Antivan Blues — Tevinter Blues

      Тевинтер пожирает людей. Он заманивает их к себе ласковыми речами, поет колыбельные и рассказывает милые сказки на ночь, гладит по головке и обещает защиту, целует в макушку, обнимает нежными руками, а потом впивается острыми зубами в горло, вырывает кадык, упивается кровью из жил существ, доверившихся ему. Тевинтер для всех — зверь, вскормленный Магистрами, потонувшими в пороке и магии крови. Зверь, наглый и самоуверенный, одичавший пес, отбившийся от рук. И никто не решается показать животному, где его место. У Мэйварис уставший вид, бледная кожа и глубоко залегшие тени под глазами. Мэйварис не спит, она лишь дремлет, каждый раз боясь проснуться в пасти чудовища, зовущегося родной страной. Единомышленники лишь качают головой, друзья волнуются о здоровье, а злейшие враги желают скорой смерти. Мэйварис не оскорбляется. Лишь иногда — совсем редко — действительно желает умереть. У нее на столе — кинжал, на поясе — склянка с лириумом, на входе в кабинет магическая ловушка, а окно запечатано заклинанием. Тевинтер пытается сожрать ее, но каждый раз оказывается неспособен прокусить стеклянный кокон, в котором она находится, каждый раз зверь отступает, обещая вернуться. Каждый раз Мэйварис боится встречи с ним. Каждый раз она видит во сне тело гнома, падающее с высокой башни. Каждый раз просыпается с криком. Каждый раз. У нее за плечами — сгоревшие горы книг на тевене, разрушенные древние храмы времен элвенан, сотни несломленных последователей Кун, верхушка Антиванских Воронов и Смерть. Смерть смотрит на нее пустыми глазницами, зовет, обнимает, такая же лживая, как Тевинтер, такая же гнусная, пахнущая гнилой плотью и гарью, такая же старая и ощерившаяся. У Смерти холодные руки, и Мэйварис неприятно, когда они касаются ее плеч, тянут к себе, все дальше и дальше, она вырывается, бьется в тисках, плюется заклинаниями, а Смерть смеется. Смеется и ломает ее пальцы, сжимает горло железной хваткой, выпивает ману до дна, опустошает ее изнутри. Мэйварис отбивается. Отбивается. И хочет жить.       Дориан приходит к ней вечером, приносит старое вино в пузатой бутылке, запрещает осветить комнату заклинанием, собственноручно зажигает свечи, и они пьют, Павус все болтает, а Мэйварис молчит, лишь угрюмо вертит пустой бокал в руках, и морщины на ее уставшем лице становятся глубже, словно шрамы от давних ранений. Дориан обнимает ее, перестает шутить, только гладит по плечам и целует в курчавую макушку, он молчит вместе с ней, оглушающе, долго, скорбно. Когда Мэйварис начинает плакать, Дориан не говорит ничего. Ласкает оголенные плечи руками, прижимает ее к себе, так, что она ощущает себя на двадцать лет младше; Дориан молчит, и Мэйварис благодарна ему за это. Когда на нее накатывает легкая апатия, Дориан протягивает ей бокал с недопитым вином, гладит по спине теплой ладонью, смотрит глаза в глаза, отмечая ее невидящий взгляд. Дориан касается пальцами ее щеки, и Мэйварис вздрагивает, словно была не здесь, не с ним, не в объятиях друга, а снова была поймана Смертью в отвратительные тиски, мешающие ей дышать. — Дорогая, — взгляд у Дориана теплый, участливый, и она совсем — чуть-чуть — улыбается, когда он прижимает ее к себе, — расскажи мне все. Быть может, я смогу помочь. Мэйварис закрывает глаза. Под веками ей улыбается отец. Смеется Торольд. Несколько верных друзей идут вслед за Смертью, а она стоит, смотрит им в след и… обещает отомстить. Мэйварис кладет голову на плечо Дориана и улыбается тонкими губами. — Это будет долгая история, ma Solia. Уверен, что не уснешь?