Antivan Blues — Tevinter Blues

      В лагере Серых Стражей слишком уютно. Зевран смотрит на горящий костер, на собравшихся вокруг него людей, и решительно не понимает, что он забыл здесь, посреди Ферелдена — он ведь шел умирать и совсем не надеялся остаться в живых после контракта на парочку Серых. Но вот он — Зевран Араннай, живой и относительно невредимый, сидит в отдалении от костра, точит кинжалы под неодобрительные взгляды светловолосого парнишки и высокомерной отступницы, изредка ловя на себе взгляды милой рыжей девушки с луком — Лелианы, кажется, так ее назвал один из отряда. Зевран видит в ней доброго человека и почти сочувствует девочке, ведь она жалеет совсем не того, кого стоило бы, Зевран точно знает, что не заслужил ее доброты, как и доброты этого совсем юного мага, собравшего всех у костра. Он улыбался, когда говорил с каждым из них. Подходил к светловолосому воину, расспрашивал его о чем-то, получал ответные улыбки, смеялся весело, хлопал того по плечу. Подходил к старой волшебнице, устроившей около своей палатки небольшую лабораторию, делился с ней книгами, иногда получал трогательные поцелуи в черноволосую макушку. Подходил к мрачному и высокому, словно скала, кунари, читал с ним что-то безумно сложное, по несколько раз повторял одно и то же слово — Зевран читал это по губам Стража, двигавшимся одинаково, и по довольным кивкам кунари. Подходил к лучнице, неизменно приносил постоянно смущенно отнекивающейся девушке какие-то вещи с символами андрастианской Церкви, обнимал ее за плечи, и Зевран тихо смеялся, замечая милые застенчивые улыбки Лелианы. Подходил к ведьме, устроившейся вдали ото всех, и Зевран не знал, о чем они говорили или что делали, но желтоглазая язвительная красотка неизменно присоединялась к сидящим у костра. Подходил к двум гномам, стоявшим у своего магазинчика словно у поста, трепал мальчишку по волосам, говорил со стариком, и оба так же приходили к костру, садились рядом с остальными, и малыш хлопал в ладоши, крича «Колдовство!», когда Страж садился на ствол старого поваленного дерева и заставлял пламя осесть на своей ладони. За несколько ночей, проведенных в лагере, Зевран понял, что все — все эти люди и не только — были сплочены именно благодаря юному Стражу, распространяющему доброту на всех окружающих. И Зевран не понимает, почему этот отзывчивый парнишка протягивает ему руку и зовет к остальным. — Зевран теперь часть нашего отряда, — говорит Страж так, что не услышать его невозможно, и ведьма тихо хмыкает в сторону, — и ваша к нему неприязнь не означает, что живой эльф должен мерзнуть вдали от костра. Они с Лелианой переглядываются, как-то заговорщицки, и маг хлопает по стволу рядом с собой, когда Лелиана отсаживается в сторону. Зевран не знает, что сказать — пожалуй, впервые в жизни — и поэтому просто садится между двумя людьми, кидает взгляд на Бодана, сидящего прямо напротив него, недоуменно осознает, что гном улыбается ему, и отводит взгляд, не осмеливаясь на ответный жест. Для всех здесь одно правило: он убийца, лжец и плут, и Зевран действительно настолько привык ко лжи, к ненастоящим улыбкам и театральным гримасам, что не знает, как вести себя с теми, кого ты пытался убить, но кто отнесся к тебе лучше, чем собственная «семья». Маг сидит очень близко, Зевран чувствует тепло от него, почти такое же, как от яркого костра, и ему все больше кажется, что они с лучницей сговорились, специально отделили его ото всех, чтобы показать, что Зевран не чужой, что бояться его не стоит, и Ворон пока не знает, хорошо это или плохо. Страж пригибается к нему — так, что Зевран чувствует легкий запах разных трав, исходящий от него — и окликает лучницу, пока та настраивает лютню. — Лелиана, споешь? — Страж глядит на девушку поверх макушки Зеврана, и эльф не видит выражение ее лица, но что-то ему подсказывает, что рыжая церковница улыбается. Потому что маг перед ним тоже растягивает губы в улыбке, и Зевран невольно следит за тем, как он постукивает пальцами по ладони — четко, будто ритм отбивает. Голос у Лелианы мягкий, плавный — такой, что Зевран невольно заслушивается, тонет в переплетении звучания струн и приятного дрожания девичьего напева. Зевран слишком поздно понимает, что не дышит. Что вообще никто не дышит. Все смотрят на лучницу: на ее пальцы, умело перебирающие струны лютни, на волосы, отливающие золотом и огнем в свете костра, на подрагивающие ресницы на закрытых веках, и в лагере становится настолько непривычно тихо, что треск пламени кажется неприличным, слишком громким. И Зевран отчего-то понимает, что эта девушка — одна из тех, с кем он готов дойти до конца этого странного и безумного похода.       Зевран не знает, что сказать. Он не хочет говорить. Тальесен мертв. Дайлен ранен. Возможно, первого стоит помянуть. Возможно, второму нужна его помощь. Но Зевран забивается в комнату Стража несчастным зверем и сидит. Смотрит на вход, словно пес, ждущий резкого «фас», чтобы кинуться на первого вошедшего. Первым вошедшим оказывается Лелиана. И он правда кидается на нее. Падает на колени, цепляется за ее руки, слепо тычется носом. Он хочет сказать, что ему страшно. Что ему больно. Что хочется выть. Лелиана молчит и гладит его по голове, словно маленького ребенка. Ее ладони пахнут деревом — приятный, чуть горьковатый запах лютни въелся в ее кожу, и Зевран чувствует его, когда Лелиана обнимает его лицо, гладит, убирает упавшие на лоб пряди. Ему чудится вечер у костра, медовые блики на гладком боку лютни. Ее одежда пахнет сгоревшими свечами — ненавязчивый запах оседает на мягкой ткани церковной робы, и Зевран чувствует его, когда Лелиана садится рядом, обнимает и прижимает его к себе. Ему чудится перебор струнами, тихий стрекот сверчков. Ее волосы пахнут орхидеями — легкий и чуткий запах путается в рыжих локонах, обвивает их атласными лентами, и Зевран чувствует его, когда прижимается носом к прядям, когда вдыхает глубоко, оглаживая руками ее плечи. Ему чудится очаровывающая мелодия, чувственная песнь. У вошедшей Винн усталый вид. Она опускается на стул с тяжелым вздохом, и Зевран улыбается, обнимая Лелиану крепче, когда слышит ее слова: — Страж будет жить.