Lullaby

Пос­ле зав­тра­ка, в ма­лень­кой от­дель­ной ка­мор­ке, где не бы­ло ни­чего, кро­ме ста­рого стан­ка, Ро­уз са­дилась ткать. Он не по­нимал, за­чем ей это нуж­но, и от­че­го-то ис­пы­тывал смут­ное бес­по­кой­ство. Его не­уло­вимо тре­вожи­ла тем­ная ра­ма с под­ра­гива­ющи­ми ни­тями, вол­но­вал этот глу­хой стук тя­желой де­ревян­ной на­бил­ки, вби­ва­ющей уток в ос­но­ву, скрип пе­далей, зас­тавля­ющих по оче­реди под­пры­гивать ни­тени­цы, эти пов­то­ря­ющи­еся дви­жения рук Ро­уз — от­то­чен­ные, слов­но ме­хани­чес­кие, не­живые, и, са­мое глав­ное — рва­ный, бес­по­кой­ный ритм стан­ка: раз, два, три… пос­ле па­узы — че­тыре. Сот­канное по­лот­но, сте­кая по ко­леням Ро­уз, нес­пешно нак­ру­чива­лось на глад­кий де­ревян­ный вал и на­поми­нало что-то, о чем не хо­телось вспо­минать, так что он все вре­мя ис­пы­тывал неп­ри­ят­но зу­дящее же­лание прек­ра­тить все это, зап­ре­тить это ей, не смот­реть, не ви­деть, зак­рыть ком­на­ту со стран­ной, не­понят­ной и гро­моз­дкой конс­трук­ци­ей нав­сегда. Но Ро­уз са­дилась ткать не­из­менно, каж­дый день, и ког­да он пы­тал­ся ее ос­та­новить, при­жать к се­бе, не пус­тить, она лас­ко­во, но твер­до отс­тра­нялась, выс­каль­зы­вала из его объ­ятий и все рав­но при­нима­лась за де­ло. Он сми­рил­ся. Он не ме­шал. Тем бо­лее пос­ле зав­тра­ка его всег­да кло­нило в сон, и, сда­ва­ясь это­му глу­хому сту­ку стан­ка, слов­но от­счи­тыва­юще­му — что-то, о чем вспо­минать он не мог и не хо­тел — он зак­ры­вал гла­за и про­сыпал­ся уже толь­ко от за­паха ко­фе, ко­торый Ро­уз на­чина­ла ва­рить ров­но к его про­буж­де­нию. Нес­пешно раз­ма­лывая ко­фей­ные зер­на в руч­ной де­ревян­ной мель­ни­це, она что-то нев­нятно на­пева­ла и смот­ре­ла в рас­кры­тое ок­но с тон­кой, тре­пещу­щей от вет­ра бе­лой за­навес­кой — на свин­цо­вые вол­ны мо­ря, мок­рый пе­сок, низ­ко над­ви­нув­ше­еся се­рое не­бо. Ос­та­новив­шись на по­роге прос­торной свет­лой кух­ни, он лю­бовал­ся се­реб­ря­ным блес­ком се­реж­ки в ро­зовом ухе, зо­лоты­ми ло­кона­ми, рас­сы­пав­ши­мися по уку­тан­ным шалью пле­чам, а по­том под­хо­дил и об­ни­мал ее сза­ди, уты­кал­ся но­сом в ее во­лосы, зак­ры­вал гла­за, вды­хая ее за­пах — она обо­рачи­валась, лег­ко це­лова­ла его — и да­же с зак­ры­тыми гла­зами он мог точ­но ска­зать, что она улы­ба­ет­ся — этой сво­ей улыб­кой с кон­чи­ком язы­ка меж­ду зу­бами. Пуч­ки су­хих аро­мат­ных трав по­качи­вались на ве­рев­ке, про­тяну­той под пол­ка­ми с чу­гун­ной ку­хон­ной ут­варью, нак­ло­нив­шись, что­бы не за­деть их го­ловой, он про­бирал­ся под ни­ми и са­дил­ся за стол. Раз­гла­живал паль­ца­ми се­рую ль­ня­ную ска­терть, смот­рел, как Ро­уз ста­вит на огонь мед­ную, по­тем­невшую от ста­рос­ти тур­ку с длин­ной рез­ной руч­кой, прог­ре­ва­ет смо­лотый ко­фе, ки­да­ет в не­го зер­нышки кар­да­мона, ще­пот­ку ко­рицы, по­том лов­ко встря­хива­ет, ль­ет в тур­ку проз­рачную во­ду из гли­няно­го кув­ши­на и ждет, ког­да над тус­клым мед­ным бо­ком за­пузы­рит­ся, за­по­ет ко­рич­не­вая шап­ка пе­ны. Он не пом­нил, не знал, не ду­мал, от­ку­да в их до­ме взя­лось все это — ткац­кий ста­нок, чу­гун­ные ско­вород­ки, ста­рая тур­ка, по­суда, кро­вать с не­из­менно чис­ты­ми прос­ты­нями, ко­фе, ко­торый ни­ког­да не кон­чался, всег­да све­жие хлеб и сыр, каж­дый день ждав­шие на сто­ле, от­ку­да во­об­ще взял­ся здесь этот их дом — он прос­то не за­думы­вал­ся об этом, как и не ду­мал, по­чему они ока­зались здесь вдво­ем, в этом стран­ном пус­тынном мес­те, где не су­щес­тво­вало боль­ше ни­кого и ни­чего, кро­ме всег­да се­рого не­ба, мо­ря, кро­шеч­но­го при­чала с си­ней лод­кой и ста­рого до­ма, в ко­тором мож­но бы­ло най­ти что угод­но, за ис­клю­чени­ем двух ве­щей — ча­сов и зер­ка­ла. Но от­че­го-то он и не вспо­минал да­же, что ча­сы и зер­ка­ла во­об­ще су­щес­тву­ют на све­те. Вы­пив ко­фе, он са­дил­ся пот­ро­шить прип­ря­тан­ную в лед­ни­ке ры­бу, ко­торую на­ловил с ут­ра, а по­том они с Ро­уз оде­вались по­теп­лее и шли к мо­рю. К ве­черу ве­тер уси­ливал­ся, и вол­ны на­чина­ли тя­жело и раз­ме­рен­но на­каты­вать на бе­рег, ос­тавляя на пес­ке бе­лые клочья пе­ны. Ро­уз ку­талась в шаль, и, взяв­шись за ру­ки, они бес­ко­неч­но дол­го шли по пля­жу вдоль при­боя, ос­тавляя за со­бой це­поч­ку сле­дов, ко­торую пос­те­пен­но сли­зыва­ло мо­ре. Дой­дя до оди­ноко­го уте­са, они взби­рались на не­го и дол­го сто­яли, об­нявшись, слу­шая, как вни­зу во­да бь­ет­ся о кам­ни, и смот­ре­ли вдаль, по­ка го­ризонт не на­чинал те­рять очер­та­ния и рас­плы­вать­ся в над­ви­га­ющей­ся ть­ме. Уже в гус­тых су­мер­ках они воз­вра­щались об­ратно. Ро­уз за­жига­ла на кух­не свет, гре­мела чу­гун­ны­ми ско­вород­ка­ми, на­чина­ла жа­рить ры­бу, а он вы­ходил в тем­но­ту, спус­кался со скри­пуче­го крыль­ца, ежась от про­низы­ва­юще­го вет­ра, шел к дро­вяно­му са­раю, а по­том, при­жав к се­бе охап­ку хо­лод­ных, чуть сы­рых по­лень­ев, воз­вра­щал­ся в теп­ло и свет, где пах­ло едой и до­мом, за­пирал дверь на за­сов и при­нимал­ся рас­тапли­вать в ком­на­те ка­мин. За ужи­ном они с Ро­уз пи­ли ви­но, раз­ли­вая его по прос­тым гра­неным ста­канам из пыль­ной, пок­ры­той па­ути­ной бу­тыл­ки, и сме­ясь, чуть зах­ме­лев от сыт­ной еды и ви­на, шли в ком­на­ту, где, из­редка выс­тре­ливая яр­ки­ми ис­кра­ми, ве­село тре­щали дро­ва — он ус­тра­ивал­ся в крес­ле пе­ред ка­мином, а Ро­уз за­бира­лась к не­му на ко­лени, и они вмес­те смот­ре­ли на бес­ко­неч­ный та­нец пла­мени. Креп­ко при­жимая ее к се­бе, он рас­ска­зывал ей что-то — свои стран­ные сны, об­рывки ка­ких-то ис­то­рий, пу­таных, не­веро­ят­ных и иног­да страш­ных, у ко­торых не пом­нил ни кон­ца, ни на­чала, Ро­уз слу­шала, улы­ба­ясь, об­ни­мала его за шею, и, от­ки­нув ему на­зад во­лосы, раз­гла­жива­ла мор­щинки у не­го на лбу, а он брал ее ру­ку, при­жимал к сво­ей ще­ке, к гу­бам и пок­ры­вал мед­ленны­ми, дол­ги­ми по­целу­ями ее за­пястье, ла­донь, паль­цы. Ве­тер на­бирал си­лу, выл в тру­бе, свис­тел в ще­лях, рас­ка­чивал став­ни, зас­тавлял дре­без­жать ра­мы и петь стек­ла, дро­ва в ка­мине тре­щали, го­рели, гре­ли, на­пол­няя у­ютом и теп­лом их ма­лень­кий рай; уже заб­равшись в пос­тель, он смот­рел, как в от­блес­ках пла­мени Ро­уз в бе­лой сво­бод­ной ру­баш­ке, стоя воз­ле кро­вати, сни­ма­ет серь­ги и улы­ба­ет­ся, вы­сунув кон­чик язы­ка меж­ду зу­бами, и тог­да, не утер­пев, он при­тяги­вал ее к се­бе, уты­кал­ся ли­цом в ее мяг­кую грудь, сколь­зил ру­ками под тон­кой бе­лой тканью, ощу­щая под ла­доня­ми ее — та­кую теп­лую, по­дат­ли­вую, род­ную, и це­ловал пря­мо че­рез ру­баш­ку, а Ро­уз сме­ялась, при­жимая к се­бе его го­лову, и се­реж­ка, выс­коль­знув из ее паль­цев, под­пры­гивая, ка­тилась по по­лу и за­мира­ла, зас­тряв меж­ду по­ловиц. Всег­да как-то не­ожи­дан­но они оба вдруг ста­нови­лись со­вер­шенно серь­ез­ны, и це­луя неж­но и бес­ко­неч­но дол­го — ее гу­бы, гла­за, рес­ни­цы, он пе­рево­рачи­вал­ся с ней в ру­ках и по­нимал, что ис­че­за­ет в ней, рас­тво­ря­ет­ся, па­да­ет в нее, как в без­дну, ког­да она вся вдруг рас­кры­валась для не­го, при­жима­ла к се­бе, при­нима­ла в се­бя, и ритм, веч­ный и древ­ний, обе­рега­ющий, за­щища­ющий его ритм про­ходил че­рез не­го, пов­то­рял­ся в нем бес­ко­неч­но, ба­юкал, ка­чал, усып­лял — стать мо­рем, стать вет­ром, стать лод­кой на вол­нах… …и толь­ко Ро­уз… Ро­уз… Ро­уз…

***

В ма­лень­кой ком­на­те с низ­ким по­тол­ком, по­лутем­ной и мрач­ной, ос­ве­щен­ной лишь ог­нем жар­ко на­топ­ленно­го ка­мина, пах­ло ко­рицей, ани­сом и медью. Вдоль ка­мен­ных стен, за­вешан­ных тка­ными шер­стя­ными тем­ны­ми ков­ра­ми, на ко­торых поч­ти не раз­ли­чал­ся узор, за ис­терты­ми де­ревян­ны­ми сто­лами си­дели без­мол­вные ста­рики, по­хожие на дрем­лю­щих во­ронов: зас­тыв — кто над ста­каном че­го-то не­оп­ре­делен­но мут­но­го, кто над кро­шеч­ной чаш­кой гус­то­го и чер­но­го, как де­готь, ко­фе — они поч­ти не ше­вели­лись и лишь неп­ре­рыв­но, ме­хани­чес­ки пе­реби­рали в уз­ло­ватых кресть­ян­ских ру­ках круп­ные бу­сины че­ток, слов­но в этом дей­ствии зак­лю­чал­ся ка­кой-то осо­бен­ный тай­ный смысл. По­яв­ле­ние чу­жаков бы­ло по­доб­но кам­ню, бро­шен­но­му в за­тяну­тый ряс­кой пруд: встре­пенув­ши­еся го­ловы по­вер­ну­лись к во­шед­шим, чер­ные во­роньи гла­за не­доб­ро заб­лесте­ли, ог­ля­дывая вы­зыва­юще ры­жие рас­пу­щен­ные во­лосы Эми, ее ко­рот­кую юб­ку, рас­те­рян­но ози­ра­юще­гося Ро­ри, их слиш­ком под­вижные, слиш­ком мо­лодые и жи­вые для это­го мес­та фи­гуры. На мгно­вение они оба за­мер­ли, чувс­твуя, что на­руши­ли ка­кой-то не­писа­ный за­кон, пе­рес­ту­пили гра­ницу не­ведо­мого ми­ра, по­ряд­ков ко­торо­го не зна­ли, но воз­вра­щать­ся на ули­цу — в ть­му, ту­ман и хо­лод — бы­ло страш­нее. Ста­ра­ясь не об­ра­щать вни­мания на поч­ти ося­за­емую враж­дебность взгля­дов, Эми ре­шитель­но по­тяну­ла му­жа к единс­твен­но­му сто­лу, за ко­торым еще бы­ло мес­то — там, в уг­лу, в оди­ночес­тве си­дел стран­ный тип, ви­димо, со­вер­шенно пь­яный: вид­на бы­ла лишь лы­сая ма­куш­ка его опу­щен­ной го­ловы. Ста­руха в низ­ко над­ви­нутом на лоб плат­ке, вся в чер­ном — толь­ко по­дол длин­ной юб­ки ук­ра­шен выц­ветшей вы­шив­кой — по­яви­лась ря­дом со­вер­шенно не­замет­но и те­перь мол­ча сто­яла, ожи­дая за­каза от но­вых гос­тей. От­че­го-то рас­те­ряв­шись, они взгля­нули друг на дру­га, не зная, что ска­зать, но из уг­ла не­ожи­дан­но раз­да­лось: — Ре­комен­дую ре­цину. Эми по­вер­ну­лась в ту сто­рону — стран­ный тип, по­казав­ший­ся ей по­нача­лу пь­яным, вдруг под­нял го­лову, гля­дя по­верх оч­ков круг­лы­ми бли­зору­кими гла­зами, и слег­ка по­дал­ся впе­ред. — Здеш­няя ре­цина со­вер­шенно вос­хи­титель­на. Как го­ворит­ся, лю­бовь с треть­его глот­ка. Два пер­вых — смо­ла и го­речь, а по­том ли­бо влю­битесь, ли­бо нет. Но по­лагаю, что по­ложи­тель­но влю­битесь. Ми­со ки­ло, — он кив­нул ста­рухе, и она ис­чезла точ­но так же, как и по­яви­лась — не­замет­но и бес­шумно. Эми рас­те­рян­но раз­гля­дыва­ла нез­на­ком­ца. Он был лы­сым, ма­лень­ким и плот­ным, а взгляд его круг­лых глаз в не­вер­ных от­све­тах пла­мени ка­мина ка­зал­ся слег­ка су­мас­шедшим. В пух­лых паль­цах он вер­тел ша­рико­вую руч­ку, и Эми на­конец за­мети­ла, что на сто­ле ря­дом с ним ле­жит стоп­ка бу­маг, ис­пи­сан­ных круп­ным раз­ма­шис­тым по­чер­ком — ви­димо, все это вре­мя он что-то пи­сал. — Не ожи­дал встре­тить здесь пу­тешес­твен­ни­ков, — он щел­кнул руч­кой, вни­матель­но раз­гля­дывая сво­их со­седей. — Мо­лодо­жены? — Ммм… да! — Эми ра­дос­тно кив­ну­ла, а Ро­ри нак­рыл ее ру­ку сво­ей и улыб­нулся. — Весь­ма не­обыч­ное мес­то для ме­дово­го ме­сяца, — про­дол­жал стран­ный тип. — Впро­чем, и весь­ма ро­ман­тичное. Ту­ман в Ликосто­ме — вы же ви­дели? Это оп­ре­делен­но жи­вое су­щес­тво! А гор­ные озе­ра за пе­рева­лом? Жаль, что подъ­ем мне с мо­им здо­ровь­ем не одо­леть, ина­че бы я уже из­ла­зил там все угол­ки! Но са­мое глав­ное сок­ро­вище — это здеш­ние ле­ген­ды и пре­дания. Это и не уди­витель­но — ос­та­ток древ­не­го на­рода, жи­вуще­го на пе­рек­рестье трех куль­тур, сох­ра­ня­ет свою иден­тичность в ос­новном толь­ко бла­года­ря фоль­кло­ру, и в та­ком слу­чае в нем ос­та­ют­ся ис­клю­читель­но жем­чу­жины. Да­же свой язык мно­гие уже ед­ва пом­нят, что осо­бен­но обид­но для та­кого спе­ци­алис­та, как я, од­но­го из тех нем­но­гих, кто го­тов пот­ра­тить це­лую жизнь на изу­чение чу­жой ис­че­за­ющей куль­ту­ры. Впро­чем, я не жа­лу­юсь. Все это с лих­вой оку­па­ет­ся воз­можностью ид­ти в на­уке собс­твен­ным пу­тем, не сво­рачи­вая на тор­ные тро­пы, где уже до те­бя мно­го лет бро­дили ста­да жаж­ду­щих по­лучить док­тор­скую сте­пень и у­ют­ное мес­течко на ка­фед­ре. Что ни го­вори­те, а ис­тинный ис­сле­дова­тель дол­жен быть в пер­вую оче­редь ув­ле­чен­ным со­бира­телем ис­то­рий! Су­хая стар­ческая ру­ка в чер­ном вы­тер­том ру­каве, про­тянув­ша­яся слов­но из не­от­ку­да, быс­тро выс­та­вила на стол мед­ный со­суд, по­хожий на вы­сокую уз­кую круж­ку, и три ста­кана. Кив­ком поб­ла­года­рив ста­руху, ко­торая тут же ис­чезла, нез­на­комец ух­ва­тил пух­лы­ми паль­ца­ми изог­ну­тую руч­ку со­суда и лов­ко раз­лил по ста­канам ви­но. — Уго­щаю, — ска­зал он, слег­ка улыб­нувшись, и под­мигнул Эми. — В об­мен на при­ят­ную бе­седу. Скуч­но, зна­ете ли, ког­да со­вер­шенно не с кем по­гово­рить, кро­ме ин­форман­тов, оп­ра­шивать ко­торых за­час­тую очень неп­ростой труд. Они да­леко не так раз­го­вор­чи­вы, как я на­де­ял­ся. И поч­ти все бо­ят­ся дик­то­фона. Он при­под­нял ста­кан, приг­ла­шая со­бесед­ни­ков вы­пить за зна­комс­тво, и они пос­ле­дова­ли его при­меру. Эми сде­лала боль­шой гло­ток и по­чувс­тво­вала силь­ную смо­ляную го­речь: вкус ви­на был стран­ным и не поз­во­лял сра­зу ска­зать — нра­вит­ся оно или нет. Ви­димо, тут дей­стви­тель­но тре­бова­лись те са­мые три глот­ка, о ко­торых го­ворил этот «ув­ле­чен­ный со­бира­тель ис­то­рий». Он по­дод­ви­нул сво­им гос­тям та­рел­ку с под­жа­рен­ным хле­бом, и, с хрус­том от­ку­сив от ру­мяной гор­бушки, са­мозаб­венно про­дол­жал: — К то­му же мне со­вер­шенно не с кем по­делить­ся сво­ей нес­лы­хан­ной уда­чей. Се­год­ня я на­пал на след од­ной ма­ло­из­вес­тной ле­ген­ды, во всех зна­комых мне ис­точни­ках опи­сан­ной лишь фраг­ментар­но. И имен­но здесь, в Ли­кос­то­ме, мне не­ожи­дан­но уда­лось ус­лы­шать прак­ти­чес­ки пол­ную вер­сию, так что, по­лагаю, я все же со­вер­шу ма­лень­кий пе­рево­рот в на­уч­ном ми­ре и смо­гу до­казать свою до­воль­но сме­лую те­орию. Он сно­ва под­нял ста­кан и кив­нул со­бесед­ни­кам. Его гла­за го­рели су­мас­шедшим азар­том, и Эми, от­пив вто­рой гло­ток стран­но­го ви­на, нес­коль­ко от­ре­шен­но по­дума­ла, что ей оп­ре­делен­но ве­зет на ув­ле­чен­ных бе­зум­цев, ко­торые очень лю­бят бол­тать. Слу­шать их, впро­чем, бы­ло сов­сем не труд­но — это у нее неп­ло­хо по­луча­лось. — Мо­жете счи­тать ме­ня су­мас­шедшим, — за­говор­щи­чес­ким то­ном про­дол­жил ее но­вый зна­комый бе­зумец, по­дод­ви­нув­шись бли­же, — но я ска­жу вам чес­тно: я твер­до уве­рен, что мы… мы, лю­ди, в этой все­лен­ной не од­ни, — он слег­ка отод­ви­нул­ся и об­вел сво­их слу­шате­лей мно­гоз­на­читель­ным взгля­дом. — Впол­не воз­можно, что где-то сов­сем ря­дом с на­ми не­замет­но жи­вут… да-да, оп­ре­делен­но очень древ­ние су­щес­тва, ко­торые так по­хожи на нас, что мы да­же их не за­меча­ем. И эти су­щес­тва, ска­жу я вам, ско­рее все­го, не с на­шей пла­неты. Эми хи­хик­ну­ла, пе­рег­ля­нув­шись с Ро­ри, а не­вер­но ис­толко­вав­ший ее смех «со­бира­тель ис­то­рий» под­нял вверх пух­лый па­лец: — Вы, ко­неч­но, сме­етесь, ми­лая де­вуш­ка, но по­верь­те — я мно­го лет за­нима­юсь эт­ногра­фи­ей во­об­ще и фоль­кло­рис­ти­кой в час­тнос­ти и дав­но уже при­шел к вы­воду, что мно­гие ус­той­чи­вые ле­ген­ды и пре­дания со­вер­шенно не­воз­можно вра­зуми­тель­но ис­толко­вать, ес­ли ис­клю­чить вер­сию по­яв­ле­ния вне­зем­ных су­ществ. Ра­зуме­ет­ся, есть клас­си­чес­кие скуч­ные тол­ко­вания, ко­торые я да­же не бу­ду лиш­ний раз пов­то­рять, но в них все рав­но ос­та­ет­ся мно­го бе­лых пя­тен, а вот ес­ли мы да­дим се­бе труд взгля­нуть на все это неп­ред­взя­тым све­жим взгля­дом, то ста­нет оче­вид­но, что объ­яс­нить не­кото­рые, так на­зыва­емые «вол­шебные» яв­ле­ния мож­но толь­ко… при­сутс­тви­ем иноп­ла­нетян! Он сно­ва на­лил всем ви­на и, быс­тро оп­ро­кинув сра­зу це­лый ста­кан, слов­но бо­ясь, что его пе­ребь­ют, то­роп­ли­во про­дол­жил: — Ог­ра­ничи­вать наш мир все­го лишь зем­ным ша­ром, сог­ла­ситесь, глу­по. Глу­по и, я бы да­же ска­зал, по-дет­ски эго­цен­трич­но. Ум­но­му че­лове­ку со­вер­шенно яс­но, что мир не вер­тится вок­руг Зем­ли, а вся Все­лен­ная пред­став­ля­ет со­бой уди­витель­ную сеть из тон­чай­ших не­види­мых ни­тей, свя­зыва­ющих меж­ду со­бой вре­мя и прос­транс­тво, кро­ме то­го, есть еще и па­рал­лель­ные ми­ры… Впро­чем, я ото­шел от те­мы и не хо­чу му­чить вас го­лос­ловны­ми ут­вер­жде­ни­ями, ко­торые мо­гут по­казать­ся вам не осо­бен­но ин­те­рес­ны­ми. Ни в ко­ем слу­чае не хо­чу вас утом­лять, бо­лее то­го, на­де­юсь да­же раз­влечь вас — по­это­му луч­ше вер­немся к этой прек­расной и до­воль­но ро­ман­ти­чес­кой ле­ген­де, о ко­торой я толь­ко что упо­минал… Пос­ле треть­его боль­шо­го глот­ка в го­лове у Эми вдруг при­ят­но за­шуме­ло, она под­ло­жила под спи­ну од­ну из раз­ло­жен­ных на скамье вы­тер­тых по­душек и от­ки­нулась к сте­не. Гля­дя на тем­ные, про­коп­ченные бал­ки низ­ко­го по­тол­ка, оза­рен­ные от­блес­ка­ми пла­мени, без ус­та­ли пля­шущем в ка­мине, она по­чувс­тво­вала, как ком­на­та мед­ленно рас­плы­ва­ет­ся пе­ред гла­зами. Глад­кая плав­ная речь но­вого зна­комо­го ли­лась лег­ко, лас­ко­во, пе­вуче и ука­чива­ла ее, уба­юки­вала, пог­ру­жала в ка­кой-то стран­ный транс, буд­то воз­вра­щая за­бытые мла­ден­ческие вос­по­мина­ния, в ко­торых смут­но осоз­на­валась кро­ват­ка или ко­лыбель или что-то та­кое же тес­ное, теп­лое, за­щища­ющее и у­ют­ное, где еще мож­но по­ка что быть толь­ко са­мим со­бой — ма­лень­ким, цель­ным, нет­ро­нутым, но­вым, но­ворож­денным, нас­то­ящим. Го­лос рас­сказ­чи­ка ста­новил­ся все глу­ше и глу­ше, слов­но зву­чал сквозь ва­ту, но стран­ным об­ра­зом про­дол­жал до­носить до сво­их со­бесед­ни­ков смысл те­кучих, сли­ва­ющих­ся в еди­ный по­ток слов: — … и вот имен­но в эту ночь, ког­да, как мы зна­ем, гра­ницы меж­ду ми­рами ис­тонча­ют­ся…