Antivan Blues — Tevinter Blues

Когда-то давно Айдану Кусланду снились сны. Ему снились сады, поля, девицы-служанки, мать и отец, слюнявый лохматый мабари и даже он сам — будто со стороны. Ему снилось прошлое, иногда — настоящее, а однажды — будущее. Он не помнил ничего из того проклятого сна, забыл о нем уже на утро, лишь хмурился недовольно, завидев эрла Хоу. Айдану Кусланду снились, в целом, неплохие сны, в которых он иногда совершал подвиги, а иногда — просто бродил по каким-то местам, и кошмары он просто не помнил — не запоминал, ему это не нужно было. После предательства Хоу ему снятся дым и огонь. На пути к Остагару каждый их с Дунканом привал — испытание, во время которого ему очень хочется убить кого-нибудь, желательно — ублюдка Хоу, выпустить ему кишки, сломать челюсть, голыми руками вырвать руки и язык. Дункан смотрит на него хмуро — и молчит. Потому что знает, что его жалость Айдану Кусланду не нужна. Айдану Кусланду не нужен никто — ненависть к Хоу греет его гораздо сильнее спального мешка и разожженного костра. После Посвящения Айдану снится Архидемон. Огромный дракон с уродливой пастью, рычащий и скалящий клыки, с длинными острыми когтями и огненным дыханием. Айдан Кусланд не боится его, лишь какая-то часть скверны в его крови вскипает до боли и опутывает мышцы — опасность, опасность, опасность. Он просыпается резко, распахнув глаза, и Алистер обращает к нему взгляд: «Ты тоже его видел, да?» Айдан молчит и сжимает пальцы в кулак. Он не боится — лишь понимает отдаленно, что они однажды встретятся не только в его снах. В лагере в лесу Бресилиан ему снятся волки. Они огромные, рычащие и с горящими красными глазами — и он отдаленно понимает, что таких волков быть не может, а потом усмехается горько даже во сне — в лесу Бресилиан и не такое возможно. Во сне к нему приходят Затриан и Хозяйка Леса — оба скорбные, гремящие цепями своего проклятия, и Кусланд гонит их прочь, заставляет покинуть собственные сны, и на смену им снова приходят волки, а на утро он выслушивает от Алистера причитания о том, что плохой сон вредит не только его самочувствию, но и настрою отряда. Выслушивает и не имеет ни малейшего желания огрызнуться в ответ. После Цитадели Кинлох ему снятся одержимые. Изуродованные тела с демоном внутри, они ловят его и играют с ним, словно сытый кот, поймавший мышь, и Кусланд даже во сне не может отделаться от мысли, что все сделал правильно. Что маги это заслужили. Что Право Уничтожения — тот его выбор, которого достойны эти люди и эльфы. На утро Кусланд встречает недобрительный взгляд Зеврана стойко — лишь усмехается, глядя на Ворона. «Убийце ли судить меня?» Больше одержимых он не вспоминает. После Редклифа внутри остается какой-то странный осадок — ему снятся чужие образы. Он признает в одном из них Изольду, в другом — Эамона, в третьем — Алистера, и все трое шипят, словно кипящее масло, словно змея, ползущая мимо в густой траве, и Кусланд отмахивается от них: «Я прав. Катитесь к черту». Образы, больше похожие на чужие тени, шипят ему и припадают к земле, словно готовы напасть. Кусланд очень хочет убить их. На утро образы исчезают из его разума. Глубинные Тропы оставляют в его сознании вой скверны и ужасающий шепот Геспит. Во сне он видит маток, орды Порождений и — снова — Архидемона. Все они ревут и стонут, и Кусланд в этой какофонии звуков не слышит собственного крика, лишь открывает рот и будто глохнет — а потом неизменно просыпается, порой по несколько раз за ночь. Он чувствует тревогу — и неизменно списывает это на свое долгое нахождение под землей в запутанных коридорах Троп, под завязку набитых Порождениями. Алистер косится на него, но молчит. Кусланд ему за это благодарен. После коронации Кусланду снится прекрасное ничего. Он видит во сне обволакивающую темноту, похожую на черное бескрайнее озеро, и окунается в нее с головой, очищая сознание — и это так невообразимо приятно, что он чувствует себя почти что здорово после таких снов. Он не видит во сне ни убитого им Хоу, ни побежденного Архидемона, ни Затриана и Хозяйку, ни Изольду, ни Грегора, ни Бранку. Он видит пустоту — и она становится ему ближе, чем кто-либо. А ведь когда-то Айдану Кусланду снились неплохие сны. Он видит следующий лишь спустя почти десять долгих лет. Ему снится Тень такая, какая она есть — зеленое небо, кривые тропинки, заросшие мхом валуны, далекие неясные звуки. Пространство словно бы зовет его, обволакивает его разум, и ему почти что легко и свободно здесь. Он вспоминает темноту, которую он видел во снах все эти годы — и этот сон поразительно похож на нее, такой же простой и вроде бы не такой уж и ужасный. Кусланд поднимает взгляд наверх — оттуда падают хлопья чего-то светло-зеленого, и он усмехается краем губ отчего-то. В Тени всегда было немного забавно. Он идет по тропинке недолго — и вскоре замечает вдали знакомый, но почти что стершийся из памяти силуэт. У Морриган на плечах плащ с мехом, и Кусланд запоздало вспоминает, что снаружи — вне Тени — зима, и очередной дурацкий праздник приближается к ним неумолимо. Ведьма смотрит на него издалека, замечает почти сразу — но не делает ни шага навстречу. Он не сводит с Морриган взгляда. Каждый новый шаг кажется Кусланду испытанием, словно тот самый проход через огонь в храме Священного Праха. Он знает, что это может быть демон — и потому идет куда спокойнее. Встречаться с демоном ему спокойнее. Морриган изменилась. Он видит это так отчетливо, что неожиданно становится не по себе — эта женщина ему чужая. Они молчат, и Кусланд чувствует себя не в своей тарелке. Морриган протягивает ему ладонь. Его собственную руку обжигает огнем. У Морриган в глазах зеленые отсветы, и оттого радужка ее кажется излишне магической — хотя, кажется, куда еще. Кусланд почти касается ее руки, когда слышит странный голос. «Мама!» Он оглядывается. Мальчишка за спиной Морриган странный — до одури знакомый, словно кто-то из родни, и Кусланд замирает статуей. Морриган смотрит ему прямо в глаза. Ничего не спрашивай. Он и не собирается. Лишь сжимает ее пальцы в своей руке. Король Айдан Кусланд просыпается резко, будто вынырнув из холодного озера, и ощущения такие, будто его заставили проснуться. Кольцо, подаренное ведьмой словно тысячу лет назад, жжет его руку. Он старается выбросить из головы образ Морриган и маленького мальчика лет одиннадцати. На улице ветер завывает и заметает все омерзительно белым снегом. Кусланд морщится. Зима его всегда раздражала. Анора заботливо интересуется, здоров ли ее король. Он улыбается ей слегка криво: «Не дождешься, змея».