После войны

На утро Гермиона проснулась с ужасной головной болью. Она едва сползла с кровати и дошла до ванной комнаты. Холодная вода помогла не сильно, поэтому девушка отправилась на поиски зелья. Грейнджер вошла в гостиную и тут же услышала звон стекла. Прямо на ее глазах огромное пушистое создание отскочило от полки с шипением. — Твою мать! Живоглот! Гермиона было кинулась за котом, но головная боль не дала ей этого сделать. И Живоглот ускользнул из дома через заднюю дверь, которая была как всегда открыта. — Можешь больше не возвращаться, грязное животное! Гермиона схватилась за голову и осела на пол, но тут же больно укололась битым стеклом от колбочек. Раздался стук в дверь. — Да блять! Вы что там все, издеваетесь?! Девушка пошла к двери, попутно натыкаясь на предметы мебели и матерясь. — Какого черта вам надо? — девушка распахнула дверь. — Оу… На пороге стояла миссис Уизли. В руках у нее была небольшая корзина, которую она сразу же протянула Гермионе. — Здравствуй, моя девочка… — глаза женщины наполнились слезами. Гермиона замерла на месте. Она тихо сматерилась. Злость разгоняла кровь по венам, и от головной боли почти не осталось следа. Зачем миссис Уизли появилась здесь? Это неправильно. — Проходите, — это все, что смогла выдавить из себя Грейнджер. Они вошли в гостиную. Гермиона резко взмахнула палочкой, чтобы склянки снова оказались на своих местах, правда, уже пустые. Вторым взмахом она привела в порядок диван, на который тут же опустилась миссис Уизли. И только теперь она сама села в кресло, все так же не отрывая глаз от женщины. Гнетущая тишина наполнила комнату. — Я там принесла тебе, — робко начала волшебница, — посмотришь потом. Это некоторые старые вещи… — Миссис Уизли, — тон Гермионы был холоден. — Давайте не будем ломать комедий. Мы обе прекрасно знаем зачем вы здесь. — Девочка моя, — ласково начала женщина, — я здесь в первую очередь ради того, чтобы увидеть тебя. Мы так давно не виделись… Брюнетка смотрела на женщину и в ее голове не укладывалось. Ничего не укладывалось. Она столько лет не видела Молли Уизли. Тени под глазами залегли глубже. Она немного осунулась. Морщины четко очерчивали все ее лицо. Молли постарела. Но она никогда не была лицемерной. Так что она делает здесь? Зачем так разговаривает с ней? Грейнджер за столько лет отчуждения абсолютно разучилась держать себя в руках. Девушка вскочила с кресла. — Да перестаньте! Это грязный прием, очень. Они все прекрасно знают, что Вы одна из тех, кого я не могу просто так выставить за дверь. Потому что я всегда уважала Вас. Потому что Вы этого не заслужили. Но не верю, — кривая улыбка пробежала по лицу девушки, — что Вы хотели меня увидеть. К чему это враньё, Молли? — Гермиона, я никогда тебе не врала, — глаза Молли Уизли вновь наполнились слезами. И почему-то девушка поверила ей. Она вновь опустилась в кресло и левитировала с кухни бутылку виски. Она налила напиток в бокал. И кивком указала на бокал миссис Уизли. Та лишь покачала головой. Она не пила со смерти мужа. Гермиона отпила и начала потихоньку успокаиваться. Она наблюдала за жидкостью на дне бокала, что искрилась в мягком свете лампы. — Тогда Вы врете сами себе, — сказала девушка, не поднимая взгляда. — Они прислали Вас только ради того, чтобы затащить меня на этот дурацкий бал. Это же так весело, торговать лицом той, кто выжил. Но Вы… Как Вы можете смотреть мне в глаза? Как Вы можете не спрашивать у себя, почему я выжила, а Ваши дети нет? Она не плакала. Не повышала голос. Он звучал отстранённо, словно она не кричала минуту назад. Лишь крутила в руках бокал с виски. Гермиона Грейнджер смахивала на выжившую из ума из-за своих вспышек агрессии и апатии. Впрочем, возможно, так оно и было. Но в одном она была права. Молли Уизли не просто так пришла к ней в этот день. Она хотела уговорить Гермиону посетить ежегодный бал победителей. Бал, который девушка считала отвратительным. Это была пляска на костях умерших. Все они собирались якобы для того, чтобы почтить честь павших. Чтобы выразить благодарность выжившим. Жертвовали какие-то копейки на благотворительность и делали очень важные лица, чтобы на следующий день засветиться в заголовках Пророка. Это была их традиция. А у Гермионы была своя. Каждый год она посылала нахер того, кто приходил приглашать ее. В последние два года все боялись прийти к ней лично, потому просто высылали приглашения. В этот же раз они перешли все границы. Прислать почти единственного человека, перед которым Грейнджер чувствовала себя виноватой, — это очень подло. А что ещё хуже, так то, что они делали с разбитым сердцем Молли Уизли. Гермиона верила в ее бескорыстность в этом визите. Но как они могли… Как мог Билл допустить это? Билл, который прекрасно знал состояние Гермионы. Билл, у которого не стало половины семьи, позволил своей матери быть приманкой. Это не укладывалось у Гермионы в голове. — Ты тоже мой ребенок. Слова доходили до Грейнджер в каком-то замедленном действии. Они обе сидели неподвижно. Друг напротив друга. Гермиона впервые оторвала взгляд от бокала и посмотрела в глаза Молли. Она словно искала подвох. Потому что не могла себе позволить верить, потому что знала цену потери. Не могла она любить кого-то. Но Молли невозможно было не любить. Не любить как мать, которой больше не было. Не любить эту маленькую, перенесшую в своей душе такое количество боли, женщину. Гермиона увидела в ней всех. Себя, свою мать. Тысячи тех, кто терял детей и любимых. Увидела и почувствовала себя такой маленькой, такой эгоистичной и глупой. Все вокруг пытались жить, а она сдалась. Все боролись, а она оказалась слабаком. — Молли… — голос неожиданно задрожал от слез, подступающих к горлу. — Миссис Уизли, простите! Гермиона отшвырнула бокал, кинулась на колени и начала беззвучно плакать. Все ее тело сотрясали рыдания, она не могла выдавить ни слова. Молли так же тихо плакала, гладя девушку по голове. — Я знаю, малышка, я знаю… Ты такая сильная, ты не сломалась, не умерла, спасибо Мерлину и за это. — Но я сломалась, — прошептала Гермиона. — Меня прошлой больше не существует. — Нас всех больше не существует. Не может существовать без них. Но мы живы. И было бы неуважением к умершим проводить свою жизнь в злости и затворничестве. Гермиона положила свою голову на колени к женщине. — Тогда скажите, зачем нужен этот бал? Зачем каждый раз вскрывать раны? — Гермиона, это дань уважения. Я всегда помню их всех, каждого. Не проходит и дня, чтобы я не вспоминала Гарри, Джинни, Фреда, Артура, — голос волшебницы надломился. — Но их должны помнить и остальные! — с нажимом продолжила Молли. — Люди должны знать, какой ценой нам достался мир. — Как вы думаете, — голос молодой волшебницы словно надломился, — я смогу начать заново? Смогу вернуться? — Только если ты этого действительно хочешь. Гермиона промолчала. — Если ты решишься, — вновь начала Молли, — то приходи на бал. Я буду тебя ждать. Мы все будем. — Я обещаю подумать.