***
— У нас что, начинаются проблемы? Анора зла. Мэйварис знает, что обычно происходит в такие моменты с теми, кто ее разозлил. И с теми, кто попался ей под горячую руку. — Знаешь, обычно я бы разбила тебе лицо, а все бы просто смотрели, — спокойно говорит Анора, возвышаясь над Элланой скалой. — Но у меня сегодня хорошее настроение, так что слушай сюда, сучка. Она не уверена, что ей нравится все то, что делает и говорит Анора, но особого выбора у нее нет. В конце концов, лучше пару раз поддакнуть кому-то, чем все оставшееся время в этой школе страдать и быть аутсайдером, верно? Верно ведь? Анора щелкает Лавеллан по носу и скрещивает руки на груди. — Все, что тебе нужно сделать, дорогуша… — начинает Марджи наставительно, и Анора улыбается неприятно: — Это попрощаться с этим рождественским поросенком. — Эта идиотка тебе не подруга, — говорит она, отчего-то чувствуя себя так, словно слова выдирают из ее рта неприятными взглядами Аноры и Маржолайн. — Бьюсь об заклад, если представится случай, она кинет тебя сразу же. Это ложь. Она смотрит на подруг — и понимает, что может назвать их так с большой натяжкой. Желтый бант никогда не казался ей таким отвратительным.***
После такого количества суицидов неудивительно, что она напугана. Она устала. Аноры больше нет — но Маржолайн тиранит ее за двоих, унижает и делает ее нестабильное состояние похожим на… Лодку. Крохотную спасательную шлюпку, полную людей, которых она знает. — Все толкаются, все сражаются, — говорит она с надрывом, чувствуя, что вот-вот заплачет. — Приближается шторм, а спрятаться негде. Она обнимает свои колени и утыкается в них лбом, сжимая телефонную трубку почти до хруста. — Если я буду говорить неугодные вещи или буду носить что-то не то, — голос у нее дрожит, словно та самая лодка, которую мотает по волнам, — они просто выкинут меня за борт. Ей очень-очень больно. Ей очень-очень страшно. Кажется, она все-таки плачет навзрыд, прижимаясь щекой к холодной стене. Лодка переворачивается, ломается об рифы и расплывается по соленым водам сотней ошметков. Омерзительно маленькая спасательная шлюпка, наполненная людьми, которых она знает.***
— О, что это у нас? Неужели крошка Мэй сейчас заплачет? Она отворачивает лицо, но понимает, что Маржолайн права. Она плачет. — Плакса, — хохочет Марджи. — Ты даже жить не заслуживаешь. Она отступает на шаг. — Почему бы тебе не убить себя, детка? У тебя ведь были успокоительные. Она сжимает зубы и кулаки, но остановить слезы не получается. Маржолайн кривит губы в усмешке. — Ты такая жалкая, — смеется она, и голос ее отпрыгивает от кафельных стенок женского туалета. Мэйварис вспоминает, как Анора стояла напротив этого самого зеркала и красила губы яркой помадой. — Ты больше не в команде, крошка, — Маржолайн подходит еще на шаг, берет ее за подбородок. — Давай, скули. Да ты даже мечтать не заслуживаешь — только сдохнуть в одиночестве. Она чувствует, что изнутри поднимается что-то мерзкое, болезненное и очень горькое. Марджи уходит, напоследок хлопнув дверью. Умри в одиночестве. Умри. В. Одиночестве. Тряпка. Она оседает на пол и вываливает на ладонь горсть таблеток из сумочки. Одна, две, десять… сколько там нужно для летального исхода? Крохотная спасательная шлюпка, полная людей, которых она знает. Таблетки липнут на язык. — Ты что, с ума сошла? Господи, стой! Она не уверена, что Эллане стоит это видеть. Кажется, смерть подобным образом — не самая приятная для окружающих. Лавеллан выбивает у нее почти пустую баночку и трясет за плечи. — Сейчас же выплюнь нахрен эту дрянь! Не знаю, что тебе наговорила эта сволочь, но она может идти нахуй, слышишь? Выплюнь это, мать твою, Мэй! У нее по щекам по все еще текут слезы, и руки трясутся, пока Эллана заставляет ее выплюнуть все до последнего. А потом позволяет обнять себя и плакать в синий пиджак навзрыд, цепляясь пальцами за шерстяную ткань. Желтый бант они смывают к чертям вместе. Пожалуй, она даже рада, что «Вереска» больше нет.