Учиха Сумико. Другая история

      От автора: Поздравляю с Днем защитника отечества!       В темноте я барахталась долго, измученному сознанию казалось, что вечность. Беспомощность заставляла паниковать, забывая о том, что я опытная, многое повидавшая женщина. Все это исчезло, сошло, как снег под весенним солнцем. Только вот тут его не было. Солнца я имею ввиду. Была темнота и холод. Отчаяние. Было бы чем кричать, я бы сорвала голос. Страх пронизывал всю мою сущность, не сошла с ума я только из-за одного — ребенок. Я не имела права оставить его одного, поэтому продолжала бороться, отчаянно цепляясь за жизнь.       Не могу сказать в какой момент ощутила присутствие. Вначале слабое, но с каждым мгновением оно становилось все сильнее, пока я не поняла, что ощущаю чакру Мадары-сама. Это приносило спокойствие, заставляло прислушаться к миру. Паника потихоньку отступала и через мгновение, а может и вечность, я услышала его голос. Спокойный, зовущий меня и… я потянулась за ним. Всем существом захотела оказаться рядом. Взглянуть ему в глаза, понять, что все пережитое было лишь сном. Одним из многих кошмаров.       Первым вернулся слух. Тихое пиликанье приборов. Хриплое дыхание. Следом пришли отголоски чувствительности. Руку кто-то аккуратно гладил. Попытка открыть глаза — провалилась. Боль и темнота. Они резанули по нервам, заставляя сбиваться дыхание, дернуться и тихо заскулить от пронзившей все тело боли. Слыша чьи-то крики, но не понимая смысла сказанного.       Укола, а может и применение какой-то специфической техники, я не почувствовала. Просто от правого плеча стало распространяться онемение. Оно забирало чувствительность, боль исчезала, тело расслаблялось, но ощущение чистого разума, не обремененного оболочкой, не приходило. Оно просто стало непослушным, тяжелым, но было, почти не отвлекая, только раздражая меня своей неподъемностью.       Только… боль хорошо встряхнула мне мозги, отступив, оставила не только усталость. Я вспомнила все, что предшествовало такому моему состоянию. Темнота больше не удивляла. Я чувствовала, что что-то пошло не так, когда использовала Шаринган, была готова к последствиям, но… принять их было действительно сложно.       — Как она, Хаширама? — обеспокоенный голос Мадары-сама я узнаю из тысячи.       — Жить будет, — голос Хаширамы-сана показался чужим. Никогда ранее он не говорил при мне настолько серьезным тоном, как настоящий профессионал. Ему не была присуща сухость и скупость в словах, даже с врагами он разговаривал с улыбкой. Сейчас… я ее не ощущала совсем. Похоже, все гораздо серьезнее, чем я даже могла предположить.       — Шт… — попытка заговорить проваливается, меня скручивает жесточайшим приступом кашля, который обрывается быстро. От одного прикосновения к горлу. Легкое тепло распространяется, усмиряя раздирающую боль, но сухость во рту так просто не убрать.       — Пей, — сильные руки осторожно подхватывают меня (тепло от горла так и не исчезло!), а в губы тыкается соломинка. Приходится сделать усилие, чтобы втянуть в себя… воду? Нет, скорее питательный раствор, но вкус достаточно приятный, а по консистенции он похож на жидкий кисель, приятно обволакивая горло. И без того затихший кашель, стихает вовсе, я даже чувствую внутренний подъем, который быстро исчезает, когда я понимаю, что онемение не прошло. Над телом я по-прежнему не властна.       — Спасибо, — сипло произношу я, но голос уже не похож на скрип несмазанных петель. Желание кашлять тоже не появляется. — Ребенок?       — Жива твоя малышка, — вот теперь я узнаю Хашираму-сана, в его голосе звучит улыбка, а сам он сделал пару шагов назад, но меня по-прежнему кто-то поддерживал. Понять кто — не удавалось. Чакра не слушалась, нюх перебивали запахи лекарств, а глаза ничего не видели. Я чувствовала себя беззащитной, но мне было плевать. Ради моей крохи, я бы вытерпела и не такое. — Боевая девочка, боролась до конца, как и ее ка-чан.       — Я могу ее увидеть? — поворачиваюсь в ту сторону, откуда слышала голос Хаширамы-сана и сама же понимаю насколько глуп мой вопрос. От досады прикусываю губу, но упрямо продолжаю ждать ответа.       — Увидеть в ближайшую неделю — нет, — мягко донеслось в ответ, но расстроиться я не успела, едва услышала продолжение. — Но кормить ее тебе будут приносить…       — Сейчас? — в голосе звучит надежда, я верю его словам, но… пока не увижу, не почувствую маленькую жизнь у себя в руках не успокоюсь.       — Мадара? — поддерживающие меня в сидячем положении руки дрогнули. — Помоги ей облокотиться на спинку кровати, Мито-чан принесет ребенка и останется рядом…       — Я останусь, — жестко и непримиримо, но меня это успокоило. Напряжение спало, исчезли сомнения в том, кто находится у меня за спиной.       — Мадара-сан, — момент, когда в комнату вошла Мито-сан пропускаю, но невольно заслушиваюсь ее интонациями. Будто ручеек журчит. — Вы, конечно, можете остаться, Сумико-сан тяжело сидеть долго, тело наверняка не слушается, а надо оголить грудь, чтобы покормить ребенка, но вы же с этим прекрасно справитесь?       — Эм… кажется, я видел Тобираму, пойду, проверю, — до слуха донеслось судорожное сглатывание и торопливые шаги.       — Вы же понимаете, что для этого надо взять тонкую ткань на плече Сумико-сан и, невесомо касаясь кожи, спустить ее с плеча, — Узумаки было не остановить, голос становился все вкрадчивей. — К тому же, из-за действия лекарства, Сумико-сан плохо чувствует тело и не может придерживать дочку, помогая найти сосок. Грудь налитая молоком тяжела, поэтому для удобства кормления ее придется поддерживать. Это придется дела…       — Я понял! — сзади слышится приглушенный рык и меня предельно аккуратно приподнимают, подпихивая под спину довольно мягкую подушку. Окончательно отпускают только убедившись, что я удобно устроилась. — Я подожду за дверью, понадобится — зови.       В отличие от Хаширамы-сана, Мадара-сама двигался бесшумно. Только по движению воздуха, что коснулся лица, я поняла, что он стремительно… пошел. Все. Больше ничто не выдало его положения в пространстве, даже двери были закрыты бесшумно, если они вообще были в этом помещении.       — Знаешь, Сумико-сан, я бы назвала тебя везучей, но язык не поворачивается, — в голосе Узумаки звучала добродушная насмешка. — Я бы такой контроль не выдержала.       — Я привыкла, мне даже приятна его забота, — тихо отзываюсь я, пытаясь совладать с непослушными конечностями и протянуть руки на ее голос. Именно оттуда я слышала тихую возню еще не проснувшегося малыша.       Хотелось верить, что моего. Думать о том, что не смогла сберечь… никогда! У меня все получилось.       — Не напрягайся, — голос звучит ближе, я чувствую, как под чужим весом прогибается кровать, а после мне помогают взять сверток, придерживая, страхуя. Манипуляции, которые Мито-сан с энтузиазмом описывала Мадаре-сама тоже были проделаны. Единственное, грудь придерживать она не стала. Малышка с удовольствием вцепилась в сосок сама.       Замираю, боясь даже дышать, внимательно вслушиваясь в тихое причмокивание. Не веря, но понимая, что даже если это сон, то самый прекрасный из всех, что я когда-то видела. Точнее не видела, просто ощущала. Сердце наполняется тихой радостью, щемящим счастьем. Плевать на зрение, это стоило того!       — Ты молодец, Сумико-сан, — Узумаки говорит прямо над ухом, из-за чего я невольно вздрагиваю. — Шанс, что ты выкарабкаешься был один на сотню.       — Что? — вскидываю голову, движение отдается болью, которая распространяется по всему телу. Следом за ней приходит усталость.       — У тебя было множество открытых ран, но это не такая уж и проблема для моего мужа, — спокойно, даже слишком, прозвучало в ответ. — Однако у тебя было внутреннее кровотечение, трещины в ребрах и поврежденный позвоночник. Волосы практически полностью сожжены, много обширных ожогов, — непродолжительное молчание, а после она добавляет. — На фоне этого, абсолютно не пострадавший ребенок, которого пришлось доставать прямо из твоего живота, ведь схватки резко прекратились. Твое положение было критическим.       — Что-то произошло, да? — к описанию своих увечий я подошла философски. Мне было слишком хорошо известно, какие раны я получила и возможные последствия. Мой организм и без того работал на пределе, отдавая все соки ребенку. Я хотела жить, но… готова была умереть ради него. Собственно, шансов выносить дочку без проблем для своего здоровья, у меня не было. Слишком сильный первый родитель.       — Я всегда считала Мадару-сана чудовищем, — тихо прозвучало в ответ. — С первой встречи. Мой муж может говорить, что угодно, но я знала правду. Чувствовала ее на поле боя, — дергаюсь и слышу негромкий смешок. — Да, в Конохе мы встретились не в первый раз.       — Я… — такого откровения я не ожидала. Не смела даже представить, слишком хорошо помня, как он ласково гладил мой живот, говорил с ребенком. Я прекрасно понимала, что это было дитя его любимого брата, но так же я помнила, как он заботился о маленькой сироте. Ребенке, которого сбросили ему на шею. И пусть я старалась не мешаться, это не всегда удавалось, но он был добр. Я жива только благодаря ему.       — Я видела, как он расправился с напавшими. Он монстр, — сказала, как припечатала. — Однако я так же видела, как он плакал, когда Хаширама сказал, что вырвал вас обеих из лап шинигами. Монстр не может испытывать таких чувств.       — Таковы Учиха, — мне больше нечего было сказать.       — Возможно, — она не стала со мной спорить, помогая поправить одежду, но не забирая дитя, в которое я вцепилась с отчаянием. Хотя какое там с отчаянием? Я с трудом двигала руками. — Думаю, это и к лучшему, что ты очнулась далеко не сразу. Иначе бы не была так спокойна.       — Было что-то еще? — усталость накатывает волнами и я уже не могу сопротивляться, когда у меня забирают посапывающий сверток.       — Когда ты выйдешь, не узнаешь свой Клан, — красноречивый хмык в ответ, а после тихое хныканье ребенка.       — Можно ее оставить? — понимаю, что голос звучит откровенно жалко, но ничего не могу с собой поделать, тянусь в сторону тихого голоса ребенка. Не звонкого, как у большинства младенцев, а больше похожего на тихое мяуканье, как у котенка.       — Ты не сможешь долго находиться в сознании.       — Поставьте колыбельку рядом, пожалуйста, — тихое сомнение в голосе улавливаю моментально.       — Я распоряжусь, — твердо звучит в ответ, и уже громче. — Мадара-сан.       — Чего тебе? — хмуро раздается в ответ практически мгновенно. Он был тут? Вряд ли. При нем Мито-сан не стала бы так откровенничать.       — Посидите с Сумико-сан и ее дочкой, я попрошу Хашираму перенести сюда колыбель и еще одну кровать, — Мито-сан нисколько не сомневалась в своем праве командовать. — Если не хотите, попрошу Тобираму, он не откажет мне в услуге, — в ответ тихий рык, уже совсем рядом со мной. — Вот и славно.       — Мадара-сама? — узнаю эти объятия из тысячи. Не аккуратное придерживание за плечи, как раньше, а именно объятия.       — Отдыхай и ни о чем не беспокойся, — поцелуй в висок становится неожиданностью. Приятной, как и сильные руки прижавшие меня к его груди вместо подушки. Тихо копошащийся у меня на груди ребенок лишь дополнял картину. Невольно расслабляюсь, даже ноющая боль отступает на второй план. Теперь я верю, что все будет хорошо.       — Мадара-сама, а как назвали малышку? — умиротворение накатывает волнами.       — Тошико, — тихий шепот опалил ухо.       — Тоши-чан*, да? Ей подходит, — из груди вырывается тихий смешок, а сердце заполняет счастье. И пусть я понимаю, что это ненадолго, скоро обезболивающее прекратит свое действие, боль внесет свои коррективы. Но именно в этот самый момент, я была безгранично счастлива…       И только боль разливающаяся по венам, портила замечательный момент. Впрочем, она вскоре пропала, позволяя измученному сознанию провалиться во тьму.       Продолжение следует…