Слёзы небес

This is a story of how I died. «Tangled» Первые лучи восходящего солнца разбудили крупную самку тираннозавра, которая провела всю ночь в зарослях рядом со своими совсем еще маленькими детенышами. Они, конечно, не были совсем уж беспомощны — могли поймать какое-то мелкое животное, но пока что матери приходилось постоянно их оберегать и за ними присматривать. Поднявшись с земли, огромный ящер огляделся, нет ли поблизости какой опасности, угрожающей малышам: настало время идти на охоту и добывать пищу для своих непоседливых отпрысков. Обычно тираннозавры охотились семейными группами, и дети поначалу находились под опекой своих родителей или других взрослых членов стаи, не имеющих своих детенышей; в детстве она сама долгое время постигала все премудрости выживания в родной семье, пока, не достигнув подходящего возраста, не нашла себе молодого самца и не обзавелась собственным потомством. Теперь же ей предстояло в одиночку влачить все тяготы материнства и заботиться о своих малышах: несколько дней назад случилось нечто страшное и очень странное. Тираннозавры были достаточно смышлеными созданиями, и в детстве старшие члены стаи учили ее разнообразным жизненным премудростям — как охотиться в группе и в одиночку из засады, какие травоядные могут представлять угрозу, а с какими, напротив, может справиться достаточно легко даже подросток, но произошедшее не укладывалось в рамки ее жизненного опыта, доступного ее сознанию, и она пребывала в растерянности, не понимая, как с этим справляться. Однажды вечером, когда солнце уже почти полностью опустилось за горизонт и лишь последние его отблески окрашивали западную часть небосвода в легкий розовато-бордовый цвет, она собралась устраиваться на ночлег рядом со своей семьей — все были сыты после удачной охоты на большого паразауролофа, и ничто не внушало беспокойства. В это мгновение идеальную тишину глубоких сумерек раскололи необычные звуки, похожие на раскаты грома. Самка подняла свою огромную голову, пытаясь понять, что все-таки происходит — она умела предугадывать сильный ливень или грозу, увидев на небе огромные темные облака и ощутив своим острым обонянием запах сырости, но это не было похоже на грозу, это было что-то совсем необычное, чему она не знала объяснения. Решив, что это опасно, она долгое время не выходила из своего убежища, пока все не стихло и небосвод не перестали разрезать разноцветные огненные вспышки, странно ровные, в отличие от привычных всем молний, и не давала любопытным детенышам разбегаться, но потом голод и необходимость кормить потомство вновь погнали ее на поиски еды, и она вместе со своим самцом отправилась на охоту. День оказался на редкость неудачным: обычно семейная пара тираннозавров могла поймать на своей территории достаточно добычи, которой хватало и родителям, и их детенышам, и даже мелким падальщикам, но тут все их усилия по поиску какого-нибудь травоядного пропали даром, животные, служившие пищей огромным хищникам, как будто бесследно исчезли. Потом произошло новое необъяснимое событие. Самец отошел от нее на какое-то время — видимо, решил попытать счастья и поискать добычу на другой части их территории, но она так и не дождалась его зова, сигнализирующего о том, что потенциальная жертва где-то рядом, и двинулась по его следам. Вместо этого она вдруг услышала тревожное рычание, как будто самец столкнулся с чем-то очень опасным, и вдруг оно оборвалось. Выйдя на открытое место, самка все-таки увидела своего спутника жизни: он не был ранен, она не заметила рядом иных животных, которые могли бы ему навредить, но он как будто ее не замечал, и ей показалось, что его голова стала выглядеть необычным образом — она не знала этому объяснения, это не укладывалось в привычную ей картину мира. Она стояла рядом, но он реагировал на нее не больше, чем на неодушевленный предмет. Самка зарычала, пытаясь вернуть себе внимание самца, но он даже не шелохнулся, напоминая в этот момент скорее огромную скалу, а не живое существо. Она снова позвала своего самца, но он ей не ответил. Она не понимала, в чем дело, но он как будто ее не узнавал, не замечал вообще, словно она была пустым местом. Если бы она вдруг забрела на территорию чужой стаи и ее увидел бы чужой самец, дело наверняка кончилось бы дракой, но тут ее самец просто не видел и не слышал собственную самку — как не видят и не слышат воздух. Сделав еще несколько неудачных попыток привлечь внимание партнера, она вернулась в свое гнездо к детенышам — без еды и без их отца. В ее весьма большом по меркам пресмыкающихся мозгу по-прежнему не укладывалось, как такое могло произойти: во-первых, что это была за буря без дождя — с момента своего вылупления из яйца она знала, что если гремит гром, а небо прочерчивают молнии, то должен непременно пойти сильный дождь! Во-вторых, почему самец внезапно перестал ее замечать? Особи ее вида образовывали постоянные пары, были привязаны друг к другу и оберегали своих детенышей до момента достижения ими зрелости — семья могла распасться, если кто-то из пары погибал, но она же была жива и здорова! Может, это ее самец болен? Несмотря на все грозившие животным опасности — и уже хорошо им знакомые, и эти, новые, пока что еще непонятные — новый день требовал новой охоты и новой пищи, и самка, проснувшись, отправилась на поиски добычи, оставив детенышей в гнезде — они не ели уже два дня. Этот день тоже не принес никаких результатов — вся добыча словно испарилась, ей не удалось поймать даже какое-то совсем уж мелкое животное, которого хватило бы только на перекус. Однако детеныши и она сама отчаянно нуждались в еде, и теперь она, пробудившись, снова пошла на охоту. Солнце поднималось все выше, и самка понимала, что ей нужно срочно найти еду — если не для себя, то хотя бы для детенышей, иначе они просто медленно умрут от голода. Острое зрение и обоняние помогали ей быстро искать добычу, и в какой-то момент она наконец ощутила ее запах. Запах принадлежал взрослому трицератопсу, судя по всему, самцу, и она двинулась в ту сторону, где он наверняка должен был находиться. Разумеется, она не стала бы нападать на крупного половозрелого представителя данного вида — это было слишком опасно, но опыт подсказывал ей, что там, где есть взрослая особь, вполне могут быть и детеныши, и подростки. Трицератопс, конечно, не такая легкая добыча, как зауролоф или апатозавр, и охотиться в одиночку, без своего самца, ей будет очень тяжело, но попробовать было просто необходимо — голодные малыши просили еды, да и сама она, если не будет есть, скоро ослабеет так, что не сможет даже встать, не говоря уже об охоте. Она пошла дальше и поняла, что отчасти не ошиблась, а отчасти все-таки ошиблась: трицератопс там действительно был, но он был один, и рядом с ним не было видно ни стада, ни детенышей, а сам он — весьма крупный взрослый самец — был настроен весьма агрессивно. Почуяв исконного врага, он обернулся к ней, глядя на своего потенциального противника налитыми кровью злобными глазами, и наклонил голову вперед, угрожающе выставив рога в предвкушении нападения или обороны. Это тоже было странно: сезон размножения у его вида миновал, нуждающегося в защите молодняка рядом не было, а сама она еще не успела перейти к нападению, но иного выбора у нее в любом случае не оставалось: она была одинока и слишком голодна, а трицератопс был единственной возможной добычей. Еще несколько дней назад она бы просто ушла и поискала себе более доступную жертву — в конце концов, недостатка в травоядных тут не было, но сейчас она могла лишь попробовать напасть на трицератопса и сбить его с ног прежде, чем он сам успеет зацепить ее своими страшными рогами. Она просчиталась буквально сантиметров на двадцать-тридцать, не успев зацепить свою добычу; ее противник оказался в намного более выгодном положении и, бросившись вперед, пробил одним из своих метровых рогов прочную кожу на животе своего врага, пронзив мышцы и внутренности. Взревев от неимоверной боли на все окрестности, та поначалу застыла — она не умерла на месте лишь благодаря тому, что рог не задел крупные кровеносные сосуды в ее огромном теле, но эта рана была смертельной. Инстинкт подсказал трицератопсу, что враг нейтрализован и опасность ему больше не угрожает, и он, издавая глухое утробное ворчание, повернулся и побрел прочь. Самка тираннозавра пока еще могла кое-как держаться на ногах, и единственным, что ей оставалось делать в это мгновение — это было немедленно вернуться в свое гнездо, чтобы там умереть. Самое ужасное заключалось в том, что в отсутствие сильного кровотечения смерть могла прийти не сразу, а через несколько мучительных часов или даже дней, наполненных жесточайшими страданиями, когда она, терзаемая болью, будет даже не в состоянии дойти до ближайшего озерка, чтобы утолить жажду и хоть немного облегчить свое состояние. Она проиграла эту схватку за жизнь и была обречена. Обречены были и ее детеныши — в том случае, если не сообразят, как добыть хоть какую-нибудь пищу, или не смогут ее найти, но для них, в отличие от смертельно раненой матери, еще оставалась надежда. Оставляя на сухой земле, траве и камнях длинный кровавый след, она наконец добралась до своего логова и, не замечая своих малышей, тяжело опустилась в заросли — еще немного, и она бы просто рухнула, наверняка переломав благодаря тяжести собственного пятитонного тринадцатиметрового тела себе же все кости, но это уже не сыграло бы никакой роли и только ускорило неизбежную агонию. Солнце закатилось, а через несколько часов снова заступило на свою ежедневную вахту на горизонте, но она была уже в таком глубоком обмороке, что не чувствовала ни голода, ни жажды, ни боли. * Немного освоившись в университете, Дэниэл составил план индивидуальной работы аспиранта, выбрал семинары, которые должен был вместе с однокурсниками посещать в течение первого года обучения в аспирантуре, и приступил к занятиям. Несмотря на то, что другие студенты и аспиранты предупреждали его о странностях Соколова, ему, напротив, показалось, что профессор ведет себя вполне корректно и личных тем не затрагивает — он не пытался лезть в дела своего аспиранта, не касающиеся учебы, и не задавал глупых вопросов, на что как раз жаловались двое подопечных профессора Серебренниковой. — Честно говоря, она меня просто задолбала, — сказал как-то раз Дэниэлу его однокурсник Женя Серов. — Ну ты вот сам подумай: я учусь в очной аспирантуре, мне всего двадцать четыре, подрабатываю, конечно, но все равно родители деньгами помогают. Так она мне: а что ты один, а когда у тебя девушка появится, а ты собираешься жениться? Когда — да когда на ноги встану! Сама вышла замуж в восемнадцать, пока училась, с ее детьми родители сидели, и считает, что это нормально, да только времена изменились! — Да уж, согласен с тобой, — ответил Дэниэл, — я тоже считаю, что в таком юном возрасте жена и дети совершенно ни к чему. Его тем не менее разбирало любопытство: интересно, а есть ли у Ивана Александровича родители, братья, сестры, жена и дети, почему он никогда о себе не рассказывает? Один раз, когда они с профессором сидели в столовой и, как всегда, обсуждали научные вопросы, он как бы невзначай завел разговор о собственных родственниках, оставшихся в Штатах. — Вот моя сестра Линда скоро школу заканчивает, — поделился он. — А у вас, Иван Александрович, братья и сестры есть? — Какие братья и сестры, я вообще детдомовский, — ответил профессор. — Извините, я задал бестактный вопрос, — растерялся молодой человек. — Ничего страшного, это же не криминал какой, мало ли людей по тем или иным причинам остаются без родителей. Я, правда, даже и не пытался выяснять, кто мои мама с папой — может быть, с ними что-нибудь случилось, а может, их просто родительских прав за пьянство или что похуже лишили. Не стоит копаться в прошлом, если только речь не идет о палеонтологии, где это не просто допустимо, но и необходимо, живите настоящим. — Наверное, вы правы, — Дэниэлу казалось, что он сказал что-то совершенно недопустимое, в душе он уже сожалел о том, что ляпнул, и не знал, как исправить свою оплошность; не станет ли профессор после этого хуже к нему относиться? Окончательно растерявшись, он замолчал, глядя в свой стакан с чаем, но Соколов сам продолжил беседу. — Мы с вами уже давно знакомы, — произнес он, — и мне нравится ваш интерес к учебе, главное, чтобы он в дальнейшем у вас не пропал, а то, как говорится, много званых, да мало избранных — куча народу хочет учиться в аспирантуре, а на защиту выходят единицы, одному надоело, и он бросил, другой женился, третий с головой ушел в работу, сами понимаете. — Ну да, случается, — Дэниэл покачал головой, все еще думая, что умудрился ненароком обидеть своего научного руководителя. — Мне показалось, что вы сообразительный молодой человек и умеете неординарно мыслить, — продолжал тем временем Соколов. — Поэтому мне хотелось бы поделиться с вами некоторыми своими идеями, надеюсь, что они вызовут определенный интерес и у вас. — Вполне возможно, — согласился с ним его аспирант, которого слова профессора сразу же заинтриговали — он сразу вспомнил, что ему говорили про Ивана Александровича однокурсники. — И какие же у вас есть интересные идеи? Соколов открыл боковое отделение сумки, в которой носил ноутбук, достал ручку и блокнот, вырвал оттуда листок и написал на нем свой домашний адрес. — Номер моего телефона вы знаете, код домофона В55К304, — сказал он, протягивая его Дэниэлу, — давайте договоримся о времени, приходите ко мне в гости, у меня большая часть моих наработок лежит дома, я их в тетради от руки записываю или на домашнем компьютере держу. Сами понимаете, есть много всяких не в меру любопытных личностей, и мне совершенно не хочется, чтобы они совали свои длинные носы в мои заметки. Вы же наверняка слышали, что обо мне говорят, — внезапно добавил он с несколько озадаченным выражением лица. Аспирант смутился и не сразу нашелся с ответом. — Ну да, но я как-то не обращал внимания… — Если вас это не напугает, то я скажу вам прямо — все эти кривотолки не беспочвенны, — решительно произнес Соколов. — У меня свои взгляды на различные научные вопросы, да и не только взгляды. В общем, посмотрите сами. Тот кивнул. — Хорошо. Когда? — Давайте в эту пятницу… допустим, в шесть, буду вас ждать. * В назначенное время Дэниэл сел на метро и поехал на станцию «Кузьминки», где на Волгоградском проспекте стоял дом профессора. Поднявшись по лестнице на четвертый этаж обычного пятиэтажного дома, он нажал на кнопку звонка; к его удивлению, дверь открыла симпатичная женщина средних лет в спортивном костюме. Аспирант искренне думал, что Соколов живет один и, увидев ее, был настолько удивлен, что едва не забыл поздороваться. — Здравствуйте, — ответила она. — Вы, должно быть, Дэниэл? Мой муж рассказывал мне о вас, очень рада знакомству. Тут из кухни в коридор вышел сам профессор. — Добрый вечер. Позвольте представить вам мою жену — Анну Владимировну. — Очень приятно, — улыбнулся аспирант. — Проходите, пожалуйста, в комнату, я на стол накрыла, выпейте чаю с пирогом, — предложила женщина, — а потом можете обсуждать свою диссертацию. Хозяйка дома показалась Дэниэлу приветливой и любезной, но какой-то закрытой: проводив аспиранта своего мужа в гостиную, она разлила чай по чашкам, отрезала юноше большой кусок малинового пирога, пожелала всем приятного аппетита, но вместо того, чтобы тоже принять участие в чаепитии, почему-то ушла на кухню. Дэниэла это несколько напрягло — когда к нему или его отцу приходили гости, Наташа не только накрывала на стол, но и сама всегда садилась с ними пить чай и разговаривать о разных делах, но, может быть, Анна Владимировна просто плохо себя чувствует или ей дали какую-нибудь срочную работу, и она должна как можно скорее ее завершить? — Ешьте, не стесняйтесь, — радушно предложил профессор, — очень рад, что вы, несмотря на всю нашу занятость, все же выбрались ко мне в гости. — Я думал, вы один живете, — удивленно проговорил Дэниэл, разглядывая обстановку в комнате, — а у вас тут так уютно. — Нет, не один, я уже больше двадцати лет женат. Вот только Аннушка не одобряет некоторых моих экспериментов, — с явным сожалением ответил тот, — поэтому она и не составила нам компанию. Она знает о них, но ей они не слишком нравятся. Дэниэла его слова заинтриговали еще больше, хотя он и ощущал некий внутренний страх — может быть, ему и в самом деле не стоило во все это соваться? Однако любопытство пересилило неприятные чувства: чем же конкретно занимается профессор? Более того, он все-таки собирался стать ученым, а не повесить свой диплом на стенку! — Почему? — спросил он. — Потому что она меня очень любит и не хочет, чтобы со мной что-нибудь случилось. Честно говоря, с моей работой я до сих пор удивлен, как она в принципе от меня не ушла — и если бы это произошло, у меня язык бы не повернулся, чтобы произнести хоть слово осуждения. Уж если у меня порой бывали дни, когда я был готов послать все куда подальше, бросить свои дела и уехать в глухую деревню загорать в гамаке, то чего требовать от своих близких? — Вы что, не только древних животных, но еще и опасные вирусы изучаете? — предположил юноша, взяв из вазочки конфету. — Нет. Помните, во время нашей первой встречи я спросил у вас, не хотелось бы вам посмотреть на тех, кого мы описываем как ископаемые, живьем? Аспирант кивнул в ответ, все еще не понимая, к чему клонит Соколов. — Так вот, я нашел способ попасть в доисторический мир. — Вы шутите?! — отшатнулся Дэниэл. — Нет. Я так и знал, что вы примерно подобным образом и отреагируете, хорошо, если вообще не назовете меня сумасшедшим, — успокоил его профессор, — если вас это смущает, давайте закроем эту тему, вы продолжите работать над диссертацией, и мы больше никогда не будем возвращаться к этому вопросу. Считайте, что этого разговора не было. Тот пару секунд еще сомневался, не стоит ли, в самом деле, сменить тему и больше не касаться странных идей профессора, но потом решил, что второго шанса может и не представиться. Конечно, вероятно и то, что Соколов просто несет чушь и навоображал себе то, чего нет — мало ли какие глупости люди иной раз принимают за реальность, но что, если он действительно может показать ему то, что никогда не покажет никто другой? — Если вы не шутите, — твердо ответил аспирант, — и в самом деле можете показать мне мир мезозойской эры, то я согласен… попробовать, даже если это может быть опасно. — Ну, жить вообще опасно, — развел руками Соколов, — где гарантия, что вы сейчас прямо тут у меня за столом куском пирога не подавитесь? Никакой, я на своем веку знаете сколько нелепых смертей на ровном месте повидал! Конечно, мы с вами все обсудим и будем стараться соблюдать базовые правила безопасности, но определенные риски тем не менее всегда есть.