Я - робот: перезагрузка

* * *

В этот раз в библиотеке было тихо. Чарльз вернулся с занятий и вновь рисовал, должно быть, желая если не восстановить картину, которую уничтожил Эрик, то хотя бы занять её место в своей «коллекции» попыток другим холстом. Ксавье не считал, что у него хорошо получается, но был не против поупражняться и в этом искусстве, ведь человек всегда должен быть всесторонне развит, и в этом самосовершенствовании нельзя останавливаться. Шмидт, разумеется, был здесь же. Что-то подправлял, советовал, наблюдал, в основном — наблюдал, но не упускал ни одной возможности лишний раз прикоснуться к юноше, будь то направление его руки с кистью или передача одного из тюбиков с краской. Эрик наблюдал за гувернёром своего хозяина весь день — внимательно и незаметно, всё время находясь поблизости. Леншерр понял, что пропустил львиную долю военных действий, развернувшихся в его доме (а дом Ксавье дворецкий считал своим, прикипев к нему душой), и теперь изучал противника со всех сторон, подмечая его привычки и особенности, словно опытный биограф. Что-то изменилось в дворецком этим утром. Его паника и страх, его ужас и судорожное ожидание будущего как будто разом стихли, сжатые сильными пальцами, затянутыми в белую ткань перчаток. Эрик задушил их одним движением, едва осознав, что подвергает опасности самое дорогое, что есть в его жизни — Чарльза. Леншерр словно переключил режимы своего поведения, настроения, всей жизни, сосредоточившись на том, чтобы защитить человека, спасавшего его за последнее время не один и не два раза. Вот и сейчас он расставлял чашки на столе, ровно там же, где и в прошлый раз, краем глаза неотрывно следя за гувернёром. Шмидт снова обхватил руку Чарльза своими пальцами, направляя, и он был близко, слишком близко, настолько, что Ксавье в какой-то момент вздрогнул, мазнув кистью по холсту, после чего почти сразу пулей выскочил из библиотеки, сказав, что ему надо выйти. Да, он успел кинуть на Эрика предупреждающий взгляд, как будто желая этим пресечь то, что может сделать дворецкий в его отсутствие, и этот момент повис вопросом в сознании Леншерра. Если Чарльз чувствует, что что-то не так, почему не скажет ему? Почему не обратится за помощью к тому, кто способен постоять за него? Неужели он настолько утратил доверие своего хозяина, что тот боится рассказать? Ответ нашёлся сам собой и довольно быстро. Чарльз не не доверяет Эрику, Чарльз боится, что тот перейдёт в наступление, а его слово против слова Шмидта может оказаться не таким уж и весомым. Ксавье чтили традиции, очень чтили, и иерархия внутри дома была одной из таких традиций — и Чарльз это понимал. Теперь понимал это и Эрик, убедившись ещё раз в том, как много о нём думают и беспокоятся. Только вот он не мог позволить кому бы то ни было обижать или запугивать его хозяина. — Ещё раз к нему прикоснётесь — я вам руку сломаю. Шмидт вздрогнул, медленно оборачиваясь. Он вопросительно вскинул брови, не находя слов сразу, только приоткрыв губы в немой растерянности, кажется, он меньше всего ожидал, что Эрик с ним заговорит. — Что? — наконец, смог сказать гувернёр. — Я сломаю вам руку, — спокойно и вежливо проговорил Леншерр, стоя рядом с мужчиной, которого с превеликим удовольствием уже сейчас вышвырнул бы в окно, — если вы ещё хоть раз прикоснётесь к Чарльзу. Клаус невероятным усилием заставил себя закрыть рот. Да, он действительно считал Эрика роботом, уж больно исполнительным и хладнокровным был дворецкий в доме Ксавье, он никогда не встречал таких людей, неудивительно, что принял за машину. Всё-таки с техническим прогрессом в их времена не было проблем, а вот с людьми, которые бы идеально справлялись со своими обязанностями — были, как и во все времена. Гувернёру понадобилось ещё не меньше минуты, чтобы прийти в себя, и эту минуту он потратил на то, чтобы хорошенько разглядеть лицо Леншерра, чью фамилию он только теперь припомнил — точно, миссис Ксавье сказала как-то, что «Эрик очень исполнительный, а ещё — ему очень идёт его фамилия». Тогда он не предал особого значения этим словам, а сейчас это вдруг всплыло в памяти, как и некоторые другие факты, и губы Шмидта сами собой сложились в улыбку. Он иначе взглянул на лицо дворецкого, как будто стирая с него почти двадцать лет — и улыбнулся шире, чем заставил уже Эрика озадачиться. — Значит, ты хочешь его защищать? — гувернёр щурился, теперь смотря на Леншерра одновременно весело и зло. — Это моя работа, сэр, — Эрик оставался спокойным и невозмутимым, не отводя взгляда. — Похвально, похвально… — Шмидт сдвинулся с места, обходя дворецкого, не прекращая при этом на него смотреть. — Но тебе не о чем волноваться. Я его и не трону. — Очень на это надеюсь, сэр. — Пока точно, — сделав круг, Клаус остановился напротив Эрика и подошёл к нему близко-близко. — Пока никак нельзя. А знаешь, как было бы грустно, если бы его родители вдруг… погибли? Какая-нибудь нелепая случайность, и молодой Ксавье, наследник одного из старейших аристократических родов, остаётся один… Бедный мальчик, — Шмидт стёр несуществующую слезинку со своей щеки. — Ему понадобится опекун. Эрик вздрогнул. Вздрогнул всем телом, едва представив Чарльза, оставшегося без родителей. Они могли быть хоть сколько невнимательными и даже строгими, они могли уделять своей работе бесконечно много времени, могли пропадать в командировках и разъездах, но — Чарльз их любил. Действительно любил, и потерять столь близких людей стало бы для него настоящим ударом. План Шмидта был прост и подл, а в том, что этот человек собирается сделать что-то подобное, у дворецкого прямо сейчас не осталось никаких сомнений. — Чарльзу уже давно исполнилось восемнадцать, — сдержанно и холодно ответил Леншерр. — Вам ничего не светит, вы уже опоздали. — А если, — мужчина склонил голову набок, — по ужасному, ужасному стечению обстоятельств он окажется недееспособным? Инвалидность, например, вещь очень неприятная, — Клаус поцокал языком. — Ай-яй-яй, как же тогда быть государству, если мальчик останется один… Эрик ощутил физическую потребность в том, чтобы врезать этому человеку. Не просто врезать, а максимально близко познакомить его лицо со своим кулаком, причём не один и не два раза. Одновременно с этим у дворецкого внутри всё похолодело, он не выдал себя ни единым движением, даже взгляд его серых глаз не изменился, но сердце Леншерра болезненно сжалось от мысли, что его маленький Чарльз может потерять возможность двигаться. Кажется, Эрик никогда не видел столь жизнерадостного человека, и если у него это отобрать… Неудивительно, что ему хотелось уничтожить Шмидта. Здесь и сейчас. — Если кому и дадут опеку, то точно не вам, — дворецкий проговорил это сквозь зубы, стиснув их сильнее, когда Шмидт рассмеялся в ответ. — Кажется, ты плохо понимаешь, как всё устроено, — гувернёр выглядел бесконечно довольным собой. — Ты всего лишь дворецкий. Прислуга. Всем плевать, сколько ты провёл тут времени. Ты не вхож в семью. Ты — вещь, — он говорил это просто, но Эрик знал, что слова подбираются очень тщательно. — Ты никогда не станешь его опекуном, глупенький. Он тебе не Брюс Уэйн, а ты, уж прости, не тянешь на Альфреда. Эрик молчал. Он медленно про себя считал до десяти, пятнадцати, двадцати… Сбился со счёту, начал заново, досчитал до десяти, пятнадцати, двадцати, сбился со счёту… Всё это время Шмидт молча изучал своего собеседника, то ли ожидая ответа, то ли готовя новый кусок своей пламенной речи. Кажется, он не понимал, что играет с огнём, каким бы Леншерр ни был сдержанным, он вполне мог врезать, особенно теперь, когда понимал, насколько отвратительны намерения человека, которого Ксавье привели в свой дом. Он бы хотел что-то ответить, но Шмидт не позволил, опережая, кажется, он принял какое-то решение — и улыбка гувернёра стала ещё притворнее, ещё слащавее, и дворецкому сильнее захотелось стереть её с лица мужчины. — Не думай, что у тебя получится их убедить, — Клаус покачал головой. — Твоё слово против моего ничего не значит, детка, — пауза, гувернёр усмехнулся от того, как Эрик приподнял бровь от этого обращения; безусловно, у них была разница в возрасте, причём существенная, но чтобы так… — И да, я точно знаю, что у меня всё получится, был опыт, жаль, мальчишка сбежал прямо из-под носа — в школу-интернат, а оттуда его было не достать… Да, он подготовил этот удар. Всё рассчитал. Прицелился. Выждал. И попал в десятку — Эрик замер, сглотнув, он продолжал смотреть на Шмидта, но теперь в серых глазах отразился ужас, боль, ненависть — всё разом, всё захлестнуло его, словно огромная волна. Клаус приблизился, оказываясь практически нос к носу с дворецким, и Леншерр не мог отстраниться, окаменев от неожиданного прозрения. — Давно не виделись, Эрик, — гувернёр говорил негромко, и в его голосе слышалось неприкрытое наслаждение болью, которую он причинял. — И, если честно, не думал, что когда-нибудь увидимся.