторией. — Когда Дин впервые купил кетамин? Виктория пролистала несколько страниц, её взгляд бегал туда-сюда по потрёпанным, залитым кофе страницам. — В ноябре 2009-го, — ответила она. — И количество покупаемого товара росло вплоть до… апреля 2010-го. — Макс! — воскликнула Кейт, широко распахнув глаза. — Я вспомнила. Я читала… первая девушка, первая папка была датирована ноябрём 2009-го! Макс выдохнула от накатившего жара. — Вот наша первая ниточка. Первую жертву накачали в ноябре 2009-го, как раз когда Дин начал покупать кетамин. Он определенно поставлял его Джефферсону. Отправлял туда, где он был в то время. — Бля, это чушь собачья! — прошипела Виктория. — Я знала его. Его можно было обвинить в курении травки, но кетамин? Он и был не таким, чтобы спокойно позволить такому как Джефферсон манипулировать собой. Он, конечно, лизал задницы всем членам семьи, но чтобы Джефферсону?.. — она замолчала, тяжело дыша. — Нейтан тоже в это не смог поверить, — сказала Макс, вздохнув. — Думаю, у него была ещё одна сторона характера. Рука Кейт быстро скользила по листку бумаги, пока она продолжала рисовать временную шкалу. — Джефферсон создал много папок в период с ноября по апрель, — сообщила она. — А в апреле 2010-го произошло много дерьма, — завершила Макс. — Дин психовал в школе, в его шкафчике нашли наркотики, и его чуть не выперли из команды по плаванью. — Чувство вины? — предположила Кейт. — Может быть. — Макс нахмурилась. — В конце месяца он отправился к Фрэнку, чтобы купить весь запас кетамина, но Фрэнк не стал продавать столько. Он дал ему только обычное количество. — Зачем ему нужно было столько? — задумалась Кейт. — Джефферсон был осторожен. Группировка похищала девушек нечасто. У них не мог так быстро кончиться кетамин. Дверь шумно распахнулась. Это вернулся Уоррен с мокрой от моросящего дождя головой. Помимо напитков он принёс с собой коробку пончиков из магазина «7-Eleven» за кампусом. — Хорошие детективы всегда кушают пончики, они вроде как приносят удачу, — громко сказал он, положив коробку на кровать Макс. — Узрите наши личные счастливые пончики! — О господи, — Виктория скривила лицо. Её брови поползли вверх, когда она заметила зелёно-белую глазурь на верхней губе Уоррена. — Проголодался на обратном пути, Грэм? — Это была долгая дорога, Чейз, — он взял пончик с шоколадной глазурью и сел за стол Макс. — Нашли что-нибудь? — Мы составляем временную шкалу, — ответила Макс, потянувшись за стаканом, который он ей принес. Она сделала большой глоток, чтобы промочить пересохшее горло. — Так, продолжаем. Значит после того, как Дин попытался купить весь запас Фрэнка, он позвонил офицеру Бэрри, сказав, что ему нужна помощь. Офицер Бэрри выключил телефон, и Дин оставил очень прерывистое голосовое сообщение. Виктория отвела взгляд. — И на следующий день он умер. — Мистер Прескотт скрыл факт, что он умер от передозировки кетамина, — продолжила Макс. — Обхитрил всю Аркадию Бэй. — Не было ни одной папки до конца 2011-го, — сказала Кейт, — и только две еще в 2012-м. — Может быть, они усиленно пытались найти нового поставщика? — заметил Уоррен. — Блять, это серьёзно. Как вообще мистер Прескотт докатился до такого? — Это и проблема, — сказала Макс с лёгким раздражением. — Его ничего толком не связывает с папками до 2013-го года. Мы можем сказать, что он замешан, потому что его сын поставлял наркотики, но его вины это никак не доказывает. Пара счетов за строительство бункера нам не помогут. — Давайте продолжим заниматься временной шкалой, — предложила Кейт. — Бункер был построен в конце 2012-го, и мистер Джефферсон стал преподавать в начале нового семестра в 2013-м. — И Рэйчел Эмбер пропала в прошлом апреле, — сказал Уоррен. — Этот бункер был построен специально для Джефферсона, — яростно сказала Макс. — В этом я уверена. Мистер Прескотт, должно быть, использовал это как предлог, чтобы Джефферсон приехал в Аркадию. — Мерзость, — пробормотала Виктория. — Наверное, их группировка становилась больше, — пробормотала Кейт. — Может мистер Прескотт привёз Джефферсона в Аркадию и подарил ему этот бункер, чтобы внимательно следить за их деятельностью. Руководить всем, когда Джефферсон был в другом штате, особенно когда они лишились поставщика, стало слишком… проблематично. — Или, — сказала Макс, — мистер Прескотт привез Джефферсона в Аркадию из-за Нейтана. Чтобы он мог использовать его в Проявочной так же, как Дина. Но Виктория замотала головой. — Это всё чушь. Дин не занимался фотографией. От слова совсем. Какая у него могла быть причина спускаться в Проявочную? Просто потому, что ему нравилось, чем там занимались? — она дрогнула. — Он не был извращенцем. Или был? О Боже… — Дин мог это делать по той же причине, что и Нейтан, — ответила Макс. — Чтобы впечатлить отца. Мистер Прескотт запудрил им обоим мозги, я уверена, что так и было с Дином. Дин был его любимчиком, он, должно быть, заставил его думать, будто Дин останется любимчиком, если поможет Шону с… — её перекосило, — с семейным бизнесом. — Наверное, — сказала Виктория, но она всё ещё не выглядела уверенной. Уоррен положил подбородок на руки. — Так нам надо найти то, что докажет связь Шона Прескотта с этим кружком фотографов до 2013-го года? Кроме Дина? Макс кивнула. Кейт прикрепила временную шкалу на доску, вертя в руках ручку. — У кого-нибудь… есть идеи? Последовало обескураживающее молчание. Уоррен усиленно жевал свой драгоценный счастливый пончик, будто ответ прятался под слоем сладкой глазури. — Не расстраивайтесь, — сказала Кейт, всем улыбаясь. — Посмотрите, что мы сделали за это время. Хорошее начало. Мы что-нибудь обнаружим. Макс посмотрела на экран своего телефона и увидела, что «окна» Виктории и Кейт почти закончились. Она взяла доску и спрятала её за диван. — Да, мы все хорошо поработали, — сказала она, стараясь звучать уверенно. — Надо будет вскоре всем нам ещё раз собраться. А пока каждому стоит заняться собственным расследованием. — Отлично, — сказала Виктория, вставая. — Но следите за тем, чтобы вас не поймали. Я вообще с вами разговаривать не буду. Кейт и Виктория вышли из комнаты, тихо переговариваясь между собой. Макс схватила Уоррена за руку и затащила его обратно. — Подожди. Мне нужно поговорить с тобой. — В чём дело, Безумная Макс? Она захлопнула дверь и полезла доставать свой дневник. Она пролистала до последних страниц, и из дневника вылетели две вчерашних фотографии и медленно опустились на ковёр. Она тут же нагнулась за ними, но Уоррен оказался быстрей. Он не обратил внимания на другую фотографию, потянувшись за той, порванной, где был изображен Нейтан. Макс покраснела. — Оу, — сказал Уоррен и мучительно надолго замолчал. — Похоже, вы действительно… друзья. — Уоррен… — Нет, всё нормально. Он выглядит… — Уоррен продолжал смотреть на фотографию в своей руке, — счастливей. А не так, будто он вот-вот на тебя накинется, — он быстро перевёл взгляд на её лицо. — Так ты и Нейтан Прескотт?.. Макс собиралась сказать «нет». Но она вдруг задумалась. То, как она перевела дыхание, и как она не могла долго смотреть на него, привело Уоррена к сложным деталям правды, согласно которой Макс и Нейтан находились в странном состоянии. Они были не совсем друзьями, но и не совсем чем-то большим. — Оу, — он улыбнулся, но как-то изнурённо. — Это… прикольно. Рад за вас. Эм, — он переминался с ноги на ногу. — Об этом… ты хотела со мной поговорить? — Нет! Эм, нет. Я даже не эту фотографию хотела тебе показать, — она поменяла фотографию Нейтана на фотографию, которую она сделала на автобусной остановке. — Я хотела спросить тебя, не видел ли ты этого раньше. Этих слов. — Et in Arcadia ego, — прочёл Уоррен и заморгал. — Ну это что-то знакомое. Не эти ли слова написаны в ряде мест вокруг кампуса? Типа граффити? — Это было на автобусной остановке, когда я возвращалась домой из больницы, — сказала Макс, едва следя за тем, что она говорила Уоррену. Теперь он знал, и ей не нужно было больше ничего скрывать. — Ты знаешь, что это значит? — Эм, я не силён в латыни, но, по-моему, тут что-то про смерть. — Про смерть? — бессмысленно повторила Макс, чувствуя, как все внутри переворачивалось. — Я точно не помню, но там что-то про цикл смерти. Я позже всерьёз это погуглю и скажу, что я нашёл, — он скрестил руки на груди и поинтересовался. — Это как-то связано с расследованием? — Нет. Просто стали появляться… странные знаки повсюду в последнее время. — Знаки? — Уоррен, тебе нужно куда-нибудь сейчас? — В ближайший час — нет, — он склонил голову набок, и посмотрел на неё с любопытством. — Макс, что происходит? — Ты… наверное, захочешь присесть. Она рассказала ему всё, и во второй раз за это утро ей показалось, что её стучащее сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Из неё ключом бил адреналин как побочный эффект от безумной истории, которой она делилась. Она рассказала ему о путешествиях во времени, о прошлых реальностях, вспоминая, как она когда-то уже делала это в тёмной закусочной, за окном которой бушевал торнадо. Уоррен тогда смотрел на неё так же, как сейчас. Снова та же мягкость и то же тревожное принятие в глазах. Благодаря этому она меньше нервничала. Она постоянно замолкала, чтобы дать ему задать вопросы, сжимала пальцами простыни, пока Уоррен сидел напротив неё и абсолютно спокойно воспринимал то, что она ему рассказывала. Он её не перебивал, не говорил, что не верит. Он был похож на губку, впитывающую всё, что она ему говорила, и целенаправленно обдумывал это. На его лице пропало спокойствие, когда она рассказала, как её похитил Джефферсон, как постоянно погибала Хлоя, как ей пришло голосовое сообщение от напуганного парня, который записал его за несколько секунд или минут до своей смерти. Рука Уоррена несколько раз дёрнулась, словно он хотел дотронуться до неё. Макс подумала, что позволила бы ему это, если бы он попытался. Прямо сейчас вселенная казалась ей слишком большой и пустой, и ей нужно было за что-то держаться. — Как у тебя ещё мозги не взорвались? — прошептала Макс со слезами на глазах. — Поверь мне, так и есть. Блять. Но… — он замотал головой. — Путешествия во времени вполне возможны. В науке обсуждают это, когда говорят о чёрных дырах, о теории относительности… Я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь мог сделать это, впрочем, — он замолчал. — Ты всё ещё можешь отматывать время? — Я… не знаю. После того, как я позволила Нейтану застрелить Хлою, я очень сильно боялась снова это пробовать. Я думала, что если я отмотаю хотя бы на секунду назад, я что-нибудь изменю или разозлю вселенную, — она наклонилась вперёд. — Это-то меня и беспокоит. В последнее время Аркадия становится какой-то… не знаю, беспокойной. — Беспокойной? — Эта безумная погода, олень, сбитый тобой, пиздец какие странные граффити, вроде этой, — яростно сказала Макс. — Нечто подобное… я видела перед штормом. — Ты серьёзно? Неужели ты думаешь, что ещё один надвигается сюда? — Нет, — сказала Макс, ненавидя то, как это неуверенно звучало. — Это будет странно. Я не пользовалась своими силами, не пользовалась. Может они всё ещё у меня, но, клянусь, если шторм и грянет, не я тому виной. Это невозможно. — Может действительно не ты тому виной. — Что? Он пожал плечами. — Я не знаю. Но раз ты здесь, и вся эта фигня действительно с тобой произошла, то нет ничего невозможного, — он резко провёл рукой по волосам, разглядывая фотографию, которую сжимал в своей руке. — Это жутко, Макс. Я попытаюсь что-нибудь выяснить, всё, что смогу, и сразу тебе всё расскажу. — Ты не обязан, — ответила Макс. — Может нам стоит наконец оставить вселенную в покое? — Только когда она оставит тебя в покое, — он встретился с ней взглядом. — И кстати, мне очень жаль, что тебе прошлось пройти через всё это. Мне бы хотелось узнать об этом раньше, понимаешь? — он быстро сократил между ними расстояние и обнял её. — Прости меня. Макс крепко обняла его в ответ. — Тебе не за что извиняться, — она отступила и улыбнулась. — И чтоб ты знал, Уоррен из другой реальности был таким же шикарным и готовым помочь как ты. — Уоррен из другой реальности, — повторил он отрешённо. — Господи, это так упорото. — Спасибо, что поверил мне. — Чёрт, спасибо, что рассказала мне, — он встал с её кровати и пошёл неохотно в сторону двери. — Боже, возвращаться к алгебре после всего будет очень… странно. Макс рассмеялась. — И не говори. *** Возможно, этому была виной правда, выпущенная вчера ею из лёгких, и её новая уверенность, появившаяся из-за того, как её легко принял Уоррен, но Макс решила в пятницу рассказать Нейтану о случившемся в женском туалете. Контакт больницы высветился на экране её телефона, когда она сидела за столом. Её изогнутая спина болела от трёхчасового сидения перед компьютером в попытках заняться учебой. Был вечер пятницы, и она была уверена, что осталась в общежитии одна, что она могла услышать, как дышит. Ей хотелось спать, она чувствовала себя одинокой. Но когда она заметила номер входящего звонка, её губы растянулись в улыбке. Что-то внутри неё, что-то тёплое и воодушевляющее, говорило ей, что время пришло. Нейтан обязательно ей поверит, и всё будет хорошо. Это непоколебимое чувство храбрости не будет длиться вечно. Оно может пройти уже в выходные. Она всё расскажет ему сейчас, пока на неё действует это чувство, когда она уверена как никогда, что он поймёт. Когда Макс ответила, нажав «1» и перебив автоматический голос, с её губ была готова сорваться подготовленная речь, но её опередил Нейтан. Его присутствие по другую сторону создало волну, поглотившую её, уничтожающую одиночество. Но его голос, низкий и напряженный, заставил её почувствовать какое-то волнение. — Привет, — сказал он небрежно. — Это я. — Я знаю. Думаешь, я много получаю звонков из больниц? — пошутила Макс. Но он не засмеялся. Макс сжала губы в тонкую линию. — Нейтан? — Прости. Я, наверное, не должен был звонить. — Почему? Что-то не так? — Дело в Гарри. Макс крутанулась на стуле, крепко сжимая в руке телефон. — Гарри? С ним всё хорошо? — Он в порядке, — Нейтан тяжело вздохнул с раздражением. — Он так и не пришёл вчера. — Что? — Макс вскочила и начала ходить по комнате, чувствуя себя слишком обеспокоенной, чтобы просто сидеть. — У него был вчера день рождения, верно? — Нейтан что-то утвердительно буркнул. — Может быть… может быть, ему пришлось отменить встречу? — Мои родители отменяют встречи, — процедил Нейтан. — Мой брат никогда ничего не отменяет. Макс попыталась представить его, напряжённым, сутулящимся в коридоре, шепчущим проклятья под нос. — Это всё она. Гарри кинул меня вчера, в этом есть её пассивно-агрессивные загоны. — Она? Кто она? — Моя мать, чёрт побери, — злобно сказал Нейтан. — В среду после того, как ты уехала, она позвонила, чтобы прочитать свою ежедневную нотацию, но я был так взвинчен, когда ты рассказала мне о Дине, что я… я вроде бы накричал на неё. Макс побледнела. — Ты же не рассказал ей… — О Дине? Конечно, нет. Я лишь немного перегнул палку. Оглядываясь назад, я понимаю, что зря это сделал, но я же не знал, что она не даст Гарри прийти… — Она разрешит прийти ему на следующей неделе? — Не знаю. Зависит от того, как долго она решила на меня дуться, — он тяжело вздохнул. — Вот какова с ней жизнь. Она давит на тебя со всех сторон, ты теряешь терпение, а она подстраивает всё так, чтобы ты чувствовал себя виноватым. И, в конце концов, ты идёшь первым извиняться. Это полная херня. Ну и хуй с ней. Я не собираюсь извиняться. Больше не буду. Макс медленно опустилась на диван, закусив губу. — Прости, — сказала она. — За что? — теперь он звучал удивленным. — Тебе-то с чего извиняться? — Если бы я не рассказала тебе о Дине… Мне не стоило уходить, нагрузив тебя всем этим. — Нет, — твердо сказал Нейтан. — Ты должна была мне рассказать, и я тебе за это бесконечно благодарен. Правда, Макс. Не смей расстраиваться из-за этого. Она положила одну из диванных подушек на колено и стала тянуть за вылезавшую нитку. — Я хотела посидеть с тобой больше, чем час. — Да, — сказал Нейтан, его голос снова стал тихим. — Я тоже. Она обернулась и стала вглядываться наверх, на спинку дивана, где лежала доска, поставленная к стенке. Зажав телефон между плечом и ухом, она потянулась за ней. — Мы тут работали над тем, чтобы собрать все улики вместе, — сказала она ему. — Мы? Горячие пятна покрыли кожу её шеи. — Я… не одна этим занималась. — А-а, ну да, понял. Ты же Кармин помогаешь. — Да, но… я не про неё говорю, — она замолчала. — … Мне помогает Кейт Марш. Вместе с Викторией и Уорреном. Ей очень хотелось увидеть его лицо. Последовала тяжелая тишина, у неё всё пересохло во рту. Вздохи сопровождались хрипотой. Наконец, он изумленно пробормотал: — …Кейт? — Да. Вместе с Уорреном и Викторией. — Кейт Марш? — его голос звучал ближе, он прижал трубку ко рту. — Да, — сказала Макс, её сердце забилось. — Она хочет помочь, чем и занимается. Она составила всё в хронологической последовательности, чтобы мы могли попытаться… — Кейт Марш? — перебил её Нейтан. — Какого… Какого чёрта она вдруг захотела мне помочь? — Нейтан… — Я предал её, — сказал он. — Я должен был отвезти её в больницу, но не стал. Я отвез её… Я, блять, отвез её к… — Кейт пытается оставить всё в прошлом, и она пытается простить тебя. Она понимает, почему ты сделал то, что сделал. Она хочет быть уверена в том, что это больше ни с кем не повторится. Этого мы все хотим, верно? — Макс, — сказал Нейтан. И больше ничего. Только её имя. — Всё хорошо, — сказала она чуть громче. — Она как-то сказала, что хочет прийти к тебе. — Пусть, — тут же сказал Нейтан. — Скажи ей… Блять, скажи ей, что пусть приходит. Я здесь, эм-м, я здесь постоянно. — Ей всё ещё нужно немного времени, — ответила Макс, — но она знает, что ты не против, и ценит это. — Да, — он тяжело сглотнул. — Да. — Итак, у нас много улик, — сказала Макс, — но прежде чем мы представим их Кармин, нам надо ещё раз по ним пройтись, чтобы убедиться, что мы ничего не упустили. — Расскажи мне, — сказал Нейтан. — Я хочу помочь. Макс кивнула. — Я упомяну лишь несколько деталей. Если ты хоть что-нибудь знаешь об этом, дай мне знать. Она положила доску себе на колени. Деревянная рамка упёрлась ей в голую веснушчатую кожу, где заканчивались её шорты. — Макс, подожди, — сказал Нейтан, и она улыбнулась, будто он мог увидеть её. — Это… Это многое для меня значит. Кейт, и… остальные. Передай им, как я благодарен. — Конечно. Готов? Он выдохнул, и она могла поклясться, что почувствовала это щекой. — Да. Начинай. Нейтан не знал о скрытых школьных отчетах Дина за 2010 год, но этот факт его не удивил. — Средний балл — 4. Ну-ну, — только и сказал он. Он не издал ни звука, когда Макс упомянула о счётной книжке Фрэнка, молчал, когда она один раз подняла тему голосового сообщения. — Что произошло между твоей семьёй и офицером Бэрри? — спросила его Макс. — Он сказал, что вы помогли ему. Нейтан молчал, размышляя. — Это было пару лет назад, тогда Дин был ещё жив. У Бэрри болел ребёнок, ему нужна была срочная операция. Он пошёл к моему отцу просить о помощи, и папа оплатил все медицинские счета, чтобы ребёнок отправился на операцию. — Чёрт. Это было… мило с его стороны? Нейтан горько усмехнулся. — Он сделал это лишь потому, что Бэрри был копом. Мой отец никогда не помогает тем, кто не может помочь ему взамен. Ребёнок Бэрри поправился, и они не погрязли в долгах, чем отец решил воспользоваться. Он убедил Бэрри смотреть сквозь пальцы, когда кто-нибудь из нас попадал в беду. — Оу. — Хочешь узнать, каким мой отец видит мир? — злобно спросил Нейтан. — У каждого есть своя функция. Он узнаёт её и использует её против него. Видеть в людях их функции. Это казалось бесчеловечным и бесчувственным, но в этом был смысл. Макс думала, как люди как Шон Прескотт могут делать то, что они делают, и не чувствовать никакой ответственности. Это, наверное, легко, когда мир податлив и покладист. Вышвыривать людей, играть ими, рассматривать их как фигуры на масштабной шахматной доске: это было чудовищно. — Какая была у тебя функция? — тихо спросила Макс. Нейтан нервно сглотнул. — Макс. — Накачивать жертв? Конечно, она знала ответ, у неё были доказательства. Но ей нужно было, чтобы он сам ей это сказал. — Когда я думаю об этом, о том, что я натворил, — медленно говорил Нейтан, — Макс, блять, ты должна понять, это был будто другой человек. Я сам себя не узнавал. Я был таким… — Всё хорошо, — сказала Макс. Нейтан сделал пару вдохов, сбивчивых, которые создали помехи на линии. — Но, думаю, это не имеет значения, да? — сказал он. — Это всё равно я сделал. Я не отмахнусь от этого. Мне с этим жить всю оставшуюся жизнь. Мне много с чем придётся жить. Из него что-то вырывалось: беспокойство из-за того, что он что-то скрывал. Это напомнило Макс о Кармин, о том, что она говорила, о её предположении насчет Нейтана, и о том, что произошло с Рэйчел. Здесь было что-то ещё, и чтобы найти это, надо было погрузиться по пояс в мутную воду. Ответ был где-то под поверхностью, просто вне досягаемости. — Я кое-что не понимаю, — сказала Макс. — Если твоей задачей было накачивать девушек, приводить их в Проявочную, — она вдохнула, позволяя тишине нарасти, — как так вышло, что ты убил Рэйчел? На другом конце линии воцарилась всепоглощающая тишина. Она представила его ошарашенным в ослепительно ярком коридоре, как он сжимал трубку, пытаясь понять, правильно ли он всё услышал. Наконец он произнес: — … Что? — Что ты пытался сделать? — пояснила Макс. Она знала, что, наверное, давила на него, но ей нужно было услышать это, и ей ничего больше не осталось кроме как давить. Ей была известна версия, которую рассказал ей чокнутый Джефферсон. Хотя, конечно, версия Нейтана могла быть правдивой. Он расскажет ей. Как только он узнает, что она не отвернётся, он всё ей расскажет. — Как погибла Рэйчел? — Я говорил тебе, — грубо ответил Нейтан, — я не убивал Рэйчел. — Но ты соврал. Слова достигли своей цели. Похоже, Нейтан упал духом, его голос поменялся. В нем вдруг появилось отчаяние. — Ты мне н-не веришь? — Сначала верила. Но чем больше я думала об этом, тем меньше это выглядело правдой, — Макс кусала губу, хотя и чувствовала прилив храбрости. — Если ты соврал, потому что подумал, что я буду судить тебя или ненавидеть, то ты ошибся. Я понимаю, почему ты соврал, но ты не должен был. Я… знаю, как хранить секреты. В конце концов, то, что ты замалчиваешь, может принести больше бед, чем то, что ты скажешь вслух. — Макс. — Ты же меня знаешь, — продолжила она. — Я никогда не смогу ненавидеть тебя, Нейтан. — Я, — Нейтан резко глубоко задышал, подбирая слова. — Я-Я не заслужил этого. Блять, — он замолчал, тяжело вздохнув. — Я правда соврал. Я соврал. Прости меня. — Так скажи мне, что случилось на самом деле. — Макс. — Скажи мне, — настаивала она. — Я знаю, что ты этого не хотел. — Чёрт, нет, — отрывисто произнёс он. — Конечно, нет. — Так что произошло? Надолго воцарилась тишина, прерываемая его тихим встревоженным дыханием. — Не ненавидь меня. Она замотала головой. — Я не смогу. — Джефферсон прибыл в Блэквелл в прошлом январе, — начал Нейтан. — Мой отец познакомил нас и сказал, что он будет обучать меня фотографии, что я много чего узнаю, — пробурчал он. — Я подумал, что это очередной мудак, который будет нянчиться со мной за деньги отца. Я не принимал свои таблетки, что было само по себе неправильно, и я думаю, что Джефферсон с первого взгляда понял, что я… слаб. Он стал мне рассказывать про свои фотографии, про свою фичу о запечатлении невинности, что это высшая форма искусства, что он покажет мне, как это делается. Он сказал, что родители будут мной гордиться. — Какое у тебя было психическое состояние? — спросила Макс. — Хреновое, — отметил Нейтан. — Слишком хреновое. Мне казалось, что у меня вот-вот мозг, блять, потечёт из ушей. Я постоянно был зол, мне было плохо, и… Я стал с трудом воспринимать реальность. Не мог отличить её от галлюцинаций, понимаешь? Это трудно объяснить. Макс кивнула. — Когда он привёл меня в Проявочную впервые, он показал мне папки, которые сделал раньше, и сказал, что я смогу стать, как он. Он говорил так, будто модели всё знали, будто они не были против наркотиков перед тем, как он их фотографировал, потому что они «понимали» его искусство или что это было. Я не помню, чтобы меня что-нибудь из этого смутило. Я был не в себе. Мне этого хватило, чтобы я повелся. И потом, в марте… Живот Макс скрутило. — Рэйчел. — Он много о ней говорил. Даже, блять, постоянно. Как только она появилась в Блэквелле, урод помешался на ней. Говорил, что она станет венцом его творения. Я помню, как не понимал, чего он ждал. Я помню, как был… сбит с толку. Он говорил, что она хочет стать моделью, говорил, что она будет для него позировать. Я думал, что он имел в виду то, что он предложил ей, а она согласилась, или ещё что. Только потом я понял, что на самом деле он имел в виду, что у неё не было выбора. Что он собирался заполучить её любой ценой. Дрожь холодком пробежала по спине Макс. Она от ярости сжала костяшки так, что они побелели. — Я слушал его бред неделями, месяцами, — продолжал Нейтан. — Я помню, как думал, что если я сделаю это, что если сфотографирую её, он будет поражен. Он расскажет отцу. Мы с Рэйчел были… мы были друзьями. Я убедил себя, что это будет легко. В голове всё перемешалось. Я убедил себя, что модели знали о наркотиках. Реальность для меня была такова, что Рэйчел меня поймет. Это было… это было похоже на то, что я вырвал себя из реальности. Я заменил те части, которые были подозрительными, на те, которые казались мне логичными тогда. — Что произошло? — прошептала Макс. — Как-то она мне позвонила, предложила прогуляться, — медленно говорил он. — Она сказала, что будет меня ждать на «Американской ржавчине», на старой свалке. И я взял с собой бутылёк из Проявочной и свой фотоаппарат. Там мы встретились. Мы провели там несколько часов. Мы много… пили, и мы разговаривали. Я не могу вспомнить, о чём, но помню, что мне казалось, будто я под водой. Но она была счастлива. В хорошем настроении, — он замолк, и когда снова заговорил, его голос дрожал. — Это последнее, что я помню. Я помню её смех. — Ты накачал её? Снова тишина. — Нейтан? Вдруг его дыхание стало громче, с прерывистыми вдохами. — Я-я очнулся в Проявочной, на диване. Рэйчел лежала на полу, связанная. Я не помнил, как привёз нас сюда, но очевидно, я это сделал. Она… она не двигалась. Живот Макс снова свело. — Она… была мертва? Нейтан всхлипнул. Он не плакал, но Макс бы не удивилась этому. — Макс, она выглядела так, будто спала. Макс сильней прижалась к ближайшей подушке, жалея, что у неё не было рядом ничего твёрже. В груди всё сжималось. — Мне было очень хуёво, когда я очнулся, как при похмелье. Там был Джефферсон, он стоял надо мной и… — Стой, там был Джеффесрон? Нейтан утвердительно хмыкнул. У него снова сел голос, переходя от низкого до пронзительного, иногда ломаясь. — Он показал мне бутылёк, который лежал у меня в кармане, и шприц. Он показал мне мой фотоаппарат и снимки с него. На фотографиях, которые, получается, сделал я, была она, без сознания, на свалке. Он сказал, что я дал ей наркотик, но переборщил. О-он сказал… — Он сказал, что ты убил её. — Знаю, что это я, — прохрипел Нейтан. — Я, блять, знаю, что это я. Но я не мог… Блять, я не хотел… Мы были друзьями. — Что случилось дальше? — тихо спросила Макс. — Джефферсон… он сказал, что он защитит меня. Сказал, что все подумают, что Рэйчел была взбалмошной, что они подумают, что она уехала в Лос-Анджелес. Он не был рассерженным или опечаленным, он был… обычным. Спокойным. — Нейтан… — Я соврал тебе, — быстро сказал он. — Я боялся, что ты подумаешь, что я сумасшедший. Точней, куда более сумасшедший. Кто кого-нибудь убивает, а потом не помнит? — Я бы поняла. Тебе не надо было лгать. — Теперь я это знаю, — пробормотал Нейтан. — Думаю, я просто не привык к тому, что люди… слушают меня, — он задумался. — Я не буду больше никому лгать. И я не буду больше пытаться найти оправдание тому, что я сделал. Мне надо исправить это. — И ты исправишь, — убедительно произнесла Макс. — Ты поможешь нам упрятать мистера Джефферсона и твоего отца навсегда. — Ага, — сказал он, но почему-то в его голосе не было уверенности. За этим что-то скрывалось, и Макс хотела раскусить его. Слова приходили на ум, почти срывались с губ, но он заговорил первым. — Я скучал по тебе сегодня. Макс показалось, что её ударили в живот. — Я тоже, — тихо сказало она. — Играть в сыщиков без тебя как-то странно. Он низко хмыкнул. Макс подумала, что пришла её очередь. Он рассказал всё без утайки. Теперь она должна была сделать то же самое. Перед ней появилось воспоминание, связанное с женским туалетом. Оно усиленно билось у неё в голове, повторяя: «скажи скажи скажи скажи». На другом конце линии Нейтан звучал истощённым, но, должно быть, он, сказав правду, больше не ощущал груза на своих плечах, который чувствовала Макс. Ему, наверное, было страшно. Она хотела оказаться там, рядом с ним. Она хотела положить голову ему на плечо, почувствовать его близость. — Нейтан, — вот они, слова «я была там, я видела тебя и Хлою», готовые вырваться. — Чего? Следующий глоток воздуха задрожал у неё в горле. — Я… — О, чёрт. Она замолчала, её рука крепче сжала телефон. — Нейтан? — Прости, — сказал он раздраженно. — Время вышло. Эти слова стали для Макс самыми ненавистными за всю историю человечества. Её грудь опустилась, сердце успокоилось, а слова исчезли с кончика языка. — Оу, — сказала она, пытаясь скрыть разочарование в голосе. — Ничего страшного, я позвоню тебе потом ещё раз. — Ага. Макс ещё какое-то время смотрела на телефон после их прощания. Он был тёплым. Голос Нейтана всё ещё звучал в её ушах, и она в тысячный раз на этой неделе пожелала, чтобы у них было гораздо больше времени, чем им оставалось. *** На следующее утро стих дождь, и Макс решила выйти пройтись. Далеко она не пошла, лишь сонно наматывала круги вокруг кампуса, но этого ей хватило. Лёгкие наполнил свежий прохладный воздух. От высокой влажности она вымокла. Она гуляла в наушниках, вдыхала дождь и чувствовала, как ветер трепал её волосы и бодрил, словно рука на плече. Кругом было так тихо и хорошо, что Макс ощущала самое странное и, однако, самое умиротворяющее чувство, что весь город принадлежал ей. Она могла пойти хоть куда, заниматься чем угодно и не бояться встретиться с кем-нибудь, кто разбудит воспоминания прошлого или будущего. Не существовало ни экзаменов, к которым надо было готовиться, ни приближающегося будущего, которое нужно было тщательно планировать. Прошлым вечером её мама отправила ей несколько ссылок на университеты как Сиэтла, так и ближайших городов. Макс рассеянно кликнула на каждую и изображала интерес, пока говорила с ней по телефону, бормоча что-то про изучение фотографии в университете Вашингтона. Макс отвечала уклончиво, пытаясь пустить матери пыль в глаза, делая вид, что это не она все прошлые недели только стряхивала крошки от пиццы и игнорировала учебники, но её мама была слишком встревоженной. Она рассказала об этом отцу, который уже утром отправил Макс воодушевляющее сообщение — никогда раньше он ей не слал таких длинных смс-ок — со смайликами, в котором звал её домой на выходные, чтобы они вместе совершили тур по студгородку. Сам курс действительно казался замечательным, такой бы она обязательно и выбрала бы, не будь её голова забита совершенно другими вещами. Университет выглядел великолепно: старые корпуса и розовые деревья, напоминающие сахарную вату. Каждая фотография в интернете наполняла её головокружительным восторгом. Это было… правильно. Об этом, наверное, она бы постоянно говорила со своими родителями, если бы она сконцентрировалась на этом так же, как Уоррен и другие. Но когда-то Блэквелл тоже был тем, о чём она постоянно говорила. Она не могла выкинуть из головы пропитанные солнцем картинки, как она сидит в сияющем классе под чутким руководством того самого Марка Джефферсона, как все её смелые мечты о фотографии сбываются. Похожие картинки возникли у неё перед глазами, когда представила себя в Вашингтоне, но теперь всё было по-другому. Класс не был так освещён солнцем. Она представила, как она сидит одна, позади неё серый фон, сама она немного потерянная и сильно тоскующая по дому. Что если призраки Аркадии последуют за ней туда, в колледж, и всё снова выльется в тот же порочный круг, полный воспоминаний, потерь и чувства гложущей боли. В последний раз, когда она полностью погрузилась в фантазии о новой школе, о возможностях, которые она могла подарить, все пошло прахом. Она боялась думать о том, что такое место, как Вашингтон, могло снова сделать её счастливой. Она может обманывать сама себя и ужасно ошибаться. Она думала о том, что сказал Нейтан, о том, что его семья проклята — она была почти уверена, что Аркадия так же её прокляла. Тем не менее, она распечатала несколько страниц с информацией о специальности и университете прямо с сайта и положила их в сумку перед тем как выйти. Такая прогулка уже была прогрессом, даже если она так и не сядет и не просмотрит их тщательно с маркером, выделяя все прекрасные возможности, которые могут (но скорей всего нет) ждать её. Когда она вернулась к общежитию, она присела на одну из жутко холодных лавочек, подложив кофту, чтобы не промокнуть, и достала листы из сумки. Она разгладила помятые страницы, пробежалась глазами по деревьям из сахарной ваты и задумалась, то ли это место, где она сделает первый шаг во взрослой жизни. Макс совсем не чувствовала себя взрослой. В последнее время она чувствовала себя беспомощной, как маленький ребенок. Ей хотелось, чтобы кто-нибудь организовал всё за неё, или чтобы волшебный всезнающий перст указал ей на идеальную школу. Где-то рядом скрипнула открывающаяся дверь, послышался звук вступивших в лужу сапог. Макс вовремя подняла голову, чтобы заметить выходящего из своей каморки Самюэля в дождевике туристического типа, вроде тех, которые продаются в Диснейленде, прозрачные, пластиковые, украшенные маленькими капельками. С собой у него была метла. Наверное, он собирался подмести закрученные груды листьев, разбросанных перед кампусом. — Привет, Самюэль, — крикнула она. — Здравствуй, Макс, — он подошел, разглядывая листы в её руках. — Не стоит заниматься на улице в такой холод. — Оу, это не по учёбе. Не совсем, — она пожала плечами. — Я просто пытаюсь настроиться на все эти выпускные дела. Колледжи и прочие страшные вещи, ну ты понимаешь. — Понимаю. Ты выглядишь чем-то озабоченной, Макс. — Думаю, так и есть. Это всё просто какое-то… нереальное. Я не ожидала, что будущее так быстро здесь наступит. — Время умеет нас пугать, — согласился Самюэль. — Но я верю, что ты сделаешь для себя лучший выбор, Макс. — Я тоже на это надеюсь. Как я хочу, чтобы кто-нибудь сказал мне, что делать, — она вздохнула и взглянула на него. — Эм, ты сейчас сильно занят? У меня просто есть пара вопросов, но если у тебя дел невпроворот… — Самюэль всегда готов поговорить, — по-доброму ответил он ей. — Что тебя беспокоит? — Я хочу спросить тебя о Дине. О Дине Прескотте. — Ты спрашивала меня о нем раньше, — заметил Самюэль. — Его история — самая настоящая загадка, — ответила Макс, кивнув. — И я не могу избавиться от чувства, что он здесь много с чем связан. — И ты окажешься права. В ночь, когда его не стало, я чувствовал что-то странное в воздухе. — Ты видел его? — спросила Макс. — Он скончался дома, но какое-то время был в Блэквелле. Где-то здесь. У общежития. — Самюэль не видел его, но его видели белки. Утром они пришли, шепчась о нем. Они всегда так делают. Макс закусила губу. Вряд ли «его видели белки» сойдет за доказательство, которое Кармин сможет представить в суде. — А… кхм… белки не сказали, не вел ли он себя странно? Макс не думала, что когда-нибудь ей придется задавать подобный вопрос. — Он выглядел опечаленным. Будто его сердце было разбито. Макс нахмурилась. — Что? Самюэль задрал голову и прищурился, глядя на небо. Его очки запотели. — Дождь усилился. Тебе стоит зайти в здание. — Подожди, Самюэль, — она соскочила с лавочки, собрала все свои вещи и выпрямилась, — как Дин связан со всем этим? Самюэль улыбнулся. Это была странная улыбка, не предполагающая ответов. — Макс, я уже говорил тебе, что ты на верном пути. Ты никуда не свернула. Ты должна продолжать идти дальше, даже если всё кажется очень сложным. Со временем ты поймешь, чего хочет от тебя Аркадия. — Чего она хочет от меня?.. Он уже уходил, его шаги были медленными и неторопливыми. На ступеньках он повернулся и посмотрел на неё, его глаза потеплели от чего-то непонятного. — И еще кое-что, пока Самюэль не забыл, — сказал он. — Я нашёл новое граффити там, возле тех кустов, — он показал на большой кустарник на стене кабинета Уэллса. Макс нахмурилась, ничего не понимая. Зачем он сказал ей это. — Мне скоро надо будет его закрасить, — сказал Самюэль. — Если Макс хочет взглянуть на него, то сейчас самое время. После этого он ушёл, прошёл через арку и направился к главному зданию, оставляя Макс одну. Недоумевая, она стояла некоторое время на месте. Позади неё пищали белки, бегающие по мокрой траве, будто они играли в догонялки. Макс перекинула ремешок сумки через плечо и пошла вперед, перешла через площадь, где росли кусты, тяжёлые и блестящие от дождевой воды. Она встала на носки туфель, балансируя. Что-то внизу стены было написано, разглядеть из-за колючих веток было сложно. Аккуратно двигаясь вперед, Макс раздвинула их, чтобы рассмотреть надпись. Она не была уверена, но ей показалось, что она когда-то уже видела этот почерк. Не то что бы она запомнила каждое граффити в округе, потому что это бы заняло весь день, да и пришлось бы приложить кучу усилий… но всё же. Она думала, что вспомнила этот почерк. Слова были будто вырезаны в стене, глубоко выгравированы толстым маркером, который слегка размазался или из-за дождя, или из-за чьей-то руки, она не поняла. Но несмотря на силу, сообщение не выглядело злобным. Оно выглядело почти… отчаянным. Кто-то написал это в слепом страхе. Ты услышишь о небесной обители, над землёй, которая падёт с большим грохотом. Оно начнётся с голубой звезды. Вскоре после этого церемонии моего народа закончатся. Среди колледжных бумаг Макс отрыла свой фотоаппарат. Она сделала фотографию и встала, почувствовав, как вдруг волосы на руках и затылке встали дыбом. По спине пробежал холодок. Откуда у неё возникло чувство, что за ней следят? *** — Итак, — произнесла мисс Оуэнс, — ты расстроена из-за того, что Джойс и Дэвид уезжают из Аркадии. — Конечно, я расстроена, — Макс нахмурилась. Прошло только десять минут их беседы, а она уже насчитала у себя больше десяти вспышек гнева. — Они мне как семья. — Но ты тоже уезжаешь, — невозмутимо заметила мисс Оуэнс. — Ты скоро закончишь обучение, уедешь в колледж или навстречу путешествиям, начнётся новая глава твоей жизни. Почему тебе важно то, что родители Хлои уезжают, ведь даже если они останутся здесь, ты всё равно не сможешь их увидеть? — Потому что, — сказала Макс с жаром. — Мне просто… Это сложно объяснить. — Так попытайся. Макс вздохнула. — Джойс всегда жила в Аркадии. Для меня это безумие — представить её где-нибудь в другом месте, в другом доме. Это не просто какое-то здание, это практически мой второй дом. Мои лучшие воспоминания связаны с этим домом. — Ты обижаешься на желание Джойс уехать? — Нет, я не обижаюсь на неё, — слово прозвучало слишком злобно, слишком агрессивно. — Я не сказала, что на неё, я говорила про её решение. — Я имела в виду… — Макс отвела взгляд в сторону окна, по которому бил дождь то с большими, то с маленькими промежутками. — Наверное. Немного. — Может, дело в том, — начала мисс Оуэнс, перевернув на новую страницу в своём блокноте, — что ты в действительности обижена не на то, что Дэвид и Джойс переезжают, а на то, что они в принципе двигаются дальше? Макс молчала. Она почувствовала, как запылали её щеки. — Я не злюсь на них, потому что они двигаются дальше, — быстро сказала она. — Это ужасно. Конечно же я хочу, чтобы они двигались дальше. — Конечно ты хочешь, чтобы они были счастливы. Но тебе не кажется, что они уезжают от тебя? Желудок Макс сильно скрутило. — Не только в прямом смысле, переехав в другой штат, — объяснила мисс Оуэнс. — Но ты всё ещё поглощена собственным горем, Макс. Ты прошла долгий путь, и я не сомневаюсь, что ты пойдёшь ещё дальше, но касательно переезда, ты ещё не созрела для этого. Ты злишься не потому, что семья Хлои уезжает, ты злишься потому, что они достаточно смирились со своим горем, чтобы покинуть такое важное для них место, как Аркадия. Это естественно, что ты чувствуешь себя покинутой и эмоционально, и физически. — Они потеряли дочь, — грубо сказала Макс. — Непохоже, что они смирились с этим. — Ты меня не слышишь, — мисс Оуэнс замотала головой, но ее взгляд был добрым. — Горе, как мы уже обсуждали это раньше, представляет собой процесс. Джойс и Дэвид достигли такой точки, когда они достаточно удовлетворены собой и достаточно удовлетворены своим горем, так что могут двигаться дальше без вреда. Их шаг полезен. Макс ничего не сказала. Её пальцы беспокойно стучали по колену. — Ты как-то говорила мне о своём беспокойстве за будущее, — добавила мисс Оуэнс, — и это говорит о том, что ты сейчас в той точке, когда ты не можешь уехать из Аркадии. Факт того, что Джойс и Дэвид могут… Может твои эмоции, связанные с этим решением, больше имеют отношение к тебе, к тому, через что ты проходишь, чем к ним? — Я просто чувствую себя подавленной, — слабо сказала Макс, ненавидя себя за срывающийся голос. — Все точно знают, куда они хотят поступать, чем они хотят заниматься, а… я не знаю. Мисс Оуэнс ободряюще кивнула. — Это важный момент в твоей жизни, и он бы всё равно был ужасен, не будь даже травмы прошлого. Но Макс, касательно движения вперёд, когда доходит до обдумывания будущего и принятия решений… — мисс Оуэнс наклонилась вперёд, забыв про блокнот. — Я хочу, чтобы ты поняла кое-что важное. Макс неохотно посмотрела ей в глаза, её лицо продолжало гореть. — Хлоя, — сказала мисс Оуэнс, — это не место. Это не Аркадия Бэй. Ты не оставишь её, уехав отсюда. Макс посмотрела на потолок, открыв глаза пошире. Так она обычно пыталась не расплакаться. Слёзы подступили, они были готовы появиться в уголках её зудящих глаз. Ужасное, тяжёлое ощущение распространялось в груди. — Хлоя везде, она последует за тобой, — продолжала мисс Оуэнс, — и я это говорю, не ссылаясь на религию или на веру в жизнь после смерти. Я говорю о впечатлениях. Я говорю о каждой эмоции, которую ты испытала, когда ты была с ней. Воспоминания, о которых ты мне рассказывала, которые связаны с её домом, с её семьей, с ней — они никогда не умрут. Они — часть тебя, и они всё ещё принадлежат тебе, и они навсегда останутся с тобой. Её нижняя губа затряслась, и она закусила её, чтобы попытаться это остановить. Она чувствовала, как начала дрожать на колене её рука, влажная и дергающаяся. Она не могла взглянуть на мисс Оуэнс. — Когда Дэвид и Джойс уедут из Аркадии, они ничего у тебя не заберут. Так же и в день, когда ты уедешь отсюда, ты ничего и никого не оставишь. «Но я оставлю, — подумала Макс с отчаянием. — Я оставлю». — Не нужно бояться будущего, — твердо сказала ей мисс Оуэнс. — Страх чего-либо ограничивает нас больше, чем что-либо другое в этом мире. Мисс Оуэнс не понимала. Хлоя и была Аркадией. Она была деревьями, и приятным ветерком, и солнцем, освещающим залив. Она была лучшими песнями в музыкальном автомате в «Двух Китах», и она была восторженной улыбкой на лице Трэвора, когда он выполнял новый трюк на скейте. Она была скамейкой у маяка, и она была шёлковым лунным светом, проходящим сквозь окно Макс, и она была каждой песчинкой на пляже. Макс представила себя в кампусе колледжа, таком чистом и таком большом, лишённым всего этого, лишённым надежды, которая появлялась при виде голубой птицы, сидящей на самой высокой ветке дерева. О чем она думает, развлекая себя мыслями о Вашингтонском университете? Если она уедет, если она сделает хоть шаг от города после окончания школы, когда все разъедутся, когда Блэквелл опустеет на ещё одно дождливое лето, кто, черт побери, останется, чтобы помнить о Хлое? Не будет ни её одноклассников, ни Джойс с Дэвидом, ни Рэйчел. Макс должна остаться, потому что без неё Хлое будет совсем одиноко. — Макс? — мисс Оуэнс близко разглядывала её, её глаза смягчились от беспокойства. Безжалостный грубый голос в её голове кричал: «ты бросаешь её». От этого к горлу подступили ещё слезы, которые она уже не могла сдерживать. Они потоком потекли по её горячим щекам, замедляясь на подбородке. Мисс Оуэнс подала ей коробку с салфетками, и Макс схватила сразу несколько и начала сильно тереть ими свои покрасневшие глаза. Её тяжелое, дрожащее дыхание обжигало. Она оставит Нейтана. Голос царапал стенки её черепа изнутри и шипел: «ты бросаешь его». Слёзы продолжали течь. Нейтан был важен для неё так же, как и Хлоя. Когда она сидела напротив него во время посещений, она могла расслабиться. Ей не нужно было думать о том, что она выглядит слабой или кажется слабой, потому что это было нормально, он представил так, что это было нормально. Он успокоил кошек, которые скребли у неё на душе, потому что он был там, и он не строил стену между ними. Каждую неделю тьма, окутавшая его, растворялась благодаря надлежащим лекарствам, превосходному лечению и растущей самооценке, которую она замечала каждый раз, когда он к ней поворачивался. Его личность пробивалась сквозь трещины во мраке и появлялась на свету. Личность, которая могла быть, получи он помощь раньше. Он сдержанный, он язвительный, но он и чуткий. Он внимательный слушатель, и он никогда ничего не забывает из того, что она ему рассказывала. Он вспоминает различные факты, когда она упоминает свою кузину, и вспоминает их шутки, которые возникли, когда тишина между ними только начала рассасываться, которым уже несколько месяцев. Она нужна ему. Она думала, что нужна ему. Ей надо уйти. Макс подумала о Хлое и о том, что она могла сказать насчёт нового Нейтана, насчёт внутреннего желания Макс целовать его каждый раз, когда она его теперь видит или слышит его голос. От размышлений о Хлое и Нейтане в таком ключе в груди у Макс всё потяжелело. Она и Хлоя, если бы всё сложилось иначе, если бы Макс не позволила ей умереть, если бы Хлое дали шанс побыть счастливой… Мысли и беспокойства, глубоко погребённые, о которых слишком-больно-задумываться, которых Макс так избегала, что не открывала коробки, стоящие под столом. Она пообещала себе, что откроет их только тогда, когда будет готова, готова признать, что альтернативный путь был… Макс вскочила на ноги раньше, чем мозг отдал команду. Пытаться прямо сейчас сформулировать мысли сквозь шквал эмоций, бурлящий в ней — это тоже самое, что пытаться плыть в кипящем бульоне. Она не готова. Мисс Оуэнс права. Она застряла, как камень в реке, если говорить о её скорби. Это было безнадёжно. Она никогда не избавится от этого чувства, она никогда не сделает шаг вперед. Она завидовала прогрессу, который сделали Джойс и Дэвид. Макс провела эти месяцы впустую. Она не может уехать из Аркадии, она не могла поступить в колледж. Она никогда не будет готова. Она не могла найти себя, как продолжала ей говорить мисс Оуэнс, потому что та, кем она была, умерла в том туалете вместе с Хлоей, а та, кто она сейчас, погребена под виной, невезеньем и злобой. Макс распахнула дверь и побежала, обняв себя руками. Она больше не плакала, но перед покрасневшими глазами все продолжало плыть. — Макс! — звала её мисс Оуэнс, вскочив со стула, но Макс знала, что за ней она не пойдет. Занятия еще не закончились, поэтому в коридорах было пусто и тихо, её быстрые шаги отражались эхом от пола. Плечом она задевала острые края шкафчиков, её глаза были опущены вниз. Ей хотелось просто вернуться к себе в комнату. Там она будет в безопасности. Она будет в безопасности и в одиночестве, и ей не придется там думать. Ни о чём и ни о ком. Она вытерла влажные дорожки, оставленные слезами, руками и рукавами, громко сопя. Её вздох застревал большим комком в горле. — Макс! Чёрт. Мисс Доннели вышла из своего кабинета и встала прямо у неё на пути. Не было толпы студентов, в которой можно было затеряться, проскользнуть мимо и сказать, что ей некогда останавливаться. Она попалась. — Простите меня, мисс Доннели, — проговаривала она рассеяно, — но я должна… — Не беспокойся, — мисс Доннели положила свою руку ей на плечо и резко затащила её к себе в кабинет. — Я надолго тебя не задержу. Дверь в кабинет фотографии закрылась с громким скрипом. Макс встала рядом с ней, поправляя толстовку. Видать, сегодня больше здесь не будет занятий: все стулья были перевернуты на столах, оборудование было аккуратно убрано и заперто в шкафах. На столе мисс Доннели ничего не было, кроме одного листа бумаги с каким-то логотипом сверху. Макс ещё раз вытерла лицо, отчего оно покраснело. Она смущённо подняла голову, когда мисс Доннели подходила к своему столу. — Что-то не так? — тихо спросила Макс. — Это насчёт экзаменов? Мисс Доннели весело помотала головой, и Макс поняла, что она улыбалась. Широко улыбалась. — Поздравляю, Макс! — пылко сказала она. — Поздра.? — Ты победила! Ты победила! Макс нахмурилась. — Где победила? Мисс Доннели рассмеялась. — Ты забыла? — она взяла в руки письмо и протянула его Макс. — Это просто замечательно! Макс медленно подняла руки и взяла письмо, сдвинув брови. Она прочитала несколько первых строчек. Она молча покачала головой. — Они были в полном восторге от твоей работы, — сказала мисс Доннели. — Ты верно уловила суть, что значит «вдохновение». Вдохновение как ощущение и как уникальный взгляд на мир. Твоя работа показала самоотверженность и преданность обычных людей, и их тяжелый труд действительно заставляет нас становиться лучше. — Я… победила? — Мы вылетаем в Сан-Франциско в начале августа, — кивнула мисс Доннели. Сердце Макс быстро забилось в груди, наполняя её адреналином. — Шокирована, да? — сияла мисс Доннели. — По крайней мере, это приятный сюрприз. Макс удивленно заморгала. — Просто я… Они точно уверены? В смысле, моя фотография не была настолько хорошей, и я даже не восприняла этот конкурс всерьез. Правда. Выиграть должен тот, кто воспринял его всерьёз. — Макс, перестань. — Но… Взгляд мисс Доннели смягчился. — Я говорила тебе никогда не сомневаться в своём таланте. Это единственное и самое ужасное, что ты можешь сделать для своего искусства. Руки Макс немного тряслись, лицо горело, когда она смотрела в недоумении на письмо, которое держала в руках. — Но я могла сделать лучше, — слабо возмутилась она. — Когда я делала эту фотографию, я вроде как потеряла связь с фотографированием. Если бы я воспринимала это всерьёз, если бы у меня получился стоящий снимок… — Ты заслужила это, — ответила мисс Доннели. — Ты правда заслужила. Макс открыла рот, чтобы заговорить, но слова не вышли наружу. Она представила, как её фотография висит на какой-нибудь модной, солнечной выставке, и сильно закусила губу. Она никогда не уедет из Аркадии. Она не могла уехать. Кому какое дело до какого-то конкурса. Молчание затянулось, становилось напряжённым. Макс покраснела, пока сворачивала письмо, будто запечатывала слова навсегда, и вручила его преподавательнице. — Простите меня, — сказала она. Улыбка исчезла с лица мисс Доннели. — Макс? — Я не могу. Я не могу поехать, — пробормотала Макс. — Вы говорите, что я заслужила это, но… это не так. Это действительно не так. — Макс? — мисс Доннели посмотрела на неё с мольбой в глазах. — О чём ты говоришь? У тебя прекрасная фотография. Она уникальна и, если честно, достойна победы на этом конкурсе! — Простите меня, — тихо повторила Макс. — Я просто… просто не могу. Она резко развернулась на каблуках и направилась к двери, вытянув вперёд руку, чтобы схватиться за ручку. — Макс? — непонимающе пробормотала мисс Доннели, но Макс не стала останавливаться, чтобы услышать, что она скажет дальше. Она ввалилась в пустой и тихий коридор и пошла прямо по разбросанным флаерам, которые, наверное, отвалились с досок объявлений. Глаза снова защипало от чего-то тёплого и настойчивого, и она не останавливалась, пока не оказалась на улице в разгар вечера, где мисс Доннели могла догнать её. Но Макс знала, что она не пошла за ней. Завтра на занятиях будет жутко неудобно, но мисс Доннели не была напористой. Она не будет заставлять её участвовать. Завтра она посмотрит на неё с жалостью и позвонит в галерею. Она порекомендует им выбрать кого-нибудь другого. Может быть, Викторию, или Дэниэла, или Логана. Просто кого-нибудь другого. Абсолютно любого. *** В тот вечер Макс чувствовала себя как никогда вымотанной. Опустошённой. После душа она чувствовала себя странно расслабленной. Она чувствовала себя окружённой комфортом, лёжа в пижаме в кровати, но что-то отвлекало её от ноутбука и холодного стакана воды на тумбочке. Она бросила пальто на коробки. Она только начала смотреть фильм, как телефон, лежащий у её бедра, завибрировал. Пришло сообщение от Уоррена. Et in Arcadia ego = самый распространенный перевод, который я нашёл «даже в утопии есть смерть»:/ Говорит о чём-нибудь??? Стоило ей прочесть слова, как Макс почувствовала волну… холода. Она не знала почему, но ей стало не по себе. Это был очередной странный кусочек головоломки с острыми краями, который никуда не подходил, как бы она ни старалась его втолкнуть. Несколько минут разглядывая противоположную стену, размышляя, Макс ответила. То есть даже в самом идеальном обществе всегда будет место для смерти и разрушений? Спс за инфу, Уоррен. Странно. Она собиралась вернуться к просмотру фильма, но эти слова разбудили в ней любопытство, которое не давало ей покоя. Она сделала большой глоток воды, снова взяв в руки телефон. Уоррен, не против проверить для меня еще кое-что? Его ответ пришел быстро. Рад помочь! Еще более жуткую дичь? «Еще бы», — ответила Макс. Она стала рыться в своём фотоальбоме, где нашла фотографию граффити у кабинета Уэллса, ту самую, от которой у неё волосы зашевелились на затылке. Она отправила её Уоррену и положила телефон себе на живот, ожидая ответа. Реакция Уоррена была такой, как она и предполагала. А вот ЭТО действительно жутко! Обитель? Церемонии моего народа? Что ещё за «мой народ»? «Это мне и нужно, чтобы ты выяснил», — ответила Макс. Для этого нам понадобятся счастливые пончики, Безумная Макс.