Война за имя — «Гегемон»

      Вокруг были незнакомые лица, полки перемешались, все виды оружия разбрелись по широкой равнине, образуя огромную, растянувшуюся на многие километры, неконтролируемую цепь. Рядом с солдатами, шедшими в разброс, торопились беженцы, плетясь по большой дороге целыми семьями. Они были напуганы внезапным отступлением войск и охвачены неистовым ужасом того, что будто бы прусская армия дышит им в спину. Все эти вереницы беспрерывного потока искали убежища у стен крепости Бельфора.       Феликс очень страшился случившегося, однако ещё больше он был разочарован. При виде этих полуодетых людей, смытых волной всеобщего страха с собственных земель, его сердце обливалось кровью. Ведь побег их дивизии вызвал этот ураган! Это они виноваты! Люди доверили им самое дорогое — свою жизнь, а теперь бегут вместе со своими защитниками, но они безгрешны! Трусы здесь военные, а не простые крестьяне… Но тут Феликс почувствовал себя оскорблённым, ведь он просто выполняет приказ! Тогда почему ему так стыдно? Не по тому ли, что некоторые из его однополчан бросают свои тяжёлые рюкзаки от усталости, браня начальство, на чём свет стоит, хотя нести этот скарб — их долг, по крайней мере, из уважения к самим себе. Вслед за ношей летят и винтовки…       «Зачем они это делают, если по их пятам уже наступает враг? Или никакого врага нет? Тогда зачем они бегут? От кого?! А если пруссаки действительно наступают, зачем бросать оружие, ведь это полнейшее безумие! Это самоубийство! Что творится в головах этих солдат, на кого они надеются? На то же самое начальство, которое только что обругали?».       Помутившийся рассудок Феликса начал трезветь, он понял — французская армия гниёт на его глазах, сама того не замечая.       Уже стемнело, а дивизия только начала располагаться бивуаком, солдаты блуждали по лагерю в поисках своих рот, а не находя, вновь начинали нескончаемые хождения и мытарства.       К счастью, Феликс натолкнулся на Франциска и был нескончаемо рад его появлению. Теперь можно было искать своих товарищей не в одиночестве.       Началась перекличка.       Найдя свою роту, мальчишка и капрал, упали на землю, изнурённые и измученные спонтанной переправой. Никому уже не было дела до еды, палаток и костра. Вповалку солдаты спали, укутавшись, кто одеялом, кто плащом, не задумываясь о том, что ждёт их завтра. А на следующий день пришли две депеши, поставив всех с ног на голову. Как оказалось, пруссаки не перешли Рейн под Маркольсгеймом, и в Гунинге, нет ни одного врага. Тревожные рассказы оказались кошмаром, а корпус, перед которым все так дрожали, состоял лишь из ничтожного вюртембергского отряда, двух батальонов и одного эскадрона; но их ловкая тактика, марши, контрмарши, неожиданные и внезапные появления переполошили всю округу.

***

      Дни медленно тянулись в ожидании и тревоге. Однополчане Феликса поднимали по ночам недовольный ропот. Злоба, раздражение и гнев на власть, начальство и императора возрастали. Дабы хоть чем-то занять солдат, генерал приказал укреплять оборонительные линии города, и те в неистовстве принялись копать землю, разбивать камни, в надежде хоть на какие-нибудь известия. Но их не было, странное молчание нависло над крепостью, отлучив их от всего мира. Всё больше плодилось невероятных слухов. Несколько парижских газет своими противоречивыми сообщениями еще больше сбивали с толку и усиливали мрачную тревогу.       Но вот через неделю пришёл приказ выступать. Все тут же оживились — осточертело прозябать время в неизвестности. Однако во время приготовлений снова началась неразбериха; никто не знал, куда их посылают.       На следующее утро, полк, в котором был Феликс, отправили одним из первых. Их взвод впихнули в вагон для скота; непонимающих людей, утомлённых и расстроенных духом после недавних событий.       Пищи опять выдали мало, но зато было много водки, коей солдаты глушили свои обиды и переживания. Через несколько часов вагон, в котором томился поляк, наполнился ором и похабными песнями. Солдаты перепились, и только капрал был в здравом уме, так как был за весь этот взвод-сброд в ответе. Феликс также отказался от выпивки, его пугала мысль, что он превратиться в животное, не способное соображать. Тем более это был удачный момент для побега, нужно только дождаться остановки и дать дёру. Никто не заметит исчезновения одного бойца, нужно лишь потерпеть.       Но это оказалось не так просто. Поезд продолжал свой путь, тянувшийся, казалось, бесконечно. Табачный дым окутал людей, крики и ругань лились нескончаемым потоком; было невыносимо жарко; от переплетённых и скученных тел пахло потом. Всю брань, да рёв не мог заглушить даже шум паровоза и грохот колёс. А тот нёсся среди полей чёрной змеёй, удаляясь, прочь от границы.       Капрал, глядя в окно, вдруг заулыбался и с воодушевлением крикнул:       — Мы в Лангре!       Феликс сначала не понял, что значат слова Франциска, но тут все солдаты засуетились, стали переспрашивать, а затем крики огласили весь вагон:       — Мы едем в Париж!       — Париж!       Теперь и в мальчишке взыграла утраченная, было радость и запылала потухшая мечта; он немного потеснил капрала, желая воочию убедиться, что тот говорит правду. И опершись об его локоть, стал выглядывать из своего угла в окошко вагона, дабы хоть так развлечь себя. Но угрюмые поля не радовали взгляда.       Около железного полотна он иногда замечал крестьян, которые в трепете ждали поезда на маленьких станциях, надеясь узнать хоть какие-нибудь вести. Вся Франция содрогалась перед нашествием пруссаков.       — А знаете, что бы я сделал, по прибытию на станцию? — вдруг раздался голос пьяного солдата где-то в темноте вагона.       — Чего?! — загоготали вслед ему другие.       — Как только бы нас вывели из поезда, я бы удрал! Мочи нет терпеть всё это!       — Шустрый!       — А мы с тобой за компанию!       Смех затряс стены вагона, возгласы одобрения стали возрастать, но солдат продолжил свою речь:       — Это всё император и генералы задумали, вот пусть они и воюют! А мы здесь при чём?! С нами обращаются как с собаками, вот и мы должны им ответить по-скотски!       — Да! Пусть это трусливое начальство остаётся один на один с пруссаками, ведь это им больше всех надо!       — Да!       — Верно говоришь! — поддакивали остальные.       — Чёрт возьми, замолчите! Вы мне уже плешь проели! Прекратить, или на первой же станции я отдам вас всех под суд! — не выдержав, вспылил Франциск.       — Капрал, расстрелы запрещены, как бы вам не хотелось обратного! Зря только воздух сотрясаете!       Феликс не решался что-либо сказать, его самого терзала совесть после слов пьяного солдата, чьи желания так точно совпали с его собственными. Разрываясь пополам, он лишь наблюдал, кто победит в этой схватке.       — Ах так! Тогда я сейчас вам сам рожи начищу! Напились как свиньи, на ногах еле трепыхаются, а языки распустили! Раз вы блажите, что начальство у вас трусы, то чем вы лучше их?! Сами хотите бежать в первых рядах, да и других стращаете! Сейчас как двину!       Франциск сжал свои кулаки, готовый вершить самосуд, на его очах застыли слёзы.       — Вас самого накажут, капрал, за превышение своих обязанностей!       — Пусть так, но опозорить нашу армию я вам не позволю,. — процедил гневно мужчина сквозь зубы, видя напротив себя озлобленную и распущенную толпу.       — Она уже опозорена продажностью наших генералов!       — Молчать! Если я ещё хоть раз услышу что-то подобное или замечу дезертирство, то этот предатель будет иметь дело лично со мной! Говорю это не как капрал, а как простой человек, желающий уберечь лицо и честь нашей страны!       В вагоне повисла гнетущая тишина.