Самые драгоценные моменты в жизни зависят подчас от пустяков. «Похититель Теней» Марк Леви ©.
Часы пробили восемь, и Ник почти засыпал за книжкой, как неожиданно в дверь постучали. С неохотой встав с дивана, Ник пригладил растрёпанные волосы и направился в прихожую. Открыл дверь и замер. Безусловно, глупо было ожидать кого-то другого, кроме Джея: здесь Ник был не особо знаком с кем-то до такой степени, что эти люди могли бы приходить к нему так поздно домой. Но появление Джея в его светло-песочном костюме оказалось всё равно настолько непривычно, что Ник потерял дар речи и пару секунд не мог даже ничего предпринять. Летняя вечерняя прохлада мягко ворвалась в дом вместе с Джеем, и Ник не ощутил и пятнышка неприязни в своей душе. Они пожали друг другу руки, и Ник пропустил приятеля в дом; Джей имел вид растерянный и печальный, но его лёгкая улыбка разгоняла это первое впечатление. — Надеюсь, не помешал вам, Ник. Я хотел позвонить вам, но подумал, что встреча лучше звонка… Поэтому и пришёл. Вы не приходили ко мне, и я… стал волноваться, уж не обидел ли я вас чем-то, — Джей говорил медленно, подбирал каждое слово осторожно, словно мог сорваться и сказать лишнего. Ник жестом пригласил его в гостиную и только там заговорил: — Всё в порядке, Джей. У меня и у вас были свои дела, так что я не решился беспокоить вас… Я рад, что вы зашли ко мне. Может быть, чаю? — Только если апельсинового. Буду очень благодарен, — Джей тепло улыбнулся и сел в одно из кресел. Пока Ник смешивал нужные ингредиенты и ставил чайник на плиту, они молчали. Только лишь с первым звуком бренчащих чашек Джей решился заговорить вновь: — Как ваши дела, старина? Выглядите как будто чем-то обеспокоенным и утомлённым. — Ник пожал плечами, разлил заварку, кипяток и пододвинул к Джею поднос с сахаром и сливками. — Очень даже неплохо. Наверное, устал от работы, да и вечера все мои однообразны: экономика, чай, экономика, сон. Как ваши дела? Как… Дэйзи? — Ник немного помедлил, прежде чем задать последний вопрос, и поднял внимательный взгляд на Джея. Тот быстро усмехнулся, услыхав имя возлюбленной, и тут же их взгляды опасно пересеклись. — У меня и у Дэйзи всё хорошо… Она… знаете, она ещё думает, Ник. Впрочем, не будем сегодня об этом! — неожиданно заявил Гэтсби и опустил взгляд на чашку с чаем. Ник чувствовал какую-то перемену в Джее, но не мог облечь её в слова и хоть как-то понять. Но этот его короткий взгляд… будто Джей легко угадал его хмурые мысли и впечатления после похода в замок. — Я вот что хотел спросить у вас: достаточно ли у вас сегодня сил, чтобы… чтобы составить мне компанию. У меня появилась замечательная идея сгонять куда-нибудь на машине, но в одиночку это будет очень скучно, а вы стали бы отличным попутчиком, — пока Ник подбирал слова, чтобы спросить хоть что-нибудь, Джей поспешно добавил: — О, только если вы сами этого желаете, старина! Обещаю, что докучать вам не буду! — Джей даже подмигнул ему, и прежняя тревога-обида выпорхнула из его души ядовитым жёлтым мотыльком. Ник, впрочем, так и не решился бы назвать это чувство обидой, но нечто сумрачное и горькое всё-таки кололо его душу на протяжении трёх дней. Теперь он вновь был сражён обаянием Гэтсби и, глупо улыбаясь, быстро закивал. — Конечно, Джей! Допиваем чай и можно отправиться в путь… Это меня несколько развеет, потому что в этих четырёх стенах я чувствую себя затворником экономики и дивана, когда где-то снаружи жизнь бьёт ключом, — Ник улыбнулся и тепло взглянул на Джея. — Вы всегда привносите что-то свежее и необычное в унылые жаркие будни. Съездить с вами будет честью для меня… — Этими словами вы меня очень смущаете, Ник… — Джей взглянул на него серьёзно, и в глазах его не было и толики насмешки. В это время они закончили пить чай, и Ник решил унести пустые чашки. Принимая из рук Гэтсби его чашку, он ощутил, как неестественно и долго соприкоснулись их пальцы, словно Джей хотел остановить его на пару секунд и… Всё произошло слишком быстро: Ник уже наполовину развернулся в сторону кухни, а Джей вскочил с кресла и мягко схватил его за рукав. Случайное прикосновение обожгло Ника слишком слащаво и неправдоподобно, как в дешёвых смешных книгах, и он остановился, вопросительно уставившись на Джея. — Я имел в виду, что вам не стоит думать, будто эта поездка будет честью для вас… Просто дружеская вылазка. — Я думал, вы имеете довольно широкий список претендентов на прогулку, на первом месте в котором стоит имя Дэйзи, — иронически усмехнулся Ник. Джей отпустил его руку, пригладил свои волосы и отвёл взгляд. — Дело в том, Ник, — совершенно серьёзно, даже без вежливой улыбки, начал Джей, — что этот список состоит из двух людей: вас и Дэйзи. И, я чувствую это, вижу, глядя на вас, что именно вы оцените эту сумбурную поездку по достоинству. Да и… мне не хватало вас, Ник, в конце-то концов! — несколько сердитым тоном добавил Джей и, нахмурившись, пристально посмотрел на него. — Можете смеяться надо мной, но я скучал по вам эти три дня. И извёлся весь, потому что не знал, почему вы не приходите — прийти к вам я не мог, потому что оканчивал свои дела поздно, боялся вас потревожить, а звонки до сих пор остаются для меня самым бездушным способом общения… Я… и впрямь волновался, Ник! Чему вы улыбаетесь? — смутившись под конец, Гэтсби нахмурился ещё сильнее, а Ник попытался убрать улыбку, но она стала только шире. Покачав головой, он отнёс посуду в раковину, и только потом ответил: — Вы говорите такие откровенные вещи… я бы и не подумал, что вы обо мне вспоминали в эти дни, — он повернулся к Джею, и тот сделал несколько шагов, пока между ними оказалось не больше фута. Ник ощущал себя зажатым в угол — сзади была раковина, а с одного бока — стена. Единственный вариант спасения — левая сторона, но… почему спасаться не хотелось? — Ник, вы и впрямь так думали? Значит, из меня скверный не только хозяин замка, но и друг… — Гэтсби опустил глаза, и в них сразу потух огонёк надежды, столь естественный для него, что Ника привело это в замешательство. — Джей, я не хотел этим вас обидеть. Но я и не хотел навязываться вам… — Лучше навязывайтесь, Ник, — Джей улыбался спокойно и уверенно, как будто ему хватило одного цепкого взгляда, чтобы ухватить тот положительный спектр эмоций, бушевавших в душе Ника. — Я говорю откровенные вещи, потому что доверяю вам полностью… — в этот момент он осторожно взял ладонь Ника в свою, горячую и сухую; столь странное и безумное движение для этой небрежной кухни, этого небогатого дома, для этого залива и всей эпохи — в целом. Ник вздрогнул, смутился, но не убрал своей руки — дьявол, восседающий не на левом плече, а где-то внутри сердца, нашёптывал ему указания, так сладко совпадающие с собственными желаниями. — Тогда едем куда угодно, Джей. Хоть и на край света… — смотря ему прямо в глаза, выдавил Ник едва слышным хриплым голосом; наконец, опустив взгляд и крепко зажмурив веки, он позволил себе… позволил себе ответить безумием на безумие. Он аккуратно переплёл свои пальцы с пальцами Джея и позволил щекотливому теплу окутать его сердце мягкой вуалью. Он надеялся, что почувствует себя глупо и смешно, но его переполняло нечто серьёзное и грандиозное. Через минуту, обсуждая, куда они всё-таки поедут, Джей и Ник вели себя вполне буднично, но Ник ощущал неизгладимый спазм в груди, когда вспоминал о случившемся. Он не хотел — да и не любил — анализировать слишком много, но понимал: они с Джеем надломили в душах друг друга что-то личное, сокровенное и спрятанное от людей, испортивших это в своё время. Что это, к чему это, да и правильно ли — вопросы столь верные, сколько и противные. Куда лучше позволить своей жизни сгореть в своей же лаве сумасшествия. — Вы когда-нибудь бывали в Филадельфии, старина? — вдруг спросил Джей. Ник покачал головой. — К сожалению, не доводилось… — Значит, едем туда! — Не слишком ли далеко? — Всего полтора часа езды. О, не переживайте, Ник, вы и сами не заметите, как пролетит время! И я же обещал вам не докучать… — Джей лукаво улыбнулся, и Каррауэй был окончательно сражён его улыбкой. Впрочем, даже если бы ехать пришлось двенадцать часов, он бы всё равно согласился — чем дальше Гэтсби уезжал от своего замка, тем более естественным и понятным он становился. Они условились встретиться через десять минут — надо было переодеться, подготовиться, а Джею ещё пригнать свою машину. Уходя, Гэтсби негромко сказал, что в эту поездку одеваться изысканно и официально не стоило — никаких визитов и роскошных заведений на сегодня. «Мы же с вами дикие путешественники, старина». Было в этой фразе нечто откровенное, понятное и даже весёлое, что Ник понял: они с Гэтсби вновь в одной команде. Команде путешественников ли, мореплавателей ли, но точно близких по духу людей. На улице было светло и по-летнему прохладно; небо покрылось чернично-розоватой плёнкой, а шипящее звёздами полотно потихоньку проглядывало с востока. Тёмно-зелёный залив освещался лишь небом и изумрудным фонариком на причале Бьюкененов; где-то вдалеке, в Нью-Йорке, высокие здания насыщались людьми, светом и алкоголем, и сотни машин неслись по направлению к этому жужжащему улью веселья и безответственности. Если бы не решение Гэтсби прекратить вечеринки в своём замке, весь Вест Эгг полыхал бы великолепным огнём из танцев, виски, привлекательных женщин и блеска. Ник сознался самому себе, что скучал по этим вечеринкам, но, пожалуй, в них не осталось смысла после встречи Дэйзи и Джея, так что решение это было разумным и верным. Через четверть часа они уже мчались по пустой узкой дороги из Вест Эгга в Нью-Йорк; Джей водил лихо и умело, так что Нику приходилось вжиматься в сидение на крутых виражах. Шум ветра приятно свистел в ушах, прервав бесконечный и бесполезный поток мыслей; Ник предвкушал грядущие впечатления и заранее расчищал место под них в сердце. Джей изредка поворачивался к нему и улыбался, легко и непринуждённо, как будто чем дальше они становились от сумрачных теней замка, тем светлее становилась его душа, тем больше он превращался в обычного путешественника, непостоянного, счастливого и вечно странствующего. И Ник тут же становился его сообщником, и вот они уже перепрыгивали в совершенно изумительную историю, где было место лишь прокуренным заправкам, сияющим городам, длинным шоссе, кофе без сахара, минутам безмолвия и непрекращающимся разговорам, зловещим лесам и пепельно-остывшему небу. В этой безумной истории не было Дэйзи, не было столь рвущих душу событий, но оставались будничные неурядицы по типу пропавшей сумки или сломанных очков. Ник смотрел на Джея и, ругая себя, почему-то думал, что тот ощущал нечто подобное, а может, они с ним давно переместились в одну и ту же переменчиво-лёгкую реальность. И были безмятежными путешественниками с запасом хороших сигарет и трогательных историй. Так глупо, безнадёжно верилось… Эти моменты стали для Ника всем, буквально всем, ради чего он жил. Они делали остановки: то рядом с открытыми пустыми верандами, то прямо на обочине, то в тихом спальном районе, то на шумных парковках в центре Нью-Йорка. На верандах, увитыми розами и виноградом, совершенно пустых, Джей и Ник вдыхали медово-пряную феерию цветков, что росли где-то совсем близко, и говорили об искусстве и литературе. Рядом с верандой источал изумительно тонкий аромат котелок с малиново-пряным кофе — Гэтсби предусмотрительно взял всё необходимое для разведения костра, а Ник — для приготовления напитков и много чего ещё. Малина же нашлась дико растущей совсем неподалёку от огня; в иных местах с открытыми верандами находились другие съедобные ягоды, и Ник смело экспериментировал, добавляя их в чай или кофе, которыми они непременно заправлялись, чтобы иметь достаточно сил. На обочинах чувства пылко обострялись из-за сумрака и отчаянной близости; на расстеленной на земле клетчатой скатерти Джею и Нику приходилось тесниться — места было мало, зато рассказы за поеданием сэндвичей с курицей и овощами становились откровеннее и теплее. Они говорили о собственных удачах и неудачах, днях, когда жизнь разваливалась по кусочкам, и днях, оправдывающих жизнь в целом. Они не боялись говорить лишнего, и только количеством случайных касаний плечом измерялось их общее, крепко сплётшееся отчаяние. Спустя пару месяцев, когда Ник уже проходил лечение в диспансере, он без украс понял, что узнал тогда Гэтсби куда лучше, чем в последнюю ночь, когда услыхал его историю полностью. Из тех таинственных деталей сложился иной, манящий образ Джея, Джея, с которым вполне реальным казался побег или путешествие. Впрочем, по Гэтсби было видно, что и ему доставило немало удовольствия изучить Ника лучше. В тихих спальных районах (тихих, потому что все люди давно утекли в центр) они останавливались в заброшенных пустых садах с лилиями и фиалками, падали прямо на неровную высокую траву и, до истомы вдыхая ароматы, смотрели на небо. Почему-то оба молчали, и молчание не давило, а созидало, возрождало в душе новые, позабытые ощущения. Личные разговоры делали их ближе, но молчание рисовало между ними невидимую нить сложно осознаваемого отношения. Ник прикрывал глаза и видел их с Джеем со стороны; безмолвие становилось осязаемым и чертило тонким эфирным грифелем знак бесконечности между ними, и в одной петельке был сам Ник, в другой — Джей. Где-то вдалеке обычно сладко пели птицы, шумно проезжали машины, уставшие влюблённые ссорились рядом с подъездами, и всё это складывалось в особенную и вполне будничную симфонию. Ник пытался успокоить своё гулко колотившееся сердце, но сердце было не обмануть — оно ощущало грандиозные перемены. Но какие именно — так и не удалось узнать. На шумных улицах в центре Нью-Йорка и других городков они изредка заходили в магазины или бары — бары, надо сказать, не самого высокого класса, но было в этих походах что-то оригинальное и смелое. Сидя на капоте машины, они обычно курили, смотрели на бесконечную суету и небрежно разговаривали о людях — разных людях: частых гостях вечеринок Джея, о скользких игроках в поло типа Тома Бьюкенена, о разваливающихся морально семьях на грязных заправках, о безмятежных, рушащих всё женщинах… Единственное, о ком они не говорили, была Дэйзи; однако Ник всё равно ощущал её мнимое присутствие в их разговоре. Но больше того — он видел, что Джей желал переосмыслить её значение в собственной жизни и понемногу подходил к этому. Новая Дэйзи постепенно вырисовывалась в его глазах и оставляла новые, не всегда положительные чувства… Впрочем, эта тема — всегда табу для Ника; и что-то внутри него всё-таки сладко ликовало при осознании происходящего. До Филадельфии они, конечно, доехали, но, кажется, этот город, погрязший в красном мареве и громкой музыке, стал для них лишь незначительным фоном. Фоном, украшавшим основное действие, что происходило тихо и незаметно для них самих, но меняло всё слишком радикально. Лёгкие Ника вибрировали от счастья, а Джей скрывал бесконечную улыбку на своих губах. Они проносились по центру Филадельфии, глазели на высотки, на уютные кварталы с низкими домами, на загруженные проспекты, потонувшие в разноцветных бликах, в конце концов, они наблюдали за жизнью — жизнью, что вращалась с космической скоростью и ослепляла, однако всё равно казалась банально прекрасной. В ту ночь они с Гэтсби стали непростительно ближе; та ночь связала их плотными тёмными жгутами, но их это отнюдь не страшило — по-прежнему они улыбались друг другу, словно впереди них было одно безмятежное будущее, полное таких ночей и эмоций. Домой они вернулись только к четырём утра — уставшие, счастливые, слегка бледные, но взбудораженные. Какими и полагалось быть путешественникам в раннее-раннее утро. Ник не помнил, когда в своей жизни был таким спокойным и радостным после бессонной ночи; Джей же, по-прежнему разгоняя машину на длинных извилистых дорогах, говорил, что Ник придаёт ему сил, и добавил, что «на самом деле, придавал всегда, и не только для вождения». Ник на это только заливисто рассмеялся, после чего поймал на себе обиженный взгляд Джея. Извинившись и всё равно не понимая, за что, Ник ощутил смущение и непонимание, которое рассеял (а рассеял ли?) Джей, когда проговорил: — Не относитесь к этому легкомысленно, Ник. Несмотря на бессонную ночь, я хорошо соображаю и понимаю, что говорю. Это всё правда… — они немного помолчали; на горизонте стали вырисовываться акварельные контуры Нью-Йорка и розоватые наброски рассвета. Сделав резкий поворот, Гэтсби вдруг продолжил: — Помните, когда-то я сказал вам, что вы — человек, который и есть мой путь? Мне показалось, вы навряд ли восприняли это всерьёз. Так слушайте же: я до сих пор так думаю и ни секунду не сомневался в этом. Ник, вы один в этой истории внушайте мне спокойствие, которого в нашей жизни слишком мало. Пожалуй, когда я долго не вижу вас, я начинаю забывать себя и становиться кем-то другим… очень странным и непонятным даже мне самому. Я ценю вас, старина. — Значит, мы не случайны в жизнях друг друга? — Ник улыбнулся Джею, и тот, тихо рассмеявшись, согласился. Несмотря на внешнее спокойствие, Ник испытал феерическое воодушевление и даже восторг. Слова Джея были просты, неказисты и откровенны, но взволновали настолько сильно, что нервы сплелись туго и болезненно-сладко, вызывая приятные, клокочущие спазмы. Было в этом ощущении что-то особенное и исключительное — как сегодняшняя поездка в Филадельфию, как внезапный круиз по заливу, как ночь апельсинового чая, как встречи в тёмной прохладной аллее. Джей притормозил у дома Ника, и они уже собирались было прощаться. Солнце поднималось всё выше, и мир понемногу просыпался, в то время как ночные гуляки только-только укладывались спать. Залив покрылся нежным бледно-розовым светом, первые чайки хрипло запищали где-то в небе, а зелёный маяк на причале Ист Эгга растворился в лёгком белёсом тумане. Ник чувствовал себя почти счастливо, но устало — ему казалось, стоило только принять горизонтальное положение и он заснёт моментально, чего с ним никогда в жизни не было. Джей вновь садился в машину, и Ник решил проводить его взглядом до поворота к массивным воротам замка. Джей завёл машину, но трогаться в путь не спешил; подумав пару секунд, он повернулся к Нику и с улыбкой сказал: — Пока вас не было в моей аллее, старина, рододендроны распустились ещё больше и проявили себя во всей красе. Появилось много цветков на кусте, так что клумба стала ещё пышнее и лучше. А цвет! Его нельзя описать хоть какими-нибудь словами, Ник: это не сиреневый и даже не светло-лиловый. Что-то между. Очень красиво! Приходите когда-нибудь… — в глазах Джея сверкнуло лукавство, и Ник не знал, почему подумал о том, что желание показать свою клумбу для Гэтсби было на последнем месте. Но вот на первом… что же на первом месте? Какая причина? Ник почувствовал, что знал. Но это осознание ускользнуло от него легко и безмятежно, как испуганный мотылёк. — Хорошо, я… приду, Джей. Обязательно, — они улыбнулись друг другу мягко и понимающе, и Ник, проводив глазами жёлтую машину, скрывшуюся за поворотом, понял кое-что странное и неожиданное. Ему хотелось навсегда остаться в этом дне и моменте, когда они с Гэтсби были именно такими — смелыми и откровенными; он хотел законсервировать эти часы, эти безумные часы, чтобы воспоминания всегда выглядели яркими и живыми. Но, открывая дверь, он усмехнулся про себя: бред же полнейший! Известно, что всякое воспоминание пожухнет, увянет, как некогда красивый цветок, оставит после себя лишь угасающую эмоцию. Ничто не могло жить вечно, а эта ночь — уже практически прошлое. Отчаянно хотелось спросить Гэтсби: и как вернуть-то его, это прошлое? В чём секрет? «Неужели вы, Джей, и сами не хотите его вернуть?». Ник чувствовал себя почти пьяным, когда думал об этом, и, кое-как отогнав накатившую тоску, скорее улёгся спать. Однако обстоятельства сложились так, что Ник не сумел навестить Джея ни в этот день, ни в следующий. В субботу Ник почти весь день спал и очнулся далеко за полдень; решил, что надоедать сегодня Гэтсби своим присутствием — не самое лучшее, наверняка тот хотел отдохнуть и заняться своими бесчисленными делами. В воскресенье же Ник вполне себе намеревался посетить Джея, выделил время после обеда, даже прилично оделся и собрался; почти дошёл до ворот замка, как увидел машину Дэйзи около них. Водитель, судя по всему, до этого только что высадивший мисс Бьюкенен, вновь тронулся с места и поехал куда-то в город — так ему приказывала Дэйзи, чтобы машина не привлекала много внимания. Ник, спрятанный за кустами шиповника, подумал немного, хмыкнул и, ощутив болезненный укол в сердце, развернулся обратно к своему дому. Нелогичные и совершенно сумасшедшие горечь, боль и разочарование удалось не сразу, но проглотить. Глупо было этого не сделать — в такие-то годы! Ник совсем перестал понимать себя; с прошлой ночной поездки непонимание только сладко усилилось. Впрочем, традиционно утрамбовав свои эмоции суровой совестью, Ник сумел расправить плечи и ненадолго забыться, мнимо уйдя в изучение экономики снова. В понедельник Ник тоже не успел забежать к Джею — рабочий денёк выдался трудным и хлопотным. Но как же сильно он удивился, когда доставал ключи от входной двери: на ручке висел небольшой букетик рододендронов — даже не букетик, а просто несколько веток с соцветиями, которые были перевязаны тонкой лентой. Ник взял его, открыл дверь и положил на стол; в этот момент из цветов выпала небольшая плотная карточка с чёрными, от руки написанными буквами. Ник налил в вазочку воды и поставил изумительные рододендроны туда; комната наполнилась сладковатым тяжёлым ароматом, и Ник, оставшись довольным преобразившейся гостиной, взял карточку в руки. Джей писал ему: «Дорогой Ник, Я был весьма огорчён вашим отсутствием. Думается мне, вы почти столкнулись с Дэйзи в воскресенье или же почему-то обиделись на меня. А может, всё вместе? В любом случае, я приношу свои извинения. Сейчас я не могу, к сожалению, сам вас навестить, поэтому присылаю немного рододендронов — чтобы вы сами могли убедиться, насколько пышными и изумительными они стали с вашего последнего посещения аллеи. Однако я вас очень прошу когда-нибудь её всё-таки посетить… пожалуйста. Да и мы с вами давно не виделись. С уважением, Джей». Что-то едва уловимое и почти эфемерное всё же тронуло Ника в этом послании. Он улыбнулся и покачал головой. Джей был как всегда в своём стиле, но теперь к этому стилю примешивался другой — более мягкий и доверительный. Ника не удивила проницательность друга — он всегда был таким, правда, столь прекрасно он видел насквозь всех, кроме Дэйзи, Дэйзи сегодняшней, а не прошлой. И эта проблема, конечно, касалась только Гэтсби и миссис Бьюкенен. Ник вздохнул, с удовольствием поправил веточки рододендрона в вазе и усмехнулся. Несмотря ни на что, Джей был отменным романтиком. Ник положил записку рядом с вазой и занял себя приготовлением хоть какой-нибудь еды в качестве ужина. О выходке Джея, столь милой и обрадовавшей, вспоминал с лёгкой ухмылкой и, пожалуй, уже и сам был готов пойти к приятелю первым, если бы тот не указал, что сейчас дико занят. Почему-то вспомнил про их ночную поездку и почти рассмеялся, потому что никогда не курил так много и никогда не позволял глупостям, вроде совместного лежания на траве и наблюдения за звёздами, влезать в свою жизнь. Но Гэтсби распахнул его душу навстречу новым ощущениям, и это был, конечно, не первый человек, кому он позволил такое, но первый среди тех, кого он знал недолго. И недолго совершенно не синоним слову «плохо»; наоборот, Ник доверился Джею слишком неосознанно и даже по инерции, но ничуть не пожалел об этом. И… всё-таки это был первый человек, с которым Ник чувствовал себя слишком уютно, чья улыбка вселяла немыслимую надежду и на чью помощь можно было рассчитывать в дни, когда все вокруг отворачивались.***
Ник проснулся, когда, кажется, не было ещё и трёх; что-то совершенно странное вытолкнуло его из сна на шаткую поверхность реальности. Это не было бессонницей, а словно принудительным подъёмом — неохотным, но совершенно обязательным, как ночная жажда. Ник стойко прождал целых пять минут, надеясь на полнейшее погружение туда, откуда он вынужденно всплыл. Но пять минут взбодрили его лишь сильнее — не помогли ни плотно закрытые глаза, ни полностью расслабленное тело. Наконец, Ник огорчённо выдохнул и стянул с себя одеяло; рассматривать полную замысловатых, чернильно-сапфировых теней комнату надоело также через пять минут. Ник сдался и решил встать — он ощутил, что в ближайшие часы не заснёт даже вопреки трудовому дню, для которого пяти часов сна было недостаточно. Ник завернулся в халат, устало поплёлся в кухню и включил тусклый светильник — такие только и пригодны для ночных посиделок, когда глазам уже нельзя оставаться во тьме, но и яркий свет для них — слепящее зло. Выпить остатки холодного чая, всполоснуть лицо тёплой водой и несколько минут посидеть в полной темноте — Нику обычно помогала эта нехитрая комбинация для того, чтобы быстро уснуть. Но сон покинул его, кажется, серьёзно, поэтому Ник открыл дверь и вышел на веранду — влажный солёный воздух приятно проник в лёгкие, а бриз нежно потрепал волосы. Не оставалось ничего, кроме как бессмысленно разглядывать мутную воду залива и редкое появление месяца на небе. Через какое-то время и это надоело; Ник с удивлением обнаружил, что, скорее всего, выспался и больше ему сна не требуется. Однако слишком остро встал вопрос: что делать целые несколько часов до рассвета? Неужели любоваться на цветы Гэтсби? Ник, усмехаясь, вернулся в кухню, поправил рододендроны в вазе и сделал себе кофе с корицей — раз просыпаться, так просыпаться полностью. Спустя полчаса заточения в доме Ник не выдержал и, одевшись в первую попавшуюся одежду, вышел. А спустя ещё какое-то время, в которое он себя помнил смутно и нехорошо, он уже гулял в аллее Джея: там стоял полнейший мрак, так что пару раз он запинался. Отменной глупостью можно было считать одну лишь возможность встретить тут Гэтсби — время едва приближалось к четырём, нормальные люди только крепко засыпали. Ник уселся на их с Джеем любимую скамейку, вдохнул сладко-насыщенный запах цветов и запрокинул голову вверх, чтобы видеть замысловатые угольные узоры ветвей каштана на фоне мягкого, шелковистого неба дымчато-синего цвета. Горстку ярчайших начищенных звёзд кто-то бросил на это неровное полотно — хотелось верить, что именно для Ника, но подобных Нику сейчас было слишком много. Где-то вдалеке протяжно и тоскливо ухал филин, и Нику передалось от него хорошее зрение в темноте: по крайней мере, кустики теперь выделялись сизыми пятнами на плотном чёрном фоне. Ник думал, что, безусловно, поступил очень «умно»: пришёл в аллею ночью, когда все цветы закрываются и утрачивают всю свою дневную пышность. Вот и рододендроны были теперь ничем иным, как небольшим светло-лиловым пятном впереди с плотно свернувшимися цветками. На рассвете этот куст наверняка становится в два раза пышнее, но Нику пришлось довольствоваться этим. Едва объяснимая сила заставила Ника повернуть голову вправо и задержать дыхание — банально и глупо, но глупости случались внезапно и насмешливо, глупости топили человека в изумлении — а иначе почему нам перекрывает дыхание в такие моменты? Ник выплыл на поверхность и вдохнул живительного сладкого воздуха; а ещё там, на поверхности, Джей потихоньку приближался к нему, принимая человеческие очертания сквозь темноту — потому что все мы во мраке становимся не пойми кем, странным сгустком тени и одиночества, то есть, самими собой. Ник не выдержал, вскочил со скамейки и сделал пару шагов к Джею. Фонарик около замка включился как раз вовремя, чтобы выдернуть из мглы удивлённое и счастливое лицо Гэтсби. Они пожали друг другу руки, и Ник почувствовал смущение — почему-то так странно и непонятно было встретиться посреди ночи в этой аллее. Как будто бы они подтвердили, что их безумия-бессонницы одинаковы, выточены из тех же разъедающих материалов и вытравляют разум слишком похоже. — Ночь настолько хороша, что невозможно уснуть, да, старина? — лукаво улыбаясь, спросил Джей. Ник пожал плечами и жестом пригласил Гэтсби составить ему компанию на скамейке. — Проснулся среди ночи и не сумел больше заснуть. До рассвета ещё долго, а сидеть дома скучно. Вот и решил прогуляться… Но вы, Джей? — Джей усмехнулся и тут же ответил: — Я очнулся совсем недавно, думал, прогулка по аллее поможет мне развеяться и уснуть. Но уже, видимо, навряд ли… — Ник удивился, потому что и впрямь причины, приведшие их в сад, оказались чертовски одинаковыми. Он-то думал, так бывает только в его ненадёжной, полной обманов голове. — Очень красивые цветы, Джей… Спасибо вам, — Ник всегда вспоминал о самом важном несвоевременно, а Джей только смущённо улыбался и отмахивался, когда его вновь благодарили за что-то. — Аромат у них изумительный, правда? — Ник подтвердил. — Впрочем, я ведь не совсем об этом хотел с вами поговорить… И представляете, какой парадокс: я даже не могу сформулировать вопрос или тему. Я попросту не знаю! И вот об этом «нечто» я и хочу поговорить… Странно, что вы ещё до сих пор меня не чураетесь. Хотя последние дни походили на то… — только теперь Ник сумел понять настроение друга, до этого остававшееся в тени каштанов: он был расстроен и привычно скрывал это под маской добродушия. Положив руку ему на плечо, Ник осторожно начал: — Джей, вы кажитесь подавленным чем-то… — Нет-нет, всё в порядке… возможно. Я устал. Да и мысли собрать в единое целое сейчас навряд ли получится, — Джей вдруг нащупал его ладонь на своём плече и несильно сжал; Ник ощутил что-то горячее и дерзкое, прораставшее в его тонкой душонке. — Мы с Дэйзи сошлись на том, чтобы сказать Тому всю правду о нас. Не знаю, когда это случится, но, вероятно, скоро. И проблема отнюдь не в этом, старина, — быстро произнёс Джей, опередив порыв Ника что-то сказать по этому поводу. — Не в этом… Иногда меня охватывает сомнение: я не вижу в Дэйзи той Дэйзи, Ник. Вы можете сколь угодно вразумлять меня тем, что Дэйзи изменилась — я и сам себя этим вразумляю, но всё равно выходит скверно и сердце меня не слушает. Но мне так не хочется вас беспокоить насчёт этого… Просто, знаете, когда ожидания не сходятся с реальностью, пусть и немного, что-то внутри души трещит и ломается, — Джей говорил тихо и проникновенно. Ник растерялся совершенно и не знал, какими словами вселить в Джея доверие, легко упорхнувшее, как испуганный мотылёк. — Джей, вы… — О, пожалуйста, Ник! Не хочу втягивать вас в это… — он поднял голову и внимательно посмотрел ему в глаза; он пытался взять себя в руки, но во взгляде проскальзывали растерянность и тревога. — Да и ночь — не самое лучшее время для осознанных разговоров. Прошу меня простить: зря я затеял это. Давайте… о чём-нибудь другом. Пожалуйста. Ник видел, насколько сильно нуждался в нём Джей; при этом сам Джей с трудом говорил о действительно волновавших его вещах — не позволяла то ли деликатность, то ли страх. Да и прав он был: ночь — хоть и время откровений, безрассудств и долгих пронзительных разговоров, но и впрямь серьёзные, хорошо продуманные решения совершить в них невозможно — в голове звёздный ветер, липкий пластилин темноты и хрупкая пелена облаков. Ник не знал, правильным ли был отчаянный скачок Джея в его душу этой ночью; хотелось помочь приятелю, но тот искал лишь ложного спасения, считая настоящее ошибкой. Это было сколь запутанно, столь и банально. Джей, тревожный, растрёпанный, немного бледный, принялся его расспрашивать о делах, о работе, о несущественных вещах, которыми хотел залепить вскрывшуюся рану в своей душе. Ник, конечно, мягко предупреждал его ещё в самом начале, что в конце концов его могло ждать только разочарование, смешанное с нелепой ностальгией. Теперь он ощущал какую-то личную вину перед Джеем за то, что в своё время не высказал своего мнения твёрдо и прямо, может быть, даже поссорился бы с другом, но, вероятно, на время, зато ему наверняка стало бы лучше. Теперь говорить своё никому не нужное мнение было поздно, смешно и несуразно; Ник и не смог бы найти подходящий момент, а тем более — нарушить обещание не влезать в чужую жизнь. Он чувствовал себя удручённо и неприятно; его сердце иной раз разъедало пассивно-горькое разочарование, когда он видел, что Гэтсби испытывает это чувство по отношению к Дэйзи, не может в этом признаться и винит лишь себя. Все проблемы циклично замыкались, и жизнь стала похожа на Уробороса, пожирающего свой хвост. Тогда Ник не мог знать точно, но представлял, что развязка этой насыщенной драмы будет скоро. Той ночью они так и не поговорили ни о чём важном и расстались где-то через полчаса. Но когда они прощались, Джей крепко сжал его руку, надолго задержал в своей и наконец быстро притянул Ника к себе. Тот совсем не ожидал такого и смутился, ощутив, как Гэтсби приобнял его за плечо, а он сам устало и послушно опустил подбородок ему на плечо. Ник понял, что никогда в жизни смущение не сопровождалось такими правильными, точными мыслями о том, что всё в совершеннейшем порядке и нет в целом мире чего-то, могущего разрушить эту гармонию. Когда заговорил Джей, случайно обдавая его ухо и шею горячим воздухом, Ник ощутил тонкие электрические заряды, волнами обволакивающие его нервную систему; это было щекотливо и приятно, страшно и приятно, слишком откровенно и приятно. — Ник, послушайте… я вам кажусь безумцем, и это точно. Но сегодняшний я — это скорее исключение из правил. Ник, я прекрасно знаю, что вы думаете на самом деле об этой истории. — И Ник был рад, что приходилось это выслушивать, не глядя в глаза друг другу — он бы на месте превратился в витиеватый рыжий огонь и сгорел бы навсегда. — Я знаю, Ник, о да… Я действительно разочаровался и запутался — прежде всего, в себе самом. Я вижу, чего Дэйзи делать не хочет и не может, вижу совсем немного путей развязки этих событий, и все они мрачноваты, вижу, что вы немного злитесь на меня за непонимание очевидного, но не говорите — в силу смущения или ещё чего-то, — Джей отстранился и внимательно на него посмотрел, крепко взяв его за плечо, словно едва помнящий, как дышать, Ник мог вот прямо сейчас рвануть от него. — Но, Ник, я не могу всё бросить и, случайно завидев Дэйзи на улице, поздороваться с ней вежливо и непринуждённо, как со старым, но малозначащим знакомым. Не могу. Потому что я всё ещё чувствую, что… она нужна мне. Старина, поймите: во все последние встречи мы с ней часто и подолгу молчали, предаваясь собственным мыслям, и грустно вздыхали. Никто из нас не чувствовал себя в своей тарелке, но лишь один её взгляд заставлял меня убеждаться, что она ещё испытывает ко мне что-то. Что-то… — Джей горько усмехнулся и опустил взгляд; Ник как раз осмелился глянуть на него и ощутил, насколько всё непросто. — Поверьте, мистер Бьюкенен уже давно — ещё с вечеринки — заподозрил нечто неладное между нами. Я думаю, он догадывается или уже догадался. Дэйзи его никогда не любила — она в любом случае не останется с ним и уйдёт ко мне. И если я позволю собственным сомнениям затуманить мой разум и отказаться от Дэйзи, я совершу великую ошибку… Ей совершенно будет некуда идти после такого позора, после семейного скандала. Если… — Джей поморщился, как будто правда была горька, как запах полыни, но почему-то совершенно необходима, — если даже выяснится так, что мои чувства к Дэйзи заканчиваются лишь на уважении, я просто обязан, Ник, вы понимаете, обеспечить ей безоблачное существование. Я не могу бросить её. Воспоминания делают нас… слабее, я думаю. Но я поступлю не по-мужски и даже не по-человечески, если вдруг заявлю ей свои смутные опасения. Не утруждайте себя думать об этом, Ник, прошу! — Джей обеими руками схватил его за плечи, и наконец их вымученные, уставшие взгляды встретились. — Вы наверняка задаётесь вопросом: почему нельзя закончить всё намного раньше скандалов? Например, сейчас, сегодня?.. Но я же уже говорил вам, Ник, что сам пребываю в неопределённом настроении, в моем сердце слишком много борьбы и слишком мало ответов… — Я вас понял, Джей, — мягко сказал Ник и улыбнулся; наконец-то Джей хоть на немного вытянулся из трясины собственных чувств. — Вы откровенны, и я это ценю. Время пока ещё есть. Подумайте хорошенько, посидите в полной тишине наедине с собой. Дэйзи в любом случае вам не чужая. — Мне стыдно, что вы так переживаете обо мне. Но… спасибо вам, Ник. Прежде мне не доводилось встречать людей, которым бы хотелось доверять так сильно, — Джей улыбнулся, сделал шаг назад, чтобы расстояние между ними наконец стало приемлемым. — Знаете, раз всё так получилось… — Джей замялся, опустил взгляд, — то, может быть, вы составите мне компанию на завтраке, пусть и таком раннем. Я очень прошу вас об этом… не хочу, по крайней мере сейчас, быть в одиночестве. Ник только кивнул — Гэтсби не нужно было ничего объяснять и даже просить, потому что он был готов поддержать его в любом случае. За жалкие пару минут, в которые должно было уложиться рукопожатие и довольно прохладное пожелание друг другу удачного дня, уместилось совершенно другое. В эти минуты уместилось то, что выедало душу Ника на протяжении долгих томительных недель. Пускай ничего не разрешилось как следует, но ему стало легче, потому что они с Джеем сделали трудный, почти невозможный шаг на пути друг к другу, обмотав о свои рёбра тонкую нить доверия, которая соединяла их. И отчего-то Ник видел: расстояния между ними оставалось всё меньше и меньше, а мыслей о том, что будет в итоге, так и не появлялось. Какой-то сумасшедший экспромт, выраженный в сумеречных разговорах и поездках; какая-то безумная импровизация, смешанная с ночным лавандовым воздухом и алмазными брызгами залива. И они, Ник и Джей, ступающие всегда по шаткой, нечёткой границе между неизвестными реальностями своих эмоций. Во время завтрака в замке Ник с удовлетворением отметил видимые перемены в настроении Гэтсби: он словно успокоился, выдохнул горький воздух, больно распирающий лёгкие, и был расслабленным, естественным, таким, каким становился в те немногие их поездки или долгие встречи, когда настоящая, суровая жизнь с её дурацкими обязанностями казалась не более чем плохим сном. В редкие минуты молчания Джей поглядывал на него с чувственной благодарностью, и Ник ощущал смущение, хорошее, приятное смущение и даже позволял себе улыбнуться. За окнами гостиной мир постепенно просыпался, зевая персиковым рассветом и сладко дыша влажным цветочным ветром в открытые форточки. Ник до сих пор не хотел спать и был удивлён, зато Джей был явно не прочь вздремнуть пару лишних часов. Они расстались в шесть, и Джей уже не скрыл своё намерение приобнять Ника, как в прошлый раз через рукопожатие, а сам Ник больше надуманно не стеснялся и позволил себе ощущать то, что хотел ощущать, позволил новым, но, вероятно, вполне знакомым эмоциям кружить в его душе пурпурным лепестковым вихрем. Ник возвращался через аллею и, словно почувствовав, обернулся; Джей наблюдал за ним из окна одного из своих многочисленных кабинетов или спален и, улыбнувшись, помахал ему. Помахав в ответ, Ник подумал, что ему больше не кажется смешным идея запечатать все эти моменты в какой-нибудь широкий круглый сосуд и жить в них, остаться навсегда. «Гэтсби, — думал Ник, возвращаясь к себе, — слишком изменил меня. Точнее, что-то такое внутри меня, чего и не углядишь сразу. И я не знаю, хорошо это или плохо, но сейчас это кажется только хорошим…»