Antivan Blues — Tevinter Blues

      Золотой век пиратства.       «Испания против пиратов!» Зевран смеется, когда слышит это. Смеется и вглядывается в горизонт. Где-то там маленькая точка — торговое судно с развивающимся флагом, набитая ромом и золотом, и он облизывает губы быстро, закинув руки за голову. Ветер дует с северо-востока, злой, неприятный, и матросы шепчутся украдкой: никак в шторм идем, не к добру это. Зевран хмурит брови немного да принимается убеждать капитана сменить курс. Кусланд смотрит на него, как на шального. — С ума сошел? — иронично спрашивает он. — Там столько золота, сколько тебе и не снилось, итальянец! Зевран морщит нос. — Я испанец, — спокойно поправляет он. Кусланд машет рукой. — Хоть Георг I, — отмахивается мужчина недовольно. — Курс мы не поменяем. Зевран возвращается на палубу в отвратительном расположении . Ни разрисованная рожа Махариэля, ни разговоры с Табрисом не помогают — честно говоря, становится только хуже. У него внутри грызет стенки сердца и ребра неприятное чувство. Оно находит выход, когда мирное торговое судно поднимает британский флаг и выкатывает пушки. Зевран ненавидит англичан.       Война за Независимость. «Свободу Америке! Свободу Франции!» В Вэлли-Фордж чертовски холодно. У Зеврана уже начинают подмерзать нос, уши и пальцы, когда кто-то проносится мимо, хохоча, словно шальные. Махариэля и Табриса из снега вытаскивают целой группой. Они отбиваются, швыряются снежками и — смеются. Зевран лично не видит ничего радостного в том, чтобы мерзнуть в сугробе, мерзнуть у огня, мерзнуть в палатке, но его мнения никто не спрашивает. У Америки есть мизерный шанс выиграть эту чертову войну, и, если это произойдет, он обязательно вернется в Италию. Или на родину, в Испанию. Куда угодно, лишь бы подальше от этого демонова снежного края с грызущимися людьми и бесконечной бойней. Кто-то из французов дает ему немного вина — не французского, конечно. Оно кислое и противное, но Зевран пьет просто потому, что пить больше нечего, а хочется. Махариэль тоже делает глоток из фляги — и жмурится так, словно попробовал самую вкусную вещь на свете. Зевран смеется над ним. — Ты просто не пробовал наших вин, — рокочет Зевран, утыкаясь носом в покрывшийся инеем воротник. — Когда война закончится, быть может, привезу тебе бутылочку или тебя в Испанию. Смешно разрисованный мальчишка — младше его на шесть лет — быстро кивает и убегает. Он умирает при следующем переходе от столбняка. Зевран напивается тем самым кислым не-французским вином и проклинает независимость.       Двадцать первый век. «Я не сдамся!» У теракта в Орландо запах дыма и крови. Зеврана тошнит и шатает из стороны в сторону, и он даже сгибается, упираясь трясущимися руками в ватные колени, но блевать уже нечем — разве что только желчью. Кто-то держит его под локоть. Кажется, Табрис. Его все тянет вывернуть желудок. Диктор не затыкается: говорит, говорит и говорит. О жертвах, о террористе, о мотивах. Зевран залпом выпивает стакан воды и жмурит веки. Сочувствующий взгляд Табриса лижет спину. Молчит. И правильно. Незачем ему, несчастному, знать, что Махариэль там был — в том аду, в той преисподней, из которой не было выхода. У Зеврана все еще трясутся руки. — Эй, Зев, пойдешь со мной? — спрашивал Махариэль, улыбаясь и уродуя мейкап. — Ну же, , будет весело! Зеврана все-таки рвет — воздухом и немного желчью. К мемориалу они идут вдвоем, и всегда веселый рыжий Табрис кажется чужим. Даже волосы его кажутся черными, словно уголь. Боль прорастает в груди цветами. З а ч т о?