Война за имя — «Гегемон»

      Здесь, близ Рейна, на широкой равнине расположился их лагерь. Куда ни глянь, белели ряды походных палаток, а на первой линии бликами играли пирамиды ружей. Часовые безмолвно застыли, блюдя своим взором серый туман, поднявшийся над рекой.       Мальчишка сидел в стороне, прижимая к себе колени и опустив голову. Ему ни о чём не хотелось думать, ибо любое копошение мыслей причиняло боль. В этот тяжёлый августовский вечер, омрачённый на небосводе тучами, ничем не хотелось себя обременять. Усталость брала своё, ноги гудели от ходьбы, тело — от холода, а выпавшая на его долю солдатская жизнь хотела раздавить и растоптать в грязь. Уже который день Феликс жил притворством, никак не находя момента для побега. Пытаясь быть как все, юноша просыпался под звуки рожка горниста, разбирал палатку, ходил с винтовкой наперевес, волоча на уставшей, измождённой спине ранец, стирал ноги в кровь, мечтая лишь о привале, где можно было отдохнуть, а если повезёт и поесть. Единственное, чем он отличался от остальных, так это золотыми волосами цвета спелой пшеницы, что ниспадали ему на плечи из-под кепи. Он был невысокого роста, семнадцати лет, а на вид — пятнадцати, женственный, с большими изумрудными глазами. Однако выпавший ему жребий не щадил, а лишь увечил. Измученный ходьбой, своим бессилием что-либо изменить, мальчишка поник, тяжёлые тени взгромоздились на исхудалом лике. Все мечты были разрушены, а он стоял теперь на их развалинах, не зная, как жить дальше. Феликс искал Войтека, обшарив все вагоны, по ночам делая вылазки, дабы никто не заметил. Но так и не нашёл друга, тот испарился, будто вовсе не было его. Поляк понял: думать о побеге — глупая затея, ибо по слухам всюду рыскали пруссаки, которые, не раздумывая, возьмут в плен отбившегося от своих. Он так хотел сбежать от немцев, но по иронии судьбы или злого рока всегда оказывался там, где они.       Родом из княжества Познанского бывшей Речи Посполитой, Феликс, как и другие подобные ему собратья, получил уведомление — явиться на военную службу. Это было словно гром среди ясного неба. Многие поляки отправились на войну, чтобы на стороне пруссаков сражаться с французами, но он, Феликс, решил иначе.       Сговорившись с другом, они покинули свой дом в поисках лучшей доли, не желая ввязываться в войну. Их целью стала Франция, она защитит, не выдаст этим вездесущим немцам, у коих проснулись непомерные аппетиты. Такая страна не проиграет каким-то выскочкам с обострённым самомнением. Тем более в Париже жила родственница Феликса — тётя Магда, ещё по молодости покинувшая их позабытую богом отчизну. Она с упоением и присущей женщинам эмоциональностью заверяла своего племянника в письмах о грядущей неудаче в кампании, затеянной пруссаками, ибо французы — народ, созданный для великих свершений, и не проиграет, так как:       «…Они сыны великих предков, которые победили австрийцев под Кастильоне, под Маренго, под Аустерлицем, под Ваграмом! Пруссаков под Эйлау, под Иеной, под Лютценом! Русских под Фридландом, под Смоленском, под Москвой! Испанцев и англичан побеждали всюду! Поспеши, мой мальчик, у немцев загребущие руки, если поймают, то назад уже не вернёшься! Беги в Париж без оглядки! А я буду ждать тебя и твоего друга и просить заступничества у Святой Девы. Берегите себя!»       На том порешили и как можно скорее выдвинулись в путь. Но кто бы мог подумать, что все их чаяния разобьются на середине пути и вместо Парижа перед очами поляка вновь замаячит окаянный Рейн и граница, которую с таким непомерным трудом им удалось перейти. Пруссаки, от которых хотелось держаться подальше, наоборот стали ещё ближе и опаснее. И всё чаще доносилось до слуха мальчишки это странное слово — улан, вызывая в груди любопытство со щепотью дрожи.       Вдруг горнист подал сигнал к раздаче довольствия. Это вывело Феликса из забытья, в которое он в последнее время проваливался постоянно. Мимо него тихим мерным шагом прошёл капрал, уже возвращающийся после раздачи с дровами.       — Наконец-то есть топливо!       — Теперь и суп сварить можно! — послышались оклики сослуживцев, не евших с самого утра ничего кроме сухарей с водкой.       — Довольствие вновь задержалось в дороге… — пытаясь успокоить товарищей, пробормотал Франциск, бережливо сложив поленья на землю.       — Капрал, и так каждый раз! Сколько можно?! Мы и так устаём как собаки, так ещё и кормят через раз!       — Из-за ливня все люди продрогли, а у нас и топлива нет, чтобы высушить одежду, да погреться! Разве мы многого просим?!       На Франциска стаями пираний налетели солдаты из их взвода, набросившись с вопросами и возмущениями. А тот лишь стоял, понурив голову, ничего не находя в ответ.       — Пришла депеша… — лишь тихо сказал он, желая спокойным тоном сбавить обороты напряжения, переходящие в ссору.       Феликс сидел неподалёку, прислушиваясь к разговору и всматриваясь в осунувшиеся от постоянной ходьбы фигуры, собравшиеся возле капрала, да и тот выглядел не лучше. Голубые очи потускнели, в них больше не было того блеска, который играл и искрился всего две недели назад. Русые волосы в тугом хвосте покоились на спине спутанными вихрами. Форма измокла от проливного дождя, не дававшего покоя весь день, башмаки обшарпаны. Тот весёлый балагур, которым предстал Франциск в самом начале пути, куда-то исчез, а на его месте возник молчаливый и беспрекословный солдат.       Мальчишка знал об этом французе совсем немного. Лишь то, что тот пошёл на войну добровольцем, а до этого закончил юридический факультет в Париже, где по слухам предавался разгульной жизни. Вот и всё, что Феликс узнал об этом человеке от сослуживцев, а понаблюдав сам, составил и своё личное мнение.       Так, за капралом он усмотрел покладистость, желание помогать другим, шутить, когда во взводе возникают недовольные настроения. А также непомерное увлечение противоположным полом. Франциск часами мог рассуждать о красоте, вспоминая увиденную им девушку в какой бы то ни было деревушке. Но как ни странно, ему никто не мешал в его монологе, а лишь поддакивали, удивляясь такой складной речи и изложению, которые лились нескончаемым потоком.       Возгласы солдат вновь вернули поляка в реальность. Какая-то неразбериха нависла над ними, кто-то стоял как вкопанный, устремив удивлённый и так же напуганный взгляд на капрала, кто-то хватался за голову и громко возмущался.       — Да этого быть не может! Ты врёшь!       — Это шутка такая, да?!       — Вздор!       Мальчишка, снедаемый любопытством и терзаемый голодом, поплёлся к своим сослуживцам, дабы узнать, что происходит и почему никто не идёт за водой для супа.       — Я повторяю, наша первая дивизия… уничтожена, теперь… дорога открыта…       Ему не дали договорить, крик и шум поднялся над лагерем, уносимый в грозовое небо, в дали которого уже сверкали молнии, сгущая темноту предстоящей ночи.       — Нужно встретить их! Где эти высокомерные и спесивые выскочки?       — Отомстим!       — Успокойтесь… — руками преградил порывистость солдат Франциск, в попытке сдержать надвигающиеся волнения. Но ему недолго пришлось сопротивляться толпе, ибо мелкая изморозь охладила пыл мужчин.       — Сейчас все дрова намокнут, пока вы разбираетесь, кто виноват и что делать. Не дожидаясь более развязки сложившейся ситуации, Феликс как можно скорее накрыл дрова своим плащом и, взяв охапку, поспешил спрятаться в палатке.       — Ребёнок, а дело говорит, вам нужно у него поучиться хладнокровию мысли, а то вы слишком быстро поддаётесь панике, — так же тихо и мерно высказался капрал, вымотанный в последние дни чрезмерной ходьбой и ответственностью, хоть и скромной, но доставляющей немало хлопот.       — Укрыться в палатках! — скомандовал Франциск, направляясь к себе, чтобы худо-бедно отоспаться.       — А как же ужин? Мы опять должны лечь с голодным брюхом? — недовольство солдат было понятным, но капрал никак не мог облегчить их участь и лишь сказал:       — Завтра утром будет еда и вести о дальнейших передвижениях, а сейчас отдыхайте.       Горнист подал сигнал тушить огни, ему вторили другие. Лагерь медленно, но верно погружался во тьму. И лишь дождь бодрствовал всю ночь, содрогаясь громом над уснувшими.