Antivan Blues — Tevinter Blues

      Мэйварис больно. Она очень хочет избавиться от надоедливой зудящей боли во рту и на спине, но ее руки крепко прикованы к стене, и колдовать не получается — лишь тихо ненавидеть Тита и желать ему сдохнуть от какой-нибудь неизлечимой болезни. Не то чтобы она очень кровожадная. Просто за себя ей необходимо отомстить — хотя бы мысленно. Платье на ней изодрано, покрыто спекшейся кровью в несколько слоев, и ей почти отвратительно смотреть вниз, на свои ноги — изуродованные пыточными инструментами, сломанные десятки раз и срощенные магически. Тит знает толк в пытках. Он приходит к ней почти каждый день и приносит еду — воду и кусочек хлеба — но не позволяет есть самой, заталкивает черствую корку в рот и издевательски плещет водой в лицо. Мэйварис научилась терпеть — и есть без рук тоже. Ей не хватает этого, но жаловаться нет смысла — все равно она в итоге умрет. Титу не нужна живой женщина, публично устроившая ему и его людям взбучку. Титу вообще ничего не нужно кроме своих драконов и ее криков — ни того, ни другого он не получает. У нее на спине живого места нет — пару раз она чувствует, как Тит издевательски запускает пальцы в широкие, вечно кровоточащие раны, один раз он отрезает кусок ее кожи и издевательски предлагает съесть. Мэйварис прочищает горло и посылает его к черту — Тит хмурится с видом победителя и гладит ее по щеке. Кровавые разводы видны ей краем глаза. Тит сжимает ее подбородок крючковатыми пальцами и шипит — в льющемся из него раздражении она слышит отчетливое «шлюха». Мэйварис не считает это оскорбительным — Создатель, этот человек убьет ее в скором времени, какие оскорбления? Она лишь улыбается и смеется сипло — а через мгновение слизывает кровь из разбитой губы. Рука у Тита тяжелая — почти как его взгляд. В один из последующих бесконечных дней Тит приходит без плети — Мэйварис даже приподнимает брови в удивлении. — Знаешь, что я хочу сделать? — говорит он, в общем-то, не нуждаясь ни в ее одобрении, ни в чем-либо еще. — Я хочу повесить рядом с тобой твоего прекрасного дружка, что начал разнюхивать твое исчезновение. Он, знаешь ли, сильно надоедает мне. Мэйварис слабо шевелит руками — очень хочется кинуть в довольную рожу сгусток молний, но не получается. Где-то в углу настойчиво капает конденсат. — Мне так жаль, Аврелиан, — хрипит она и улыбается слегка — губа все еще болит. — Если ты пришел поплакать мне в плечо, то прости — у меня на сегодня слишком много дел. Тит шипит, словно змея или раскаленное масло, и Мэйварис мысленно уже готова к удару — но все тихо. Чужие пальцы лишь сжимают ее горло — недостаточно, чтобы задушить, но достаточно, чтобы припугнуть и отговорить от дерзости. Она усмехается тихо — жаль, что он не понимает, что таким ее не проймешь. Она пережила выломанные суставы и раздробленные кости — неужели он действительно думает ее этим испугать? — Дешевый трюк, Аврелиан, — тихо говорит она, ощущая в чужом взгляде разгорающуюся злость. — Ты можешь и лучше. Он хватает ее за подбородок и сжимает с силой, но тут же отпускает, не отводя пальцев от ее лица. — Так надоело жить? Мэйварис вместо ответа кусает его за палец. Вцепляется она очень удачно — клыки протыкают кожу, она слышит вскрик, и отчего-то детская радость заполняет ее сердце. Хоть маленькая и имеющая последствия, но пакость. В общем-то, какая ей теперь разница? Когда Тит насильно разжимает ее челюсти, она плюет ему в лицо его же кровью, смешанной с тягучей слюной. Должно быть очень противно. Тит уходит, и Мэйварис позволяет себе рассмеяться громко, выгибаясь и натягивая цепи. Влажный воздух и бесконечные пытки постепенно сводят ее с ума. На следующий день Тит приходит не один. С ним слуга — сгорбленный седой эльф, и несет он щипцы и нож, и Мэйварис улыбается легко и непринужденно. Пыткой больше, пыткой меньше — какая разница? После ее все равно излечат, чтобы калечить снова и снова. Тит невероятно молчалив, и Мэйварис даже начинает волноваться, когда тот лишь кивком головы отдает эльфу приказ. Тот подходит к ней с щипцами и пытается разжать челюсти — она судорожно стискивает зубы и отворачивает голову. Эльф тихо вздыхает. Когда Аврелиан бьет ее по лицу этими самыми щипцами, ей кажется, что несколько зубов однозначно должны выпасть. Но вместо этого у нее всего лишь ужасно болит челюсть. Ее секундной заминки хватает, чтобы наложить паралич и зажать щипцами язык. Мэйварис мысленно считает до ста. На 36 Тит хохочет довольно. «Пташка больше не будет петь». На 49 он вертит ножом перед ее глазами — тупой, чтобы было больнее. На 51 она закрывает глаза. На 64 ей кажется, что ее крик должен отразиться от стен. Но она вообще не уверена, что кричит. На 70 она теряет сознание.

***

      Дориан мягко касается ее руки. Взгляд у него безумно тревожный, и Варрик рядом с ним выглядит настолько же виноватым. Мэйварис слабо улыбается им обоим. Она выставляет свою ладонь и легко проводит над ней пальцами в сторону. «Простите». Дориан порывисто обнимает ее и выдыхает как-то резко. Мэйварис не может вспомнить момент, когда в последний раз Дориан плакал при ней. — Тебе не за что извиняться, Куколка, — Варрик вдыхает тяжело, и она очень хочет сказать, что не стоит она такого волнения, рассмеяться, в конце концов. Но звуки ее выходят неясными и неразборчивыми — так что проще молчать. Она отстраняет от себя Дориана и выводит по воздуху новый жест: указывает пальцем на себя, соединяет кончики пальцев обеих рук и машет раскрытыми ладонями вбок. «Я в порядке». Варрик понимает, что она хочет сказать — когда-то, просто ради интереса, он предложил ей выучить язык жестов. Тогда ей нужно было отвлечься от скорби по мужу, и новое занятие хорошо помогло ей. Кто бы знал, что оно пригодится именно вот так. Дориан оборачивается и смотрит на гнома — ждет объяснений. — Она говорит, что все нормально. Дориан вздрагивает крупно и медленно поворачивается к ней. Мэйварис сидит на софе, уперев руки в подушки по бокам от себя, боясь не устоять на еще слабых ногах, и Дориан падает перед ней на колени, стискивает ладонь в своих руках и осторожно целует — Мэйварис хочет сказать, что на той руке, что он взял, не хватает пальцев, и это наверняка неприятно, и она, не сдержавшись, открывает рот. Из горла вырывается шипение, мычание и хрипы — и она сжимает губы до побеления, опуская растерянный взгляд на Дориана. — Ничего не нормально, Мэй, — с расстановкой говорит он, и она чувствует, как подрагивают чужие пальцы. — Ты… Она осторожно прикладывает палец к его губам — единственный оставшийся указательный палец — призывая молчать. Она снова показывает пальцем на себя, затем касается указательным и средними пальцами своего горла. «Я урод», — договаривает она за Дориана. У нее на спине огромная куча шрамов, уродливых и глубоких, похожих на зияющие дыры. У нее сломанные ноги — от некогда красивой и изящной походки остаются лишь воспоминания, зыбкие, словно песок. У нее отрубленные пальцы — два на левой руке и один на правой, и колдовать она все еще может, но каждый раз обрубки шевелятся в отчаянной попытке повторить движение за целыми собратьями, и ее кисти скручивает фантомной болью. У нее отрезанный язык — самая ужасная часть из всех ее уродств, и она очень хочет заплакать, когда понимает, что не будет больше заливистого смеха и легкого кокетства в ее голосе. Потому что голоса, по сути-то, и нет.       Она сильно замыкается в себе — и даже Варрик и Дориан не скрашивают ее существование. Она чувствует жалость кожей и плачет украдкой в подушку, когда никто не видит — потому что ей противно. Тит должен был убить ее. Так было бы правильнее. Она очень расстраивается, когда узнает, что ему всего лишь отрубили голову.       Как-то Варрик рассказал ей о словах Флемет, Ведьмы из Диких Земель, спасшей Хоуков. «Мы стоим над пропастью грядущего. Мир ждет своего часа, чтобы рухнуть в бездну. Жди… и когда этот миг настанет, не бойся и прыгай. Только падая, можно понять, умеешь ли ты летать». Эти слова она долго держит в голове — так, что даже в горячке может повторить их безошибочно. Только падая, можно понять, умеешь ли ты летать. Она делает вдох. Мэйварис не умеет летать. Но прыгнуть она не побоялась.