Antivan Blues — Tevinter Blues

«Стражу Амеллу девятнадцать», — говорит ему злым, презрительным тоном тэйрн Логейн, и Зевран почему-то запоминает это, запоминает, что идет убивать, фактически, ребенка еще, ведь цель его — маг, живший в Круге, юный еще совсем, жизни не видавший почти, и Зеврану становится на мгновение грустно. Рендон Хоу передает ему плату, и Зевран скалится довольно и будто бы по-настоящему, а сам не знает даже, что сказать. Лишь запоминает зачем-то только эту фразу. И ему отчего-то неспокойно на душе. Стражу Амеллу девятнадцать — и у него пальцы подрагивают, сжимая древко посоха, а глаза как будто бы на мокром месте. Страж Амелл не верит, что добрая девушка на дороге смогла их обмануть и привести в засаду. На Страже Амелле мажеская роба, грязная, затасканная, будто прилипшая к хозяину, и лицо молодое-молодое, такое, что стыдно даже становится убивать — а потом Зевран фыркает смешно. Он ведь Страж — у него скверна в крови, он все равно умрет. Так к чему его жалеть? Стражу Амеллу девятнадцать — и брови сходятся к переносице, а губы сжимаются в тонкую полоску, что делает его чуточку, но старше. Страж Амелл кривится, когда какой-то его товарищ с щитом предлагает прирезать Ворона, и оттого языки пламени, нарисованные на его лице красной краской, похожей на кровь, шевелятся, будто на самом деле. Стражу Амеллу явно недостает выдержки, и от шуточек похабных он краснеет едва-едва, но заметно на его бледной коже, однозначно почти не видящей солнца, и, когда он обхватывает своими тонкими пальцами зевраново запястье, разницу в оттенках кожи видно просто превосходно. Стражу Амеллу девятнадцать — и он с юношеским максимализмом защищает всех и каждого, не разбираясь: эльф, гном, кунари, человек, женщина, мужчина, маг, воин. Страж Амелл и ему помогает просто так, не прося ничего взамен, но Зевран сам, как бы невзначай, подсаживается к нему, одиноко сгорбленному у костра, и рассказывает про Антиву, и награда высшая — блеск в совсем еще юных глазах, такой доверчивый, будто Зевран ему сказки про принцесс и драконов рассказывает. Страж Амелл наивным ему кажется до безобразия, простым, что полено, но таким милым и душевным, что и признавать не хочется, но нужно, что рад он проваленному контракту. Стражу Амеллу девятнадцать — и у него свежий шрам на теле, заботливо зашитый Винн, и Зевран помогает ему смыть с себя кровь в ручье, а потом говорит, что шрамы — это красиво, и неважно, что иногда очень и очень больно. Страж Амелл не верит, фыркает недовольно от воды холодной: «Как шрамы могут быть красивыми?», и Зевран показывает свои, где-то частично скрытые татуировками, но в основном открытые, на память. Страж Амелл если и смущается, то старается сделать вид, что ничего необычного в этом нет, только вот руки по привычке, из Круга перенятой, тянутся потрогать, и Зевран смеется от щекотного прикосновения к груди. Глаза у Стража Амелла необычные — и смотреть в них преступление почти, а когда Зевран уже открывает рот, чтобы сказать что-то смешное и пошлое одновременно, из-за кустов показывается Алистер, и они не уверены, что он все правильно понял. Стражу Амеллу девятнадцать — и в глазах Зеврана он уже не так наивен, когда смотрит на Затриана пристально и сжимает губы, а потом подает знак Морриган, и ведьма колдует что-то страшное, чего Зевран никогда не видел, и Затриан пятится недоуменно и, пожалуй, испуганно. Страж Амелл шипит змеей почти, обвиняет, презирает, и выглядит он старше лет на десять, словно преданный всеми, избитый, шипит и посох нервно пальцами сжимает, так, что один лишь Зевран видит, как подрагивают его колени. Страж Амелл снимает проклятие — и Зевран не уверен, не хочет ли он похвалить его за правильное и взвешенное решение. Стражу Амеллу девятнадцать — и он впервые дарит Зеврану подарок, долийские перчатки, от которых у Зеврана внутри что-то скребется о клетку ребер, и становится душно немного: неужели он запомнил то, о чем я и упомянул-то вскользь? Страж Амелл смущается до багровых пятен по лицу, до запинок милых, и Зевран, принимая перчатки улыбается, смотрит в карие глаза и благодарит вполне искренне — а маг в ответ просит рассказать еще что-нибудь про Антиву, про Воронов, про него самого, и Зевран соглашается охотно, шутит на антиванском, и Страж ни слова не понимает, но улыбается так открыто, что Зеврану больно почти. Стражу Амеллу девятнадцать — и он только что едва не был убит крикуном, когда кинулся защищать окруженную Винн, и Зевран отчитывает его зло, пока чародейка колдует над ним и накладывает повязку, а Страж улыбается довольно, сжимая своими бледными и вечно холодными пальцами его смуглое запястье и просит: «Расскажи про Антиву?» От тона Стража Амелла у него екает что-то в груди тонко — раненый, он похож на умирающего больше, и Зевран начинает рассказывать чуть подрагивающим голосом, когда Винн, вздыхая облегченно, гладит мальчишку по лбу и говорит, что рана оказалась несерьезной, что он встанет на ноги уже через пару дней, что все хорошо и она благодарна ему — Зеврану — за помощь. Зевран не уверен, что понимает, о какой помощи идет речь, но кивает и просит обращаться, если что. Стражу Амеллу девятнадцать — и он впервые влюбился в того, в кого не следовало бы, и Зевран потрясенно думает, что, наверное, милая лучница Лелиана или дерзкая ведьма Морриган были бы лучшими кандидатами, чем он, убийца с темным, преследующим его прошлым, и маг, видя его заминку, уже начинает лепетать какие-то глупые, неуместные совершенно извинения, просит не говорить никому, что он сделал что-то не так, и Зевран смеется. Страж Амелл выглядит растерянным ребенком, и Зевран, целуя его, думает, что, наверное, мальчишка добьется своего да перебесится — гормоны, обычное мажеское любопытство, ничего более, вскоре разукрашенный эльф ему надоест, и он снова будет хвостом виться за черновласой ведьмой, раздражая этим Алистера. Отчего сердце сжимается как-то не так, как надо, Зевран не понимает. Стражу Амеллу девятнадцать — и он только что потерял своего последнего рекрута в Серые Стражи, рыжую разбойницу Табрис, и плачущий над ее изрубленным, изломанным, изувеченным телом отец смотрит на них отчаянно: «Как же так?» Страж Амелл закусывает губу и садится рядом с ним, обнимает старческие хрупкие плечи и не смотрит на Табрис, от лица которой не осталось и целой кости — Зевран вообще удивляется, как им удается узнать в этом месиве в синей, измазанной кровью броне свою соратницу. Страж Амелл выглядит злым до одури, и клятва отомстить Хоу из уст его слышится проклятием мажеским, вечным — они лишь склоняют головы над бедняжкой Табрис, а Алистер, по старой храмовничьей привычке, шепчет молитву. Стражу Амеллу девятнадцать — и ярость в его глазах непоколебимая, всепоглощающая, такая, что Зеврану даже страшно, а Хоу тот даже не убивает — казнит, не публично, но все же: Лелиана и Винн отворачиваются, морщась и зажимая ладонью нос и рот, Морриган фыркает, не находя в зрелище ничего интересного, Алистер шумно сглатывает и шутит что-то неловкое, отчего Зевран нервно дергает уголком губ. Страж Амелл рвет Хоу буквально на куски — так, что эрл даже мертвым выглядит так, будто сейчас закричит от боли. Но криков давно нет. И Зевран касается локтя обессиленного почти что мага: «Мой Страж, тебе надо отдохнуть». На тело Хоу никто из них больше не смотрит. Стражу Амеллу девятнадцать — и он целует его сам, гладит по волосам и за ушами, шепчет какие-то милые глупости, и Зевран не уверен, что этот солнечный мальчик, совсем еще наивный порою, действительно понимал, на что соглашается, принимая предложение посетить его палатку. А потом он видит, как маг смотрит на него долго, пристально, так, что становится страшно, и уже открывает рот, чтобы спросить, в чем дело, когда Амелл кривит губы болезненно. «Думаешь, я не понимаю, что это так, на пару раз? — спрашивает он, и Зеврану нечего ему ответить. — Мне не десять лет, Зев. И даже не пятнадцать». Страж Амелл уходит спокойно, будто ничего не произошло, а Зевран утыкается носом в подушку и впервые за двадцать пять лет своей жизни по-настоящему хочет разреветься. Стражу Амеллу девятнадцать — и он попал в форт Драккон, а они ничего не могут сделать, потому что без командира у них начинается какая-то абсолютно необъяснимая паника, и Зевран наконец-то понимает, что мальчишка на самом деле не был мальчишкой. Стражу Амеллу пусть и девятнадцать, но именно он командует ими, направляет, расставляет на поле боя, как на карте, составляя тактику, объединяет, словно огромную армию перед боем, и, в конце концов, кто-то предлагает план. Они с Винн смотрят друг другу в глаза и вызываются наперебой почти: и Зевран знает, что чародейка идет потому, что Дайлен ей почти как сын. А еще Зевран знает, что ему нужно извиниться. Стражу Амеллу девятнадцать — и он впервые смотрит на него так, просто, без маски наивного дурачка, взращенного в Круге, словно цветок в теплице, но Зевран-то знает, что, каким бы жестким не было его лицо, внутри у него — сердце, такое же, как и у всех, и Зевран ловит его запястье, совсем как тогда, при первой встрече, только теперь подняться необходимо уже магу. Образно, конечно. Страж Амелл старается казаться невозмутимым, но Зевран видит, как нервно он сжимает челюсти, наверняка до боли в мышцах, и видеть, как он расслабляется наконец и всхлипывает тонко, зарываясь носом в волосы цвета пшеницы — пожалуй, то, чего Зеврану так не хватало. Стражу Амеллу девятнадцать — и Зевран предлагает ему серьгу, сам не зная, собственно, зачем, учитывая, что единожды маг уже отказался, но теперь он выглядит как-то иначе, в нем смятения и доверия больше гораздо, и Зевран удивлен, что Амелл берет серьгу. И — совсем не удивлен, когда Страж целует его и говорит, что любит, а он смеется и говорит, что это очевидно даже дураку Алистеру, и что-то, похожее на счастье, так приятно разливается в груди, что и говорить что-то еще не хочется. Стражу Амеллу девятнадцать — и он подает руку побежденному тэйрну Логейну, помогая подняться, а Алистер беснуется и шипит почти, но препятствовать Праву Призыва никто не смеет, а Зевран переглядывается с дочерью Мак-Тира на мгновение — и видит в ее глазах молчаливую благодарность. Страж Амелл проводит ритуал для Стража Логейна, и Зевран надеется, что герой Дейна станет первым рекрутом мага, которого он не потеряет. А потом он смеется: «Знаете, я совсем забыл сказать, что провалил контракт», и Мак-Тир, глядя на чуть смущенную улыбку Стража, лишь фыркает и бурчит что-то саркастичное. Стражу Амеллу наконец-то двадцать — и Зевран узнает об этом последним, от Винн, в общем-то, совсем случайно, и вскоре об этом узнает и весь лагерь, а Амелл избегает их будто бы нарочно, и Зевран находит его у огромного ствола поваленного дерева, печального и задумчивого. Страж Амелл рассказывает ему о сестре, о Круге, впервые, наверное, и Зевран слушает, не перебивая, а потом, когда тоску можно почти пощупать пальцами, затыкает Стража поцелуем — потому что это не тот день, когда надо грустить и предаваться темным воспоминаниям. Зевран не уверен, что кто-то еще не пойдет их искать, но на всякий случай издает парочку громких звуков — так, чтобы бедняга Алистер или культурная Винн потом не возмущались. Стражу Амеллу двадцать — он совсем еще юн в глазах многих, но Зевран знает, какой он на самом деле, знает, как никто другой, и, глядя, как этот отважный маг, добившийся многого всего-то за один год, выходит почти один на один с Архидемоном, Зевран думает только о том, чтобы тот выжил. Потому что если он выживет — Зевран обязательно пойдет за ним куда угодно, хоть на Глубинные Тропы, хоть в Золотой Город, хоть в Тень, лишь бы быть рядом. Потому что ритуал Морриган должен помочь. Потому что Стражу Амеллу всего-то двадцать. Потому что у них все еще впереди.