***
Через два дня, когда я собиралась на разминку перед квалификационными забегами на 200 метров, меня неожиданно нашел наш главный тренер по легкой атлетике Валерий Георгиевич Куличенко. — Татьяна, нам надо серьезно поговорить. Я не подозревая подвоха, отправилась за ним. Вскоре, когда мы пришли в то место, где никто не мог помешать нашему разговору, Валерий Георгиевич заговорил: — Татьяна, сегодня пришел результат вашей допинг-пробы. В ней обнаружено небольшое количество запрещенного вещества — станозолола. Это тот самый препарат, который нашли у Коржаненко. Услышанное привело меня в шок. Казалось, что это была какая-то нелепая шутка, но Валерий Георгиевич был не из тех людей, которые шутят. — Началось расследование. На это время вас отстранили от соревнований. Вы согласны на вскрытие пробы «Б»? — Да, — ответила я, так как никогда не принимала запрещенных препаратов и была уверена в своей невиновности. С этого дня я почувствовала себя птицей, которой обрезали крылья. Я была готова биться за медали, но была лишена этой возможности. Я абсолютно не понимала, как в моей пробе мог оказаться запрещенный препарат, ведь ни до, ни во время Игр я не принимала никаких лекарств. У меня начался стресс, из-за которого начались проблемы с аппетитом. На людях я старалась держаться и даже сдержанно отвечала на вопросы журналистов, а как только оставалась одна, сразу же давала волю слезам. А наша федерация легкой атлетики, казалось, забыла обо мне, оставив меня на «растерзание» ВАДА. Ребята из нашей легкоатлетической сборной, конечно, поддерживали меня, но что могли сделать рядовые спортсмены. В нашей стране, к сожалению, до сих пор не умеют защищать интересы спортсменов, оказавшихся в подобной ситуации. За открытие пробы «Б» я заплатила из собственных средств. Согласно правилам, пробирку открывали при мне. В тот день я очень надеялась, что в лаборатории что-то напутали, и моя проба окажется чистой. В противном случае мне грозила двухлетняя дисквалификация, возвращение серебряной медали в МОК и вечное напоминание о положительной допинг-пробе. До сих пор удивляюсь, как я в такой атмосфере умудрялась поддерживать остальных наших спортсменов. Я была на трибуне, когда Лена Исинбаева и Светлана Феофанова делили между собой золото в прыжках с шестом, и радовалась как за себя, когда моя подруга впервые стала олимпийской чемпионкой, показав мировой рекорд. Я очень переживала за нашу эстафетную четверку в беге на 100 метров, которая завоевала серебро. Как призналась мне позже моя соседка по номеру Оля Федорова, эту медаль они посвятили мне. Я плакала от счастья вместе с Юрием Борзаковским, когда он стоял на верхней ступени пьедестала почета. Я была рада за всех наших спортсменов, завоевавших медали на этой Олимпиаде. Их успехи помогали мне немного заглушить всю боль от своих нереализованных возможностей. Также меня спасали звонки моим родителям, братьям и Диме. Мне было так важно в тот период услышать голоса близких мне людей, находящихся за сотни километров от Афин. На звонки я истратила, наверное, половину всех своих денег, но тогда для меня это было неважно. Ради любимых мне людей я старалась держаться. За два дня до окончания Олимпийских игр я снова позвонила Диме. Я очень сильно сильно по нему скучала и с нетерпением ждала того дня, когда я снова смогу его обнять. — Дим, наверное, в СМИ все зовут меня допингисткой? — спросила я, представляя что сейчас творится в спортивной прессе. — Тань, все за тебя очень сильно переживают. У нас вся команда в тебя верит, даже парни-легионеры. Юрий Палыч постоянно спрашивает, как у тебя дела. Все будет хорошо. Вот увидишь. В этой лаборатории точно что-то напутали. Результаты еще неизвестны? — Нет. Но мне будет совсем не легче, если это окажется ошибкой лаборатории. Я ведь ехала сюда за золотом, а не за этой нервотрепкой. Дим, мне без тебя очень плохо, — призналась я и не сдержала слез. — Танечка, только не плачь. Все будет хорошо. Соберись, ты же настоящий боец. Вспомни, что ты мне говорила, когда мы с тобой играли в настольный хоккей? — Семаковы не сдаются, — сказала я, и мои слезы невольно высохли. «Эх, жаль, что Дима сейчас далеко от меня. Я бы все отдала, чтобы он сейчас был рядом», — подумала я после разговора с возлюбленным. Затем я решила выйти в холл, подальше от надоевшего одиночества. Это была не очень хорошая идея, учитывая мое не очень хорошее состояние. Вечное недоедание давало о себе знать. Я успела немного похудеть. Кроме того, в тот день меня кружилась голова. В коридоре я едва не свалилась в голодный обморок, однако меня успела подхватить чья-то рука. Обернувшись, я увидела красивого молодого человека с гипсом на левой руке. Это был дзюдоист Дмитрий Носов, настоящий герой этой Олимпиады, выигравший бронзу, сражаясь практически одной рукой. Конечно, наглядно мы знали друг друга, но тесно общаться до этого момента нам не приходилось. — Вам плохо? — спросил меня Носов. — Ничего, все нормально. Мне кажется, это от недоедания, — ответила я, про себя удивляясь тому, как он ловко сумел поймать меня одной рукой. — А когда вы в последний раз ели? — Кажется, вчера днем, — не сразу вспомнила я. Через пятнадцать минут мы с Носовым уже сидели в столовой. Так как Дмитрий старше меня всего на три года, мы быстро перешли на «ты». — А как ты здесь оказался? Ты же уехал вместе со сборной по дзюдо? — спросила я. — Приехал на церемонию закрытия, ну и поддержать ребят, которые пока еще не выступили. Повидался с родителями и невестой, прошел обследование и вернулся сюда. — И что сказали твои врачи? Как твоя рука? — вежливо поинтересовалась я. — Перелом руки, а если точнее, то перелом венечного отростка, надрыв капсулы и связок. Рука болит уже меньше, но гипс мне придется носить не менее четырех недель. Если честно, это не самая тяжелая травма в моей жизни. В шестнадцать лет у меня был вывих бедра. Я тогда из-за болевого шока за несколько часов потерял шесть килограмм. А врачи даже говорили моей маме, что я останусь инвалидом, — с грустью вспомнил Дмитрий. — Представляю, как они удивлены сейчас, когда ты выиграл олимпийскую медаль, — сказала я, по-прежнему поражаясь мужеству и выдержке Носова. Тогда я даже задумалась, а смогла бы я так же, преодолевая жуткую боль, продолжить борьбу за медали. — Когда у меня был компрессионный перелом позвоночника, мне тоже был запрещен профессиональный спорт. И теперь мы оба — призеры Олимпийских Игр, несмотря на запреты врачей. Правда, мне осталось только отвоевать своё серебро. До сих пор не понимаю, откуда в моей пробе мог взяться этот станозолол? Дима Носов уже был в курсе моих олимпийских злоключений. — Не переживай. Я почему-то уверен, что у тебя все будет хорошо. Ты бы видела, как меня проверяли на допинг после той схватки. Мне кажется в ВАДА даже разозлились, когда моя проба оказалась чистой. Хотя, если бы мне еще месяц назад сказали, что со сломанной рукой можно выиграть поединок за бронзу, то я бы посмеялся. Ты не уедешь из Афин без своей медали. Главное, не сдаваться. Русские не сдаются, — сказал он с улыбкой. — Спасибо за поддержку. Да, в Сиднее, конечно, кормили лучше, — пожаловалась я на местную еду. — Действительно, я готовлю намного лучше. — Так ты еще и вкусно готовишь? Повезло же твоей невесте. Завидую ей белой завистью. С этого дня у нас с Носовым установились приятельские отношения. Дима оказался очень приятным собеседником, с которым было интересно проводить время. Но, несмотря на это, я очень скучала по его тезке, Дмитрию Сычеву. Да и Носова в Москве ждала невеста Маша, ставшая впоследствии его женой. Вечером я узнала, что проба «Б» оказалась отрицательной. Результаты первой пробы были результатом ошибки лаборатории. Передо мной даже извинились, но от этих извинений мне было не легче. Из-за того, что кто-то ошибся, я не смогла поучаствовать в борьбе за медали в беге на 200 метров, не смогла помочь нашей эстафетной четверке побороться за золото. Конечно, я могла бы подать на лабораторию в спортивный арбитражный суд и потребовать выплату компенсации за моральный ущерб. Но деньги в тот момент для меня совершенно ничего не значили. У меня украли мою мечту — стать олимпийской чемпионкой. Я наверняка не опустила бы руки и боролась за золото из последних сил, как это было в стометровке. Суд не мог вернуть мне возможность выступить в финале двухсотметровки и эстафете, потраченные за время отстранения нервы и доверие к Федерации легкой атлетики России.***
Церемония закрытия Олимпиады-2004 состоялась 29 июля, а на следующий день я вместе оставшейся сборной России отправилась домой. Я до сих пор помню тот теплый прием, который мне устроили мои болельщики. Некоторые держали плакаты с надписями: «Татьяна Семакова — чистая спортсменка» и «Поздравляем с честно заработанной и отвоеванной медалью». Я до сих пор благодарна своим болельщикам, которые поддержали меня в этот непростой период. Среди толпы встречающих я сразу же увидела своих родителей, Эда, Артура и направилась к ним. На глазах появились непрошеные слезы. — Господи, Танечка. Как ты похудела, — поразилась мама моему измученному виду и обняла меня. Затем я по очереди оказалась в объятиях отца и братьев. Мои родные поздравили меня с медалью, а затем настала пора отвечать на вопросы поджидавших меня журналистов. Я быстро ответила им дежурными фразами и пояснила всю ситуацию со своими допинг-пробами. Несмотря на мое предложение переночевать в Москве, родители отправились в Химки. Я уже не могла дождаться долгожданной встречи с Димкой. Мы не виделись три недели, но после всего случившегося этот срок казался вечностью. Когда я приехала в нашу квартиру, Дима уже был дома. Я сразу же оказалась в его объятиях. — Димочка, я так по тебе скучала, — сказала я и заплакала. Мне по-прежнему, не верилось, что все мои мучения в Афинах остались позади.