ill and fall in love

Чонгук снова был вынужден пересмотреть гардероб Тэхена, но уже в поисках одежды, больше похожей на домашнюю. В магазин они так и не сходили. Но и выговора, что так боялся получить от новой матери Чонгук, тоже не последовало. Большего наказания, как, сидя на ступеньках, созерцать медленно возвращающуюся назад коляску, не позволившую забыть о себе ни секунды, ему выносить не пришлось. Наказания закончились, а вот пытка только начинается. Мать оставила Чонгука наедине с Тэхеном с отговоркой «чтоб меньше боялся». Как будто можно бояться рыбки в целлофановом пакете. Она ушла, не говоря, куда или когда вернется, хотя Чонгук и так понимал, что не заслужил еще такого доверия. Надиктовала список правил, которые так и въелись в память с оригинальной интонацией, растягивающей каждую фразу как для умалишенного. «Все время сидеть с ним в одной комнате». Чонгук был бы рад, умри Тэхен от одиночества, но процесс может сильно затянуться, да и вряд ли такая ерунда возьмет этого оптимиста. «Выполнять все, что пожелает». А слово-то какое красивое – «пожелает». Чонгук выполнит, только если он взмолит, а какие-то желания пусть потерпят, может, и перегорят вовсе. «Побольше разговаривать». Она правда считает, что каких-то банальных тем у них хватит на это «побольше»? «Не ронять». К счастью, Чонгук уже зарекся трогать коляску, а иначе касаться Тэхена он не планирует даже ради такой цели. Чонгук лишь молча лежал на диване в гостиной и раз за разом прокручивал эти фразы у себя в голове, представляя на лице матери гримасу, полную презрения, эти глаза, унижающие только глубиной зрачков. Пусть и на самом деле все было не так. Он придумывал меткие ответы на каждое сказанное ею слово, улыбался особенно красноречивым и в то же время оскорбительным, видел, как ее лицо становится растерянным от его остроумия в таком юном возрасте. Чонгук понимал, что занимается этим слишком поздно, а в тот момент думал слишком медленно, переводя взгляд на посторонние вещи и кивая, словно модель вечного двигателя. Но теперь ему казалось, что никакой вечности не существует: время остановилось, когда он чувствует на себе ожидающий чего-то грандиозного взгляд Тэхена и видит его коляску по ту сторону дивана. – Можешь включить телевизор, раз уж мы все равно не разговариваем? – это первая фраза, из которой состоял их «побольше» диалог. – Нет, мне будет мешать, – разум Чонгука, уже попрактиковавшись в резких ответах, выдавал их за долю секунды. Он прикрыл глаза для пущей убедительность своего погружения в занятие. – Можешь включить любой канал, какой тебе понравится, – Тэхен прекрасно понимал, что эти раздумья являлись не более чем предлогом заставить его чувствовать себя полностью зависимым от прихотей Чонгука. – Мне нравится, только когда никто не мешает думать, а такой канал уже создан природой, вот только люди всегда пытаются заглушить его своим шумом. – Можешь сходить в другую комнату подумать: там тебе ничего не будет мешать, – Тэхен даже не злился, а его улыбка казалась Чонгуку слишком неправдоподобным элементом всей картины. – А ты можешь просто в тишине подумать в этой, тогда тоже никто никому мешать не будет. Да и мама мне запретила оставлять тебя одного, – Чонгук отвернулся к спинке дивана, совсем вытесняя Тэхена из поля зрения. – Ну, хорошо. – Совсем на немного Тэхен замолк, позволяя даже забыть о себе и предоставляя Чонгуку прекрасный шанс для полета мысли, но вот голова опустела – в нее врывались лишь обрывки слов инвалида и эта наигранная улыбка. – Мне не о чем думать, скажи, о чем думаешь ты, может, мне эта тема тоже понравится. – Наверное, ты и так об этом ежеминутно думал, – Чонгук даже сел от раздраженности, понимая, что былая поза уже не будет соответствовать диалогу, который он затеял. – О чем же? – О своей ничтожности. – Тэхен издал некий неопределенный звук то ли непонимания, то ли недовольства, а Чонгука это однозначно веселило – этот тупик, в который младший завел его одним лишь словом. – Ну... Может быть... – Чонгук хмыкнул, через силу натягивая злорадную улыбку, из-за чего начинал выглядеть каким-то расстроенным. – Тогда давай не будем думать, а сразу поговорим о ней, – он смотрел Тэхену прямо в глаза, пытаясь не только услышать, но и увидеть его реакцию. Но глаза смотрели прямо на него, совсем пустые и застывшие, словно фото на паспорт: никакой обиды, растерянности, злости, недоумения. – Говори, конечно, если хочешь высказаться, – и снова эта улыбка, натягивающаяся по-искреннему быстро, но все еще являющаяся плохим актером. – Кажется, ты очень рад что у тебя появилась новая нянька. – Какая нянька? – Тэхен почему-то даже удивился, приподнимая брови – это являлось очевидным признаком того, что он все прекрасно осознавал. – Ну, вот такая, – Чонгук показал пальцем на себя, – которая будет выгуливать тебя, водить в туалет, мыть и переодевать, – он загибал пальцы на каждом пункте у себя перед лицом, все еще пытаясь уловить некие необычные эмоции на лице Тэхена. Но ловил лишь никакие, кроме нарастающего удивления. – Зачем тебе это? – старший засмеялся сквозь привычную улыбку, быстро вдыхая воздух, чтобы продолжить: – Никогда бы не подумал, что ты согласишься на такое. – Очень смешно, – Чонгук пытался максимально исказить выражение лица на более злое, демонстрируя этим, что обижен. – Это в первые дни так, а потом постепенно перейдут все обязанности мамочки на мои плечи. – Тэхена, кажется, тоже привлекли эмоции Чонгука, и его лицо начало постепенно тускнеть, а улыбка пропала за долю секунды. – Все в этом доме будет крутиться только вокруг тебя, а я здесь лишь еще один элемент, совсем скоро определящий свою траекторию в этой Тэхеносистеме. – Крутиться? – старший пытался удивиться, что это звучало уже как-то отчаянно, даже брови забыли подпрыгнуть вверх. – Куда ни глянь – везде ты. Что ни сделай – все с твоим участием. Зачем на одного человека столько внимания? – А как я могу существовать без внимания? – Тэхен уже перестал прятать раздражение за нарисованными улыбками и смотрел прямо в глаза Чонгуку. – Вот так, просто ложись и терпи, не заставляя других включать тебе телевизор или ходить с тобой по магазинам. – Их эмоции вкупе уже составляли идиллию, заставляя Чонгука переходить на повышенные тона и глупо жестикулировать, а Тэхен лишь сжимал губы, нервно покусывая их внутреннюю сторону. – Тогда и ты ложись и терпи, а потом скажешь, можно ли пользоваться этой системой, – Тэхен, пытаясь не опускаться до уровня воспитания Чонгука, говорил слишком тихо для такой напряженной атмосферы. – Хорошо, главное, чтобы никто из нас друг друга не беспокоил. – Чонгук откинулся спиной на диван, ровно укладывая руки и ноги и в последний раз бросая взгляд на лицо Тэхена, в надежде увидеть хоть каплю очередного удивления, но уже своему поступку. – Только двигаться нельзя, – Тэхен снова ликовал, как будто все начинало идти по его правилам, или хотя бы по правилам его собственной жизни. – Надеюсь, у меня тоже будет этот пробник нормальной жизни? Ну, руками я тоже двигать смогу? – Чонгук оторвал кисть от поверхности дивана и поднял на высоту пяти сантиметров, при этом судорожно потрясывая, словно дразня тем самым Тэхена. Но тот уже оказался непоколебим, полностью довольный собой и наслаждающийся тянущимся временем от вопроса до его ответа, на который уже не было смысла отвечать: внимание на этом подошло к концу. Именно сейчас Чонгук начал расходовать самые последние темы для разговора с самим собой. Вспоминал фамилии и имена тех, кого знал когда-либо, пытался вспомнить чьи-то дни рождения. Хотел вспомнить хоть одну песню, которые временами не давали покоя по несколько дней, но память его внутреннего проигрывателя очистилась и не вспоминалось ничего, кроме пары строчек без особого мотива. Раньше Чонгук любил выдвигать предположения, как был придуман человеком тот или иной предмет, но уже перебрав всё имеющееся в гостиной, он понял, что данное занятие его не забавляло, а самовыдуманные рассказики не цепляли оригинальностью. Спустя таких бесполезных и подозрительно похожих на два часа тридцать минут Чонгук начал замечать, что мышцы начинают постанывать, жаждая скорейшего начала движения. Теперь вся мозговая деятельность была направлена лишь на выдумывание идеи по успокаиванию боли, но даже напряжение каких-то отдельных мышц приводило только к ее усилению. Чонгук впервые за всё это время посмотрел на Тэхена. Он впервые за эти дни по-настоящему улыбнулся, но только в этой ухмылке не было ничего положительно-радостного – лишь довольствование своей начатой игрой. Чонгук словно видел отражение себя по тот конец дивана. «Все время сидеть с ним в одной комнате». Какая разница, где сидеть, если Тэхен даже не пытается завести диалог? «Выполнять всё, что пожелает». Есть ли смысл в этих желаниях, если никто не намерен их исполнять? «Побольше разговаривать». Если синхронное дыхание и секундные взгляды считаются общением, то никаких нарушений, но так ли это? «Не ронять». Хоть какое-то развлечение, но, к сожалению, оно уже запрещено. Чонгук сел, разминая руки и топая ногами о пол, но тут же скривился от колкой дрожи. Теперь он начал сомневаться, что лучше: эти беспрерывные электрические разряды по коже или ноющие ощущения в лежачем положении. – Кажется, тебе надоело, – вздохнул Тэхен, явно разочаровавшись в выдержке младшего. – Разве не проще умереть, чем жить вот так? – Чонгук пытался не смотреть в глаза Тэхена, но удержать эту уже наболевшую за последние минуты фразу не удалось. От нахлынувшего из ниоткуда волнения он встал и начал ходить кругами по просторной комнате, делая вид, что снова разминает затекшие ноги. – Я, которого ты видишь сейчас, здание, построенное многими людьми. Разве я могу его разрушить только потому, что предоставил место для строительства? – Чонгук сделал вид, что ничего не услышал, и не стал прекращать своего занятия или даже менять темп. А Тэхен немного огорчился, понимая, что придуманная уже давно фраза прозвучала не так внушительно, как в его голове, банально и в то же время непонятно, теперь даже он сам сомневался, что до конца осознавал ее смысл. Но все-таки ему жутко хотелось ее дополнить: – Сейчас в нем совсем темно и пусто, может, ты поможешь добавить красок в эти стены? Чонгук наконец остановился. Он ловил слова Тэхена через одно, и они путались с собственными мыслями. Еще минуту он пытался уловить смысл всего сказанного и придумать подходящий ответ, наконец не обижающий и хоть немного гуманный. Он подошел вплотную в Тэхену, наклонился до уровня его головы и все еще не до конца уверенно посмотрел в глаза. – Ну, тогда принимайте нового работника. Пока без опыта, бесконечно гадкий, но вас ведь устроят любые? – и все вышло что-то глупое. Зато без задержек на мыслительные процессы.