Треугольник Карпмана

Понедельник Каждый день, каждый проклятый день Элиссон задерживала дыхание перед дверью школы — и медленно выпускала, толкая металлическую ручку вспотевшей ладонью. Она не трусиха, она не добыча — она охотник. Это она охотится на них, а не наоборот. Но она делала шаг внутрь и замирала на секунду, пока на нее смотрели сотни глаз. Люди, говорила она себе, они люди и не желают тебе смерти, но каждые серые, голубые, карие, зеленые глаза казались ей глазами хищника, и то и дело за обычной радужкой Элиссон видела желтый или химически-синий блеск. Она не боится, повторяла про себя Элиссон, они не посмеют ничего сделать, у них было так много возможностей — и они не решились. Она твердила эти слова беззвучно, как молитву, проходя к своему шкафчику, выбирая тетради, улыбаясь и кивая знакомым — а что, если это кто-то из них? — держа голову высоко поднятой, не позволяя своим рукам дрожать. Ей не страшно, она боец, она одна стоит целой стаи. Под юбкой на бедре у нее спрятан вымоченный в аконите нож — самая лучшая сталь, самая крепкая, можно отрезать голову за пару взмахов. В шкафчике притаился пистолет — специальные пули, каждая уложит молодую бету. Элиссон готова ко всему. — Привет, Элиссон, — кричала Кэрол каждое утро с противоположной стороны холла, от своего шкафчика. — Привет! — отвечала Элиссон. Однажды она видела, как Кэрол выпила полбутылки пива и опьянела, а это значит, что Кэрол, скорее всего, человек. Элиссон была почти уверена. Правда, сегодня ей было недостаточно этого «почти». Сегодня — после того, что случилось, — Элиссон хотелось настоящей уверенности. Но во всем мире, похоже, не осталось ничего настоящего. Только то, что Элиссон упорно не хотела называть страхом, голодные глаза вокруг и жалкая, неубедительная поддержка кусочка стали на бедре. Они начали убивать. — Ужас, да? — та часть стоянки, где парковали автобусы, до сих пор была отгорожена лентами, и когда они проходили мимо, Лидия притормозила, разглядывая место преступления. Поморщившись, она картинным и в то же время странно милым жестом откинула тщательно завитые локоны за плечо и вновь устремилась к школьному крыльцу, ничуть не сомневаясь, что Элиссон поспешит следом. — Поверить не могу, что у нас тут произошло кровавое убийство. Наверное, это настоящий маньяк — говорят, он разорвал бедолагу буквально на куски. Элиссон поморщилась. Лидия в жизни не видела ничего, «разорванного на куски», иначе не была бы такой легкомысленной со смертью. Лидия не видела то, что может разорвать человека на куски. Любого человека — Элиссон Арджент, например. — Думаю, это всего лишь сплетни, — возразила она, с трудом отрывая взгляд от злополучного автобуса и заставляя себя шагать. Дерек Хейл в городе. Все это время они думали, что он скрывается в лесу, а он был в городе — у них под носом, ходил с ними по одним улицам, дышал одним воздухом, ждал. Элиссон не знала, что она чувствует по этому поводу. Не знала. Одна мысль о Дереке вызывала в ней такую бурю эмоций — гнев, стыд, страх, ненависть, — что она старалась думать о чем угодно, только не о последнем Хейле. Последнем… Неужели это он убил водителя автобуса? Элиссон видела, ее отец верит в это — точнее, очень хочет верить. Мечтает, чтобы это Дерек оказался убийцей, безумцем, одичавшим животным. Тогда они выполнят свой долг. Отец Элиссон верил — хотел верить, — что священные строки кодекса смоют кровь с их рук и лиц, очистят намерения и вернут покой. Элиссон тоже желала Дереку смерти. Ведь тогда она будет свободна. Кейт обещала, обещала ей свободу, если все оборотни будут мертвы. Смерть это тоже свобода, — нашептывал внутренний голос, и с каждым днем его было все труднее не замечать. Отец сказал, кроме Дерека есть другие, он видел как минимум одного, но думает, их больше. Отец рвал и метал, потому что пока он придумывал повод не брать с собой Кейт, Дерек сбежал из участка и исчез, и облава не принесла ни следа, ни шерстинки. Он не ушел в лес, он спрятался в городе — а значит, у него было логово и стая. Отец хотел допросить Скотта. Скотта. И Элиссон больше не могла убеждать себя, что не боится. — Элиссон, мы опоздаем, — голос Лидии выдернул ее из размышлений, и Элиссон обнаружила, что снова остановилась и стоит, как дура, посреди дорожки, прижимая к груди сумку так, будто та могла вырваться и убежать. Элиссон поморгала. На крыльце школы стоял шериф Стилински и смотрел прямо на нее. Прямо ей в глаза — и его взгляд… его взгляд прожигал ее насквозь, как будто шериф знал про нее все и даже больше. И про нож, и про пистолет, и про Дерека Хейла, и про ту ночь. Шериф сломал руку полгода назад и месяц проходил в гипсе. Оборотни не носят гипс. — Элиссон! — Лидия обернулась с крыльца, нетерпеливо маша рукой. — Доброе утро, шериф. Вы приехали из-за расследования? — Доброе утро, Лидия, — голос шерифа был приветливым, но где-то в глубине, на самом дне, царапались нотки усталости и раздражения. Как наждачная бумага. — Я привез Стайлза. Он приболел, ему не стоило садиться за руль. — А, — Лидия тут же потеряла к разговору интерес. — Нам пора идти. И она распахнула дверь. Элиссон, пробормотав приветствие, поспешила следом. Внутри на нее обрушился шум. Многоголосая, беспорядочная толпа учеников окружила Элиссон, увлекая за собой, и каждое прикосновение, каждый звук как будто нажимал на самый болезненный нерв. — Джексон! — Лидия дернула Элиссон за локоть, увлекая в сторону, туда, где в компании игроков красовался Джексон Уитмор, прекрасный принц и главный засранец по совместительству. Элиссон зажмурилась, пытаясь стряхнуть ощущение слежки, давления на затылке, там, где начинаются волосы. Джексон играл в лакросс, они бы не позволили себе так рисковать, верно? Это значит, что Джексон человек, верно? — Я отойду в туалет, — она высвободила руку. Ей нужна хоть секунда тишины — взять себя в руки, отвлечься. Перестать слышать в обычных человеческих голосах отзвуки воя и рычания. В любой день, в любую минуту каждый из этих школьников, невинных детей — каждый может воткнуть ручку ей в сердце, свернуть шею в туалете в дальней кабинке, — тело найдут только вечером, она даже не успеет понять, что ее убило. Она думала, что готова, но Дерек появился незаметно — а это значит, что каждый из них может появиться незаметно. Почему? Почему они до сих пор не попытались? Почему она жива? Элиссон ввалилась в туалет, быстро захлопывая дверь, отсекая все звуки, обернулась — и вскрикнула. У раковины стоял парень — точнее, на раковину навалился парень, низко опустив голову и тяжело дыша — в женском туалете. На вскрик он поднял голову, и Элиссон покачнулась от облегчения. В зеркале отражался Стайлз. Господи, эта паранойя точно сведет ее с ума. Пора встряхнуться и вспомнить, кто тут жертва, а кто охотник. Перестать трястись от малейшего шороха. Это все Дерек, Скотт и Дерек, и проклятая вечеринка… — Ты заблудился? — Элиссон шлепнула сумку на раковину, открывая замок. Стайлз снова уронил голову, сутулясь и стискивая края раковины так, что побелели пальцы. — Нет, просто было ближе, — выдавил он. Элиссон нахмурилась. Кажется, шериф говорил, что Стайлз болен. — Ты в порядке? — откровенно говоря, он не выглядел «в порядке», он выглядел так, словно вот-вот упадет. И точно в ответ на ее мысли ноги у Стайлза подкосились, и он рухнул на колени прямо на твердую плитку. — Господи! — воскликнула Элиссон от неожиданности, хватая его за плечи. Они не были друзьями, они вообще были едва знакомы, но Стайлз — друг Скотта, и Элиссон всегда казалось, что он хороший парень, хотя и немножко гиперактивный. — Что с тобой? Эй, поговори со мной, Стайлз! Его светлые глаза были почти того самого желтого цвета, который так боялась — и так ждала — увидеть Элиссон, цвета горячего янтаря, ее билета подальше отсюда — в Вашингтон или на тот свет, как повезет. Но оборотни не теряют сознание, даже если их пытать. У Стайлза всегда были такие глаза, человеческие светло-карие глаза. Лучше бы Лидия обратила внимание на него, а не на капризного избалованного Джексона. С другой стороны, лучше бы Стайлз обратил внимание на Эрику, чем сохнуть по Лидии. — Я позову медсестру, — пообещала Элиссон, вскакивая. Стайлз вцепился ей руку. — Нет, — проскрипел он — жуткий звук, словно весь оставшийся воздух ушел на эти слова. — Не надо… я уже в порядке. — Но ты белый, как кафель, — запротестовала Элиссон, — тебе нужен врач. — Они позовут отца. — Стайлз выпустил ее руку и прижал ладонь к лицу, сглатывая и закрывая глаза. — У него и так хватает забот… с этими убийствами. Элиссон вспомнила взгляд шерифа. Убийства, да. Он наверняка их расследует. — Я все же… Дверь скрипнула, и перед Элиссон внезапно возникла Лидия. — Что тут происходит? — требовательно спросила она. Стайлз вдохнул — и закашлялся, зажимая ладонью горло. — Элиссон? Стайлз?! — Я болен, моя принцесса, — прошептал Стайлз. Лидия побледнела — стремительно и жутко. Элиссон наклонилась было к ней — чтобы вдруг понять, что Лидия сжимает ее руки, что они застыли в странной неловкой позе, и она не может высвободиться. И не может вспомнить, как и когда это произошло. — Он упал, когда я вошла, — тихо сказала она. — Нужно вызвать врача. Лидия продолжала смотреть на нее, не мигая и не отпуская рук — то ли слишком испугалась, то ли растерялась, но Элиссон почему-то ощущала ползущий по спине страх. — Позови Скотта, — сказала Лидия. И резко разжала пальцы. Схватив сумку, Элиссон выскочила из туалета. Экономика, кажется, первой у них экономика, Скотт уже должен быть в классе. Перед дверью она притормозила, разрываемая эмоциями — они еще не обсуждали со Скоттом вечеринку, они ничего не обсуждали, и что она скажет… Она так и не решилась позвонить Скотту в субботу, а в воскресенье Дерека Хейла арестовали, а потом отпустили, а потом произошло убийство, и отец хотел допросить его — Скотта, а не Дерека, — и она снова не решилась. Но человеку нужна помощь! Отбросив колебания, Элиссон ворвалась в класс и остановилась только у парты Скотта, с грохотом роняя на нее сумку. — Элиссон?.. — Скотт захлопал глазами, будто увидел перед собой по меньшей мере призрака. Он нравился ей, он так ей нравился — а теперь из-за этого отец собирается его допрашивать, и неизвестно, что произойдет, если Скоттом заинтересуется Кейт. И Элиссон не будет думать о вечеринке, полной луне и Дереке Хейле, сейчас не будет. — Лидия просила тебя позвать, — выдохнула она и замолчала. — Что? — опешил Скотт. — Что? — голос Джексона отозвался откуда-то сбоку, но Элиссон не обернулась. Она смотрела только на Скотта. — Стайлзу стало плохо. Женский туалет на этом этаже. Ему плохо, и Лидия сказала позвать тебя. Скотт непонимающе нахмурился, перевел взгляд на место рядом с собой, будто только что заметил, что Стайлза на нем нет, вновь посмотрел на Элиссон. — Боюсь спрашивать, что же Стилински делал в женском туалете, — издевательски сказал Джексон. Это будто привело Скотта в себя. Пробормотав: «Да пошел ты», он вскочил и выбежал из класса, даже не собрав свои учебники. Элиссон бессильно опустилась на его стул. Слишком много эмоций для одного утра. Неужели Скотт больше не захочет с ней разговаривать? Из-за того, что она ушла тогда, не поискав и не дождавшись его, или из-за Дерека?.. — Что, Уитмор, не побежишь за королевой? Айзек Лейхи был, как обычно, в своем репертуаре. Элиссон недоумевающе повернула голову — он назвал Скотта королевой? — но запоздало сообразила, что речь идет о Лидии. Айзек развалился на стуле (побледневший синяк под глазом, значит, он не оборотень, у оборотней не бывает синяков), поглядывая на Джексона с нескрываемой издевкой. — Лидия не польстится ни на одного из этих неудачников, — отмахнулся Джексон. — Это уж точно, — Айзек покачал ногой. — Она не из тех, что симпатизируют неудачникам. Элиссон поежилась. Адреналин схлынул, страхи вновь навалились на нее — за их словами ей опять слышалось рычание, низкая хищная вибрация. А еще борьба за доминирование и двойной — двадцатый, сто двадцатый — смысл. Она бы еще поискала смысл в каблуках Эрики Райес. И тогда можно с полным правом записывать себя в жалкие трусихи. Все оборотни в городе наверняка потешаются над ней. В класс ворвался Финсток, швыряя на стол стопку проверенных тетрадей и моментально оглушая потоком слов. Мимо Элиссон просвистела записка, Джексон показал Айзеку средний палец, но бумажку развернул — оскорбления явно перешли в эпистолярную стадию, хотя Джексон прав, Лидия никогда не обратит внимания ни на Стайлза, ни тем более на Скотта. И все же Элиссон почему-то не могла изгнать из памяти странную картинку — когда она оглянулась, выходя из туалета, Лидия прижимала Стайлза к груди, раскачиваясь туда-сюда. Может, Джексону все же стоило пойти? Элиссон хотела, чтобы их прервали. Что бы ни происходило, оно слишком сильно напоминало ей о другой ночи. Ночи, которую она всеми силами пыталась забыть.   Когда уехала скорая, Элиссон не вышла из оцепенения. Отец что-то говорил ей, кричал, что-то тараторила Кейт — но Элиссон сидела на стуле на кухне и не могла заставить себя подумать даже самую простенькую, самую завалящую мысль. Что они теперь будут делать? Жизнь раскололась, внезапно и неожиданно разделилась на «до» и «после», а Элиссон никак не могла вспомнить, как готовить омлет — а ведь это ей, наверное, теперь нужно будет готовить завтрак по утрам? Она не чувствовала боли, не ощущала потерю, она просто пыталась осознать для себя, каково это — жить без матери, как поливать цветы и загружать стиральную машину, печь печенье и будить отца на работу. Это было так странно. Она не справится, это точно, она не справится, и тогда все пойдет под откос. А отец все кричал и кричал что-то, и постепенно сквозь тихое, безболезненное отупение начали прорываться отдельные слова. «Оборотни», «полнолуние», «альфа», «кодекс», «убийцы». Убийцы? Да, она очень хочет знать, кто убийца. Кто? — Они пытались изобразить, что это несчастный случай! — Кейт размахивала руками прямо перед лицом Элиссон, и та отодвинулась, чтобы не попасть под удар. — Но ты видел укус, Крис! Они решили избавиться от нас, они начали войну. Кто будет следующим? Я? Элиссон? Отец натолкнулся на стул, и тот опрокинулся с грохотом, окончательно пробуждающим Элиссон. Она взглянула на отца — по-настоящему взглянула впервые с того мгновения, как он вбежал в дом и сказал, что «мамы больше нет, она мертва, ее убили», — и увидела в его лице мертвую, неподвижную решимость. — Никто не будет следующим, никто, — сказал он. — Они нарушили кодекс, они заплатят. — Мы сделаем вид, что поверили, — твердо сказала Кейт. Она не была потеряна, она единственная из них не потеряла разум и знала, что делать, и отец слушал ее со вниманием тонущего человека, выискивающего в воде хоть какую-нибудь щепку. — Если она позвонит — назначь ей встречу на послезавтра. Собери боевиков. Завтра ночью они все будут в доме, используем эффект неожиданности — окружим их, когда они не ждут, и потребуем объяснений. И если они виновны — око за око, Крис. Но ты знаешь, ты же уже знаешь, что они виновны. Отец кивнул, его глаза были совершенно пустыми — такими же пустыми, как голова Элиссон. — Виновны, — сказал он. — Виновны, — прошептала Элиссон. Они виновны.   Весь следующий день прошел, как в тумане. Талия Хейл действительно звонила отцу, а отец что-то вежливо отвечал на ее соболезнования. Элиссон не прислушивалась, Элиссон снова и снова перезаряжала свой арбалет — подарок на шестнадцатый День Рождения. Это занятие успокаивало, и она переставала ощущать себя пойманной порывом шального ветра былинкой, пушинкой одуванчика, захваченной неумолимым потоком воздуха. С арбалетом в руках Элиссон чувствовала, что хотя бы крошечная часть этого мира зависит от нее. Хотя бы ее месть. А потом они оказались в лесу, вокруг были молчащие люди, но волнение, возбуждение захлестывало ее, точно цунами, а Кейт подталкивала в спину и шептала в ухо — горячим, пылким шепотом, — что эти звери заплатят за то зло, что они причинили. Заплатят, соглашалась Элиссон, заплатят. Тогда, в ту ночь, она совсем не чувствовала страха. Только удивление, когда огонь обжигал ей ресницы — ведь они пришли поговорить, но никто ни с кем не разговаривал; а еще отвращение, когда оборотень — в зверином обличии — давил на барьер прямо напротив нее, но не мог прорваться, и от выстрела его тело дернулось, а кровь брызнула ей на лицо; а еще стыд, когда стреляла, но не могла попасть — так сильно дрожали ее руки. А еще возбуждение, когда барьер прорвался, и кто-то успел сбежать, а Кейт кричала «Не дайте им уйти!» и «Никто не должен выжить!» Ее мама умерла, значит, никто не должен жить. Никто. Повернувшись, как зомби, Элиссон бросилась в темноту леса, принялась слепо метаться, спотыкаясь о корни и траву, то ли ища спасшихся, то ли сама пытаясь сбежать, она не знала уже, чего хочет — знала только, что дым разъедает горло и глаза, что она хочет домой, домой, домой как можно скорее, спрятаться под одеялом и подождать, пока мама принесет ей какао. И тогда она наткнулась на них. Она бы не заметила, прошла мимо — в ее помутненном состоянии, да и не смотрела она по сторонам. Рычание, вот что заставило ее застыть и поднять оружие. Рычание, которое теперь слышалось ей в каждом голосе. Они съежились, спрятались у корней поваленного дерева — два оборотня, прижавшихся друг к другу так, что сначала она приняла их за одного. Первый — окровавленный, покрытый ожогами, почерневший от гари, — повернул к ней лицо. Совсем человеческое, наверное, он даже не мог обернуться, слишком ослаб или отравился, и Элиссон узнала Дерека Хейла. Как она могла не узнать, все знали Дерека Хейла. Сюрреалистичность происходящего охватывала Элиссон своими мягкими, холодными объятиями — она учится с ним в одной школе, он всего на год старше, как же так? Как так получилось, что он оборотень, а она собирается его застрелить? Дерек начал приподниматься, но второй — тот, про которого Элиссон успела забыть, — обхватил его поперек тела и притянул к себе: сильно, вызывая болезненный стон. Он был мельче Дерека, именно он, второй, рычал, и его глаза горели в темноте желтыми огнями, а Элиссон даже не могла понять, юноша это или девушка. Одна из сестер Дерека или кто-то из его племянников? Нет, нет, глаза желтые, значит, это не сестры… Значит, это кто-то из молодых членов стаи, про которых они знали только, что эти молодые волки есть… Дерек задыхался, когти на его руках то отрастали, то втягивались, царапая сухую землю, второй оборотень рычал, обнимая его, а Элиссон — Элиссон хотела домой и какао, она не хотела стрелять, не хотела стрелять, она просто хотела оказаться отсюда как можно дальше. Она убежала. Ничего не сказала ни отцу, ни Кейт, выкинула это из головы, постаралась забыть. Может быть, думала она теперь, может быть, нужно было заставить себя нажать на спусковой крючок. Наверное, сейчас она бы смогла. Наверное.   После школы за ней заехала Кейт — и всю время, что она шла к машине, Элиссон не тешила себя иллюзиями, что тетка просто хотела помочь ей добраться до дома. Обычно ее подвозил Джексон под руководством Лидии, иногда отец, если возвращался с работы пораньше, но Кейт редко горела желанием тащиться через весь город, чтобы забрать из школы «любимую племянницу». Это все полнолуние. Полнолуние ударило в голову Кейт сильнее, чем любому оборотню — полнолуние и Дерек Хейл, гремучая смесь, разрушившая хрупкую стеклянную стабильность разума Кейт и их вынужденного статус-кво. Похоже, скоро она обезумеет достаточно, чтобы вломиться в школу в разгар уроков и начать посыпать всех школьников подряд аконитовым порошком. Может, тогда она наконец оставит в покое Элиссон? Сейчас это казалось смутным, полузабытым сном, но когда-то — до — они с Кейт дружили. Кейт не была такой… взрослой, как родители, она любила веселиться, мальчиков и походы по магазинам, она была веселой и всегда вставала на сторону Элиссон, когда отец не пускал на вечеринку или заводил скучную речь про то, как плохо свидания сказываются на успеваемости. Элиссон любила ее. Любила даже сейчас, потому что их осталось всего трое, и потому что тоже хотела отомстить, а Кейт ненавидела оборотней, и потому что отец слишком отдалился и погас, и Элиссон находила все меньше и меньше общего с ним. Да, она любила Кейт… но иногда та ее пугала. Ладно — с той ночи год назад Кейт пугала ее все время, каждый чертов день, пугала больше, чем оставшиеся в живых и теоретически мечтающие о мести оборотни. Безумие тети, ее жажда крови проникали во все поры, отравляли воздух, давили, как невыносимый груз, и все, о чем Элиссон мечтала — это вырваться отсюда на свежий воздух. Если некоторым не совсем людям это будет стоить жизни — что ж, они первые начали. Первые. — Привет, дорогая, — радостно поздоровалась Кейт, когда Элиссон села в машину, закидывая сумку на заднее сидение. Ее глаза ощупывали школьный двор, как будто она могла узнать оборотня по походке или жестам, как будто на каждом из них стояло видимое только ей клеймо. — Как прошел день? — Нормально, — отозвалась Элиссон. Пожалуйста, пусть она не начинает, пусть она не начинает… — Не было ничего необычного? — Кейт повернула ключ в зажигании и вырулила со стоянки. Им еще целых двадцать минут до дома. Элиссон тяжело вздохнула. Раньше она пыталась притворяться, что не понимает, о чем речь, но с Кейт такие приемы не работали. Кейт была, как скорый поезд — летела вперед, видя только свою цель и не замечая попадающихся на пути птичек, зайчиков и неосторожных пешеходов. — Кейт, они скрывались год — ты же не думаешь, что именно сегодня они все себя выдали? Кейт отвернулась от дороги и мило ей улыбнулась: — Может быть, это не они так хорошо скрывались год? Может, это ты так плохо их искала? Элиссон почувствовала, как по спине ползут капельки ледяного пота. Много капелек — так, что блузка прилипает. Какое гадкое чувство. — Дорогая, — Кейт моментально переключилась, изображая лицом раскаяние, — прости, я совсем не хотела на тебя давить! Просто эти убийства… Хейл сошел с ума. И мне кажется… — она замолчала и коротко вздохнула, вновь переводя взгляд на дорогу перед собой. Не стоит спрашивать, не стоит, ей точно не понравится все, что Кейт может сказать! — Кажется что? — не удержалась Элиссон. — Он убивает людей, — как будто нерешительно произнесла Кейт, и Элиссон сто раз уже, наверное, говорила себе не поддаваться на ее манипуляции, но сердце забилось быстрее, а глаза не могли оторваться от лица Кейт, — он псих — и только псих мог убить Викторию. Мир окрасился красным, голову Элиссон словно охватил огонь — она оглохла и ослепла, осталась только одна идея, истошно верещащая на самой границе слуха: «Он убил маму, убил маму!» — а потом, долгую минуту спустя, одержимость схлынула. На ее место навалилась адская, просто кошмарная усталость. Какая разница, правда это все или выдумка Кейт? Дерек Хейл должен умереть. Он безумец, он убийца, он — билет Элиссон подальше отсюда, а значит, он не должен жить. Он умрет. А после того, что было в пятницу — он умрет два раза.   Вечеринка — свидание, — которую Элиссон ждала с таким нетерпением, которая манила призрачным забвением, иллюзией обычной школьной жизни — вечеринка обернулась катастрофой. Самой настоящей катастрофой. Но в начале Элиссон была полна эйфории. Даже полная луна не тревожила ее — именно в полнолуние и не стоило опасаться оборотней, вряд ли кто-то из них рискнет показаться на многолюдной вечеринке. Тот подросток, что выжил вместе с Дереком, — он не был урожденным оборотнем и вряд ли хорошо себя контролировал. Наверное, Дерек где-то его прятал, а это значит, что сегодня Элиссон могла забыть обо всем и просто веселиться. Никакой охоты, никакого блуждания по лесу под ехидные замечания Кейт и ледяное молчание отца, никакого страха. Ах да. Она же не боится, не стоит об этом забывать. Теплая рука Скотта ласкала ее запястье, и Элиссон чувствовала себя легкой-легкой и влюбленной. Ей хотелось, чтобы эта волшебная ночь продолжалась вечно — музыка, веселый смех, разговоры, в которых ей впервые за долгое время не слышалось ничего зловещего, этот мальчик рядом, и его глаза — такие добрые и теплые, что в них хотелось смотреть и смотреть. Скотт нервничал — ну конечно он нервничал, это же их первое свидание. Его пальцы подрагивали, на щеках играл румянец, когда он то и дело переводил взгляд на огромную полную луну, будто не зная, куда девать глаза. Элиссон таяла. — Я… — хрипло начал Скотт в который уже раз и замолчал, краснея еще сильнее. — Принесешь нам что-нибудь попить? — подсказала Элиссон, чувствуя, как в груди разливается тепло. Скотт с облегчением закивал, стремительно бросаясь в направлении голосов — они нашли уединенное местечко в углу двора, огороженное кустами акации и кадками с деревцами, — но Элиссон успела поймать его за руку: — Погоди, — прошептала она. И, быстро потянувшись, поцеловала Скотта в щеку. Отпрянула, чувствуя, как сама краснеет, — Скотт так опешил, что его лицо на мгновение исказилось, а дыхание прервалось, только сердце стучало в груди, как бешеное, Элиссон чувствовала под ладонью. — Иди. Даже не кивнув, Скотт молниеносно исчез в темноте. Наверное, Элиссон надо было быть настороже. Наверное, если бы она не забывала, кто она и что она, если бы не позволяла себе притворяться простой школьницей, если бы все ее мысли не были заняты Скоттом… Наверное, тогда она была бы готова. Но она плавала в облаках, как влюбленная дура, и ни смутное ощущение слежки, ни слишком густые тени, ничего из этого не тревожило ее. Вот только Скотт слишком задерживался. Все еще улыбаясь, Элиссон заглянула за угол древесной изгороди, надеясь увидеть возвращающегося Скотта — и замерла. Скотт был там. Он застыл совсем рядом, будто внезапная мысль остановила его посреди шага, и он забыл, куда и зачем направлялся. Все это время он так и стоял тут, не двигаясь? — Скотт? — позвала Элиссон. Скотт не обернулся. Так же молча он продолжал стоять спиной к ней, его фигура в неверном, рассеянном свете луны и далеких фонариков казалась высеченной из камня. Страх — неуместный тут, на веселом празднике, — забрался под кожу, покалыванием отозвался в затылке. — Скотт?.. Тишина. Он тут, вдруг поняла Элиссон, он охотится — на нее, на Скотта, на всех, она одна в темноте, вооруженная жалким ножом и своим всепоглощающим страхом, а он может быть где угодно, даже прямо за ней… Скотт внезапно сжал руки в кулаки, резко развернулся, вскидывая голову — и в то же мгновение Элиссон схватили сзади, дергая в темноту, зажимая рот. Она не успела даже пискнуть, когда Дерек Хейл впечатал ее в декоративную каменную стенку — холодную и твердую, — вжимаясь всем телом, улыбаясь острыми, нечеловечески длинными зубами, сияя звериными синими глазами, сжимая ее запястья до синяков. — Привет, — сказал он. А потом он ее… Поцеловал. Его тело было тяжелым, губы горячими и влажными, и то ли от страха, то ли от потрясения Элиссон оцепенела, забыв о сопротивлении, даже когда он выпустил ее руки. Одна ладонь опустилась на талию, вторая обхватила ее затылок, и когти, она чувствовала когти, пока он терзал ее рот, прижимая ее к себе так сильно, что она не могла дышать. А потом он резко, грубо выпустил ее, рыкнул вбок, будто обращался к кому-то, сверкнул глазами и неестественной, приклеенной улыбкой — и исчез без звука. Элиссон сползла по стене вниз, разом лишившись всех костей и запоздало нащупывая нож онемевшими пальцами. — Скотт, — пролепетала она, стирая с губ этот ужасный, чужой поцелуй. Но Скотта не было. Скотта нигде не было. И тогда она позвонила отцу.   Элиссон силой заставила себя вернуться в реальность, забыть о Дереке и всей этой драме со Скоттом — в то же время прижимая пальцы к губам, словно там остался след, метка, теперь видная всем. Как будто можно забыть о Хейлах, сидя в одной машине с Кейт. — Знаешь, ведь его девушка пропала тогда же, когда погибла твоя мама, — Кейт снова мельком взглянула на Элиссон, ее лицо — сама искренность. — Твоя одноклассница, ты помнишь? Да. Да, Элиссон помнила. Пейдж: глаза лани и виолончель, неожиданный объект интереса ветреного Хейла, кто бы мог подумать. Родители объявили ее в розыск через несколько дней после… после пожара. Тела не нашли. Элиссон знала, на что намекает Кейт — если Дерек был безумен уже тогда, если он всегда был диким… Но Элиссон в это не верила. Вместо этого ее мысли снова и снова возвращались к тому, второму оборотню, который сбежал вмести с Дереком. Мог ли тот быть девушкой? Какая разница? — Элиссон внезапно рассердилась на себя и на свои глупые мысли. Какая разница, если Дерек Хейл сумасшедший сейчас? Если он напал на нее? Если под волосами на ее шее багровели четыре глубокие царапины, и теперь его безумие — его безумие было в ней, захватывало ее жизнь. Она могла бы поклясться, что тогда, на вечеринке, когда Скотт обернулся, его глаза сияли желтыми огнями. Что когда Лидия обнимала Стайлза на полу в туалете, на ее руках были когти. Каждый чертов прохожий, каждый школьник, почтальон, продавец в магазине — все они теперь казались Элиссон оборотнями. Она сходила с ума. Из-за этого проклятого зверя. И лишь когда он умрет, она — наконец — будет свободна. — Твой отец слаб, — печально сказала Кейт. — Крис слаб, моя милая — а значит, мы должны взять все в свои руки. Элиссон бездумно кивнула. — Да, — сказала она.