* * *
When your stars are baked And your rivers fly, Do you ever believe you were stuck in the sky? When your castle breaks And your feet are dry, Do you ever believe you were stuck in the sky? ♫ System Of A Down – Peephole
Эрик не помнил, как оказался в своей комнате. Отрезок времени между словами Шмидта и тем, как он тяжело опустился на пол, прижавшись спиной к двери и буквально съехав по ней, просто выпал из его памяти, точнее, его вытеснили боль и паника. Этот голос, этот взгляд… Даже запах, чёрт, даже то, как пах этот человек, вызывало тошноту. Весьма приятный парфюм, безусловно, но… Леншерр обхватил себя руками за плечи, усилием воли унимая дрожь, хотя бы ненадолго. Ему было почти двадцать восемь, но сейчас, прямо сейчас он чувствовал себя девятилетним ребёнком, который остался один. Школа дворецких напрочь вымыла из его воспоминаний любое упоминание строгого гувернёра, который однажды появился на их пороге и должен был заняться воспитанием Эрика, родители так хотели, чтобы он вырос человеком, способным отвоевать себе место под солнцем… Так хотели, чтобы он добился в этой жизни больше, чем они. Клаус провёл в их доме совсем немного времени — и именно в тот вечер, когда они погибли, он был с ними, поэтому с Эриком сидела приглашённая няня. Он помнил всё плохо, то ли родители должны были оформить какие-то бумаги, то ли просто ездили за покупками, в том числе и для сына, поэтому взяли с собой гувернёра, слишком много времени прошло, чтобы можно было сказать точно. Так много времени, что Леншерр напрочь забыл о существовании того строгого мужчины, который после аварии попал в больницу. Шмидт не нравился ему с первого появления на пороге дома Ксавье, но Эрик и представить себе не мог, насколько глубока и стара эта его неприязнь. Мозг постепенно начинал функционировать, паралич спадал, и дворецкий с трудом выдохнул, заставляя себя встать. Он просидел на полу не больше десяти минут, но тело затекло, словно он провёл так весь день, и Эрику пришлось некоторое время терпеть боль тысячи крохотных иголок, вонзающихся в мышцы, прежде чем всё пришло в норму. Он умылся, выдохнул, ещё раз умылся. Повезло, что сейчас не время обеда, и ему не нужно накрывать на стол, иначе бы подозрения точно появились. Как и утром, Леншерр смотрел на себя в зеркало — и не узнавал. Куда делась его уверенность, куда исчезло его спокойствие? Где затерялся человек, готовый защитить своего хозяина от любой напасти? Почти двадцать лет его жизни вдруг слетели, словно кто-то обнулил систему, и Эрик видел в своих глазах ребёнка, маленького и напуганного тем, что он остался один на один с кем-то жутким, с кем-то неизвестным. Эрик ударил себя по щеке. Резко, хлёстко, до красного следа. Так, чтобы в голове всё встало на свои места — хотя бы ненадолго. — Соберись, — Леншерр говорил медленно и чётко, склонившись над раковиной и сжимая её пальцами обеих рук. Перчатки ждали его на тумбе рядом, но пока Эрик не чувствовал, что готов их надеть. Он был идеальным дворецким в момент своего выпуска. Он был идеальным, когда получал свои первые рекомендации. Он был идеальным во всём и всегда, но за последнее время всё, что он умел, превратилось в ненужный придаток к его личности, бунтующей и требующей самоосознания. Кажется, появление Чарльза в его жизни сильно размыло основы существования Леншерра, но он никогда бы не сказал и даже не подумал бы, что жалеет об этом. Эрик был готов бесконечно благодарить судьбу за эту встречу и за каждую минуту, что они провели вместе, но пока не думал, что достоин быть рядом с таким человеком. Чарльз был прекрасен — во всём. Во всей своей полноте характера, который пока что не развернулся в полную силу, но Эрик знал главное: в груди Ксавье бьётся огромное и трепетное сердце, готовое полюбить весь мир. И это сердце, кажется, полюбило его, впустило, оставило много-много места у разогретого камина, весело трещавшего любовно подброшенными поленьями сомнений и беспокойств. А он то и дело выливал туда воду, то ревнуя, то скрывая свои чувства, даже обманывая… Да, тот случай, с которого всё началось, дворецкий не забыл и пока ещё не мог себе простить, но какой же это казалось мелочью по сравнению с тем, что творилось сейчас. В их доме был чужак. Человек, способный причинить настоящий вред, человек, угрожающий жизни и здоровью семьи, которой служил Эрик. А он ничего не мог сделать, потому что теперь впадал в ступор от одной мысли об Шмидте. Стоило образу гувернёра всплыть в голове мужчины, как тело буквально каменело, а разум начинал метаться — судорожно, загнанно, как при самых худших фобиях. Это был первобытный страх, страх жертвы перед хищником, страх жизни перед смертью. Этот человек уничтожил его семью, в этом Леншерр не сомневался, но у него не было доказательств, у него не было ровным счётом ничего, кроме ужаса, поднимавшегося из самой глубины его души. Думал ли Эрик когда-нибудь, что судьба вернёт его к этой истории? К началу его жизни, когда пришлось сделать выбор — максимально быстро и чётко? Думал ли он, что в сердце ещё осталось от того времени, от той боли, от слёз, выплаканных на родительских похоронах, кажется, раз и навсегда? Две горячие дорожки обожгли щёки дворецкого. Он не заметил, что плакал, причём, кажется, давно… Только теперь Эрик обратил на это внимание — и с трудом заставил себя поднять взгляд на собственное отражение. В который раз за последние дни?.. Его серые глаза странно блестели от слёз, словно став ярче от этого проявления эмоций. Леншерр не был уверен, что реагировал бы на всё это так ярко, если бы не любил, если бы не знал, что такое — чувствовать. Он был живым, действительно живым, впервые за много лет, и именно сейчас прошлое ударило по нему так болезненно, как это только могло случиться. Если бы Эрик был суеверным, он бы подумал, что ему нельзя быть счастливым, что ему при рождении была уготована судьба одиночки, но в девять лет он остался один и так — и понимал, что дело не в судьбе, а в людях, которые окружают. Они могут быть не плохими, они могут быть даже хорошими, но — не твоими. И не-твоим людям не помочь тебе так, как это необходимо, поэтому нужно выбираться самому. Сейчас у Эрика рядом был его человек, его до мозга костей, и этот человек помогал, спасал, оберегал, любил… Леншерр понимал, что не может подвести Чарльза, не может взять и сломаться, когда оказался единственным, кто знает, насколько опасна змея, пригретая на груди Ксавье. Нужно было что-то делать. Эрик тяжело выдохнул, снова умываясь; он насухо вытер лицо и руки и аккуратно уложил слегка растрепавшиеся волосы, возвращая их в идеальное состояние. Перчатки всё ещё ждали его, и дворецкий протянул к ним руку, осторожно подхватывая. Он имел право бояться. Он имел право чувствовать. Он имел право быть парализованным своим страхом, словно ребёнок, которого оставляют в тёмной комнате в грозу. Он имел право на всё, кроме одного — он не мог сдаться.* * *
This fear has me chilled down to the bone And I have been haunted by these things I still have left to say I'm weary of fighting this alone So tired of holding on to strings much better left to fray And I said Hear me now here and now I'm calling Memories wear me down And this seems so complicated When all I want is just the truth ♫ Seether – Here And Now
Не пересекаться со Шмидтом в течение дня оказалось не так просто, но Эрик справился. Конечно, он не мог оставить Чарльза одного, поэтому всё время находился где-то рядом, то в коридоре, то в соседней комнате, но смотреть на гувернёра Леншерр просто не мог. Даже слышать его голос было пыткой, что уж говорить о том, чтобы встретиться с ним взглядами… Дворецкий успешно избежал этого, чтобы тяжело выдохнуть вечером, стоя в комнате Чарльза. — Всё хорошо? — Ксавье устроился на подушке, позволяя себя укрыть и улыбаясь тому, что Эрик, послушный пальцам, схватившим его за рукав, присел на край кровати. — Да, — дворецкий тоже выдавил из себя улыбку, понимая, что юноша вряд ли ему поверит. — Ты же понимаешь, что тебе уже давно можно меня не укрывать? — Чарльз улыбнулся шире, надеясь повеселить Эрика намёком на то, что он уже сто лет как не ребёнок. — Да, конечно, — тот кивнул. — Прости, я больше не буду. Ксавье опустил уголки губ и сдвинул брови, садясь. Он крепко взял руку дворецкого в свои, сжимая и поглаживая большими пальцами, желая успокоить этим простым движением. Леншерр выдохнул шумно и судорожно, вдруг сгибаясь, словно ему на плечи опустили тяжёлый груз, который он не способен нести. — Что случилось? — Чарльз стянул с ладони перчатку, осторожно касаясь губами внутренней стороны, чем вызвал у Эрика волну дрожи. — Ничего, всё хорошо, — дворецкий устало потёр переносицу пальцами свободной руки, уверенно выпрямляясь. — Просто устал, наверное. — Эрик. — Что? — Не ври мне, пожалуйста. Эрик вздрогнул. Теперь всем телом, замирая и почти сразу убирая руку от лица; он посмотрел на Чарльза, понимая, что никогда не видел его таким серьёзным. Удивительно, как могут меняться люди и как изменились они: теперь Ксавье выполнял роль ведущего в их отношениях, это было видно невооружённым взглядом, но, что удивляло больше, он раз за разом оказывался сильнее. И при этом никогда не использовал эту свою силу во зло, наоборот, всеми силами стараясь удержать Эрика на плаву, успокоить, направить… Леншерр поражался этому каждый раз, но сейчас, в этот самым момент, осознание того, насколько крепок характер его юного хозяина, оказалось просто запредельным. Он перехватил руки Чарльза, сжимая его ладони в своих и несколько раз горячо их целуя. Эрик понял, насколько сильно он ошибался, думая, что без этого человека спокойнее бы пережил появление Шмидта в своей жизни. Без Ксавье он бы не выдержал ни одной минуты, переломившись, словно сухая тростинка. — Я всё тебе расскажу, но чуть позже, — Леншерр посмотрел в голубые и сейчас даже немного напуганные таким порывом глаза аристократа, ободряюще ему улыбаясь. — Я могу взять твой ноутбук на ночь? — К-конечно… — Чарльз аж заикнулся от неожиданности, он видел Эрика со смартфоном, но как-то совершенно не думал о том, что его любимый дворецкий может ещё и компьютером пользоваться, хотя память услужливо подсказывала, что тот не раз и не два помогал Ксавье с его техникой. — Спасибо, — Леншерр поднялся, подхватывая со стола юноши его компьютер. — Пароль? — Есть, — Ксавье немного очухался и улыбнулся, теперь уже хитро. — Думаю, ты разберёшься. Эрик выгнул бровь, но предпочёл не переспрашивать. На секунду его настроение взлетело на сто пунктов вверх, заставив его поддаться на эту маленькую провокацию — и не уточнять. Если Чарльз говорил, что он разберётся, значит, уверен в этом, и Леншерр просто обязан был знать этот пароль. — Не запирай дверь… — аристократ сладко зевнул, обнимая подушку. — Выспись сегодня хорошенько, — Эрик покачал головой, выключая свет. — У тебя завтра зачёт. Чарльз что-то пробормотал в ответ, но Леншерр дал себе обещание, что выгонит юношу к себе сразу: если Ксавье приходил к нему ночью, то они делали всё, что угодно, кроме сна. К тому же, спать Эрик и сам не планировал, если ему удастся разобраться с паролем на ноутбуке Чарльза. Возможность проверить свои догадки у дворецкого появилась уже через час — после того, как он привёл дом в порядок перед сном. Сегодня ему помогала горничная, с которой они периодически работали перед выходными, чтобы особняк был готов к возможному приёму гостей: кроме субботы и воскресенья Ксавье редко бывали дома полным составом. Разобравшись с этим, Эрик сходил в душ и, выйдя в халате, устроился за столом, поставив на него компьютер. Леншерр выругался негромко, ударившись ногой о ящик, который, видимо, забыл закрыть днём, но не придал этому значения. Он сразу нажал на подсказку, понимая, что пальцем в небо точно не попадёт. Чарльз был краток, так что на экране высветилось короткое предложение: «Это изменило мою жизнь». Леншерр выгнул бровь, вопросительно и непонимающе. Попыток у него было всего три, после чего придётся ждать не меньше получаса, пока система позволит попробовать снова, так что Эрик не торопился бросаться грудью на амбразуру. Он подумал, потом подумал, потом ещё раз подумал… И быстро набрал: «Встреча со Сьюзен». Неверно. Разумеется, неверно, ну кто будет думать о таком, если всё уже закончилось сто лет назад? Конечно, не сто, чуть меньше, но всё-таки… Леншерр вздохнул. Посмотрел в потолок. Представил Чарльза и всё, что он любит, представил его жизнь, его разум… И набрал новый вариант: «Поступление в колледж». Кажется, от того, как загорелся красным экран, можно было покраснеть и самому. Да, Эрику было почти стыдно, что он не может разгадать такую простую вещь — ведь Чарльз правда считал это простым, раз не дал ни одного намёка. Леншерр резко выдохнул, даже несколько злясь на себя за рассеянность и недальновидность, ответ, кажется, лежал где-то совсем на поверхности. Вдруг дворецкий прищурился, в десятый раз пробегая подсказку глазами, и быстро напечатал то, что пришло ему в голову как будто из ниоткуда. Эрик нажал на ввод и не удержался от улыбки, увидев приветствие на экране. Надо же, надо же… И кто бы мог подумать? Конечно, Чарльз сильно преувеличил умственные способности своего дворецкого, думая, что тот догадается сразу. Но догадался же — и можно было себя за это похвалить. Так просто и так сложно… Леншерр улыбнулся снова, теперь тепло и спокойно. Такой простой пароль. «Я люблю тебя».* * *
Эрик спал от силы час, должно быть, именно поэтому он не сразу заметил за завтраком, что что-то не так. Непривычное молчание за столом, обычно чета Ксавье что-то обязательно обсуждала, теперь они довольно часто говорили с гувернёром Чарльза, узнавая, как дела у их сына. Сегодня же было тихо и как-то напряжённо, юноша то и дело поглядывал на дворецкого, надеясь, что тот знает причину, потому как сам младший Ксавье тоже не понимал, что происходит. Клаус ел молча, предпочитая не смотреть на Эрика вовсе, хотя ему больше всего хотелось увидеть реакцию Леншерра. Тот провёл всю ночь за ноутбуком Чарльза, ища информацию об аварии, в которой погибли его родители. Эрик надеялся найти хоть какие-нибудь зацепки — и ему повезло, он наткнулся на пару статеек из утренних газет, которые на следующий день рассказывали о случившемся. Раньше дворецкий никогда не задумывался о том, что его родители были не последними людьми, пусть не богатыми или известными, но достойными представителями своих профессий: отец работал врачом, мать же преподавала. Каждый из Леншерров достиг определённых успехов в своей области, поэтому они жили в достатке, что Эрик уже благополучно подзабыл, теперь же положение родителей сыграло ему на руку — он раскопал кое-что об аварии и нашёл информацию о Шмидте. О, Эрик много всего нашёл о нём за эту ночь, он действительно умел искать информацию, а боль, которую вызывали все эти упоминания гибели семьи Леншерров, приглушалась желанием спасти хотя бы семью Ксавье. Спасти Чарльза. Уберечь его, огородить, сохранить… И Эрик искал, искал и искал; после завтрака, когда мистер Ксавье оправится в свой кабинет, дворецкий собирался поговорить с ним. У него были доказательства того, что Шмидт опасен, осталось только дождаться момента. — Эрик, — отец Чарльза отложил салфетку, сцепляя руки в замок над столом, и от этого обращения Леншерр вздрогнул. — Да, сэр? — дворецкий подошёл ближе, прислушиваясь к хозяину дома. Кажется, слова давались мистеру Ксавье с трудом. Его супруга перестала есть и смотрела куда-то в сторону, поджав губы, Чарльз же переводил взгляд с одного родителя на другого, и только Клаус не отрывался от трапезы. Ксавье-старший вздохнул. — Ты работаешь у нас довольно долго, и у нас никогда не было к тебе претензий... — он сделал короткую паузу, чтобы глубоко вдохнуть, и после этого положил рядом с тарелкой небольшую коробочку, которую, видимо, держал у себя на коленях. Короткий щелчок — внутри было жемчужное ожерелье миссис Ксавье, подаренное на годовщину. Отец Чарльза вытащил его, видимо, чтобы дворецкий лучше мог разглядеть украшение, и от того, как хозяин дома посмотрел на Леншерра, у Эрика внутри всё похолодело от самого дурного из всех возможных предчувствий. — Но ты не мог бы объяснить, как это оказалось в твоём столе?