Antivan Blues — Tevinter Blues

У Торольда борода рыжая-рыжая, почти как листья поздние осенние, опавшие, и Мэйварис нравится очень — не только потому, что это Торольд, разумеется. Торольд шутит — и Мэйварис смеется, не потому, что так требует этикет, а потому, что шутит Торольд очаровательно и действительно смешно, и это очень мило. Торольд вообще весь идеальный как будто бы, чуткий и внимательный, и Мэйварис не хочет сказать, что влюбилась без памяти — просто он ей нравится, а их союз — хорошие перспективы, не более. О том, что врать самой себе нехорошо, она знает с детства, но упорно делает вид, что все, как надо. Торольд даже знакомит ее со своей семьей — если миловидного безбородого гнома Варрика можно назвать «семьей», но Мэйварис отчего-то так приятно, что она не может перестать улыбаться, даже когда отпивает из чашечки чай. — Я думал, в Тевинтере все пьют исключительно вино, — говорит Варрик, и Мэйварис улыбается легко, отставляя чай. — Возможно, многие мои коллеги так и делают, иначе я не понимаю, почему я так редко вижу их вне дома. Торольд и Варрик шутку оценивают, и Мэйварис чувствует себя чудесно, потому что может сидеть, забравшись на диванчик с ногами, накинув на себя теплый плед, и не думать о том, что кто-то будет осуждать ее: вне зависимости от того, за внешний вид ли, за политику ли, за что-то ли еще. А Торольд может шутить — так, как нравится ей, и фыркать в рыжую бороду, когда она распаляется и начинает перемывать кости другим магистрам. Мэйварис просыпается рано, и первым делом она садится проверять пришедшие послания и продолжать исследования, и приехавший Торольд ругает всех магов и ее в частности, потому что он — по его же собственным словам — фанат нормального сна и завтрака по утрам, а завтракают нормальные люди никак не книгами и надушенными письмами. Мэйварис шутливо упирается, когда Торольд тянет ее в столовую и отбирает послание от одной из немногих очаровательных женщин в Магистериуме, и Мэйварис делает вид, что обиделась, но все равно не выдерживает и целует Тетраса в щеку, потому что утро ведь должно начинаться с чего-то приятнее пыли из фолиантов или пустой постели. Торольд не отвлекает ее от вышивания: знает, что бесполезно добиваться обращенного на тебя взгляда, но так же знает, что она все слушает и все слышит, и потому говорит, что его отсылают зачем-то в Орзаммар, и она даже вышивку откладывает, недовольно сводя брови к переносице. Перспектива отсутствия Торольда дома ее не прельщает, если не сказать больше, и Тетрас видит ее недовольство, видит поджатые губы и внимательный взгляд — и потому вздыхает устало. — Это ведь не на всю жизнь, цветочек. Мэйварис улыбается совсем чуть-чуть и разглаживает ткань платья. — Не на всю жизнь, да, — соглашается она, — но меня не радует, что ты собираешься лезть под землю, где, как минимум, десяток гномок имеют на тебя виды. Торольд садится рядом, устраивая голову у нее на коленях, и Мэйварис мягко перебирает рыжие волосы, а потом хмыкает тихо. — Я ведь ревнивица и собственница, дорогой, ты забыл? Торольд смеется и целует ее руку, переплетая пальцы. — Не забыл, мой колокольчик. Сложно забыть что-либо, связанное с тобой, — тон у Торольда такой, что у нее сердце замирает как-то по-особенному, а щеки краснеют, как у девчонки. Торольд возвращается из Орзаммара совсем скоро — ну, насколько так можно сказать, но Мэйварис это кажется вечностью. Хитрый Тетрас привозит ей букет колокольчиков, и Мэйварис заслуженно называет его подхалимом, прежде чем оставить легкий поцелуй на чуть потрескавшихся губах, щекотных из-за бороды и усов. Они приезжают в Минратос вместе, потому что у них обоих там дела, хотя у Мэйварис как-то жутко неспокойно на душе, и она не хочет пускать Торольда туда, но достаточно веско обосновать свои переживания она не может, и Торольд целует ее в уголок губ, говоря, что все будет хорошо — и Мэйварис верит. Зря. Тело Торольда изломано, и ей приходится прикрыть рот, чтобы не закричать, от боли, от слез, душащих изнутри, и кто-то даже пытается ее утешать, но ей, в общем-то, плевать, потому что всего два слова выжигают ей мозг изнутри. Торольд. Мертв. Они встречаются с Варриком очень скоро, и она впервые за все это время позволяет себе заплакать, сжимая пряди будто бы потускневших волос между пальцами и покачиваясь из стороны в сторону, будто обезумевшая. Варрик гладит ее по плечам, скрытым траурной черной шалью, и не говорит ничего — и Мэйварис ему за это благодарна. После ее молчаливой истерики она пугающе спокойна, пьет чай и смотрит долго в одну точку, и Варрику, как она заметила, явно неуютно, но она ничего не может с собой поделать. — Знаешь, Куколка, — говорит Варрик, — черный тебе не идет. Мэйварис смотрит ему в глаза. В них нет ни насмешки, ни жалости, лишь молчаливое участие и невысказанное «эй, если что, я всегда на твоей стороне». Мэйварис улыбается ему уголками губ, пряча улыбку в чашке. — Я думаю, ты знаешь, что я это так не оставлю, — говорит она, отставляя чай. — Око за око, так вроде говорят? Она смотрит на Варрика внимательно, цепко. — Я буду мстить. Варрик смотрит на нее в ответ и — кивает. Мэйварис знает, что он понял — раз и навсегда, запомнил, как истину неизменную: с такими вещами она не шутит и не оставляет их без внимания. — Я не завидую твоим врагам, Куколка. Мэйварис смеется. Смех ее звучит как смертный приговор.