Война за имя — «Гегемон»

       — Сегодня ещё пятеро, что думаешь, Гилберт?       Тишина нависла над поляной, и лишь ослик, впряжённый в телегу, самозабвенно пощипывал траву.       — Чего ещё ожидать от войны, на ней всегда погибают люди, — и, скинув с себя рубаху, пропитанную потом из-за нависшей жары, продолжил: — Скорее всего, дело рук местных жителей, либо кого-то поинтереснее…       — Кого, например?       — По донесению разведки в здешних лесах прячутся вольные стрелки, но по мне это бандиты и довольно опасные, раз смогли положить столько наших ребят.       — Если ты прав, то близлежащие деревни нужно оштрафовать за укрытие подобного контингента…       — Ты верно подметил, Гюнтер, займёмся этим сразу же, как только закопаем покойников, а то от них уже смердит.       Молодой человек с каким-то ожесточённым упрямством вновь стал рыть землю киркой, время от времени бормоча лишь:       — Скоро всё кончится, братцы, скоро всё кончится…       — Не знал, что ты такой неженка, хотя по тебе сразу и не скажешь, — мужчина, скинув с себя мундир, также принялся за работу.       — Неженка? — переспросил тот товарища, вдыхая запах мягкой земли, круживший голову. — Может быть, ты и прав. Но не будем же мы оставлять своих братьев неупокоенными? Тем более, если их не похоронить, это может навредить и живым. Разве нет?       — Всё верно.       — Тогда давай поскорее покончим с этим!       Выкопав неглубокую яму из-за недостатка времени, они поспешили к телеге, забитую трупами. От тел уже исходил запах разложения, а посиневшие руки и ноги, да глаза навыкате, вселяли в души двух уланов смертную тоску.       — Неужели, когда я умру, то буду выглядеть также? — со вздохом пробормотал Гюнтер себе под нос, взяв тело за руки.       — Это не так трудно проверить, как ты думаешь, — измученно улыбнувшись, ответил Гилберт, поднимая за ноги окоченевший труп.       — Хорошо хоть в реку не выкинули, с такими экземплярами куда сложнее. Раздуваются до неузнаваемости!       — Давай не будем затрагивать эту тему…       — Как скажешь.       Молодой человек провожал их в последний путь затуманенным взором, прикапывая землёй. Скоро здесь будет просто насыпь и более ничего. Как будто всё так и было. Пение птиц, ветер, играющий кудрями листвы и травой, солнце, что своей жарой оповещало о новом ливне — всё это было таким обыденным. Этот нерушимый покой, непоколебимое повторение, этот яркий контраст, что изо дня в день тонкой нитью скользит перед взором. Ах! Как страшна смерть, хотя так проста и неприхотлива! Но так не хочется умирать! Ещё смотреть! Ещё слышать! Вдыхать аромат персидской сирени от надушенного листка… снова… и…       Снова!       Да что с ним творится?! Сколько можно? Неужели он болен? Рука вновь потянулась к груди в области сердца, хотя по пояс он был наг, и дневник остался во внутреннем кармане мундира. Гилберт повернул голову в сторону сложенных рядом вещей. Там, совсем близко, в траве лежала его тайна, что мучила изо дня в день. Простой листок, что рисовал миражи другой жизни, степенной, обычной, как у всех, но лишь в мечтах, не более. Это судьба калеки.       «Нужна ли ему такая жизнь?» — спрашивал он себя, и одна его часть трепетно умоляла сохранить, сберечь, как бы тяжело не было это бремя. Другая же бунтовала и кричала против:       «Избавься от письма! Сожги! Утопи! Растопчи! Тогда покинет тебя эта гнетущая сентиментальность, и ты сможет вздохнуть спокойно!».       — Гюнтер, — дрожащим голосом вымолвил пруссак, в глазах которого застыли непростительные слезы, и стыд от этого разлился краской по лицу.       — Что?       — Ступай, проверь дорогу на предмет безопасности, ведь мы скоро выдвигаемся.       — А ты?       — Я докончу дело и буду ждать твоего возвращения.       — И то верно! — ободрённый грядущей сменой занятия, выпалил Гюнтер, с лица которого лил пот ручьями. На ходу накинув одежду на плечи и застегнув пуговицы, он направился в сторону посадок, где были схоронены их лошади.       Оставшись наедине с собой, Гилберт поспешил достать из кармана письмо, что нещадно терзало его всё это время. Он распахнул листы дневника в его поиске, хотел было ещё раз прочесть, но тут же осёкся. Зачем ему перечитывать эти бессмысленные строки?       Уже более не думая, молодой человек захлопнул книжицу, дабы не искушать себя. Поднявшись с колен, улан подошёл к могиле, из которой смотрели на него пустые глаза товарищей по оружию.       — Вот всё и закончилось, братцы. Ловите! — он кинул дневник в яму. — Пусть это будет нашим секретом, договорились?       Трупы ему ничего не ответили.       — Я знал, что на вас можно положиться, — с этими словами пруссак, взяв лопату в руки, принялся закапывать землёй свой секрет.       После свершённого деяния ему стало легче, но невыносимая усталость тут же повалила его под сенью деревьев. Ему казалось в этот момент, что он умер и возродился вновь, зарыв себя старого живьём. И тот, другой, медленно умирал, теряя силы, задыхаясь от отсутствия воздуха.       Однако после содеянного неуместные мысли донимали Гилберта своей беззаботностью, отчего он сам на себя удивлялся. Ведь он только что совершил важный шаг в своей жизни, а в голове у него роятся такие глупости.       Например, он боялся, что его застанут без формы, ведь за подобное могут влепить выговор. Ещё его беспокоило долгое отсутствие Гюнтера, сгущающиеся тучи над головой, внезапное молчание птиц и т.д. и т.п. и всё не по делу, всё как-то вскользь. Эта растерянность, неумение удержать свой взгляд хотя бы на одном предмете его тревожила.       — Гилберт?! — оклик товарища пронзил предгрозовую тишину будто из какой-то другой реальности.       — Дороги чисты, но судя по небу, нам не стоит сегодня задерживаться здесь. Погода хмурится, и искать беды я не желаю.       — Хочешь вернуться в лагерь? — подал голос молодой человек, всё ещё пронзая отрешённым взглядом понурые тучи.       — Мы сделали объезд, и теперь следует доложить об увиденном, да набрать людей для завтрашнего обыска. Ко всему прочему, нужно припасти пару телег для реквизиции. Такие меры не помешают, как ты думаешь?       — Всё правильно. Я думаю, что никому не нравится, когда его обирают и свои, и чужие. Этим можно воспользоваться и вывести стрелков на чистую воду! Мы подточим этот столб, и он падёт к нашим ногам! — Гилберт, юрко поднявшись с земли, схватил рукой воздух и сжал его в кулак. Этот запах, он витал повсюду…       — Какие высокопарные слова я слышу, — улыбаясь, молвил Гюнтер. — Да не Наполеон ли стоит передо мной? — и, подняв одежду, покоившуюся в траве, мужчина подал её своему товарищу.       А тот продолжал стоять в оцепенении, ещё полностью не придя в себя. Ощущение, что он отринул здесь часть своей души, не оставляло. Нужно было чем-то срочно заполнить пустоту, возникшую на её месте, но он не знал, чем. Оставалась лишь надежда, что всё пройдёт само собой, ведь время лечит, а пока нужно бежать от этого места прочь. Долго себя в руках он держать не сможет.       — Одевайся, и поехали, мы же не хотим промокнуть? — сам того не зная, поддержал в его порыве Гюнтер.       — Ты… прав, — еле опомнился улан от дурмана мыслей. — Давай поскорее уедем отсюда, здесь так пахнет сиренью! — и, одевшись наспех, он запрыгнул в седло.       Всё в округе потемнело, затаилось, не было слышно ни дуновения ветра, ни пения птиц, и лишь человеческий голос нарушил это безмолвие:       — Гилберт, но здесь… не растёт сирень…