***
— Ты ведь понимаешь, что это, скорее всего, не я? Симон изменился. Усиленные тренировки сделали свое дело, детская угловатость давно осталась позади, а новая стрижка, которая очень ему шла, делала брата старше. Даже голос стал другим, более глубоким. Такой знакомый, но в то же время, чужой. Далекий. — Марти, посмотри на меня, – Мартен неуверенно взглянул на брата. Симон мягко улыбался: — В мире полно Симонов. Имя не самое редкое. Кроме того, возможно, это Саймон, о таком не думал? Мартен вздрогнул, когда брат взял его за руку, рассматривая причудливо выведенное «Симон» на запястье. — Чувствуешь что-нибудь? — Нет. — Вот видишь, – Симон облегченно засмеялся, и этот самый смех ранил сильнее игнорирования родителей. – По легенде, прикосновение соулмейта вызывает жжение. Значит, твоя судьба не я, а какой-то другой парень… ну, или девушка. А тебе вообще мальчики нравятся или девочки?.. Мартен покраснел, пытаясь смехом прикрыть свое смущение. Об этом родители с ним тоже не говорили, а вот Симону такого рода вопросы не казались чем-то ужасным. В этом был весь брат: раздражающий своей опекой и заботой. Такой милый и родной. Самый близкий человек. Мартен был вовсе не против того, что его соулмейтом оказался Симон. Он любил брата, восхищался им. В конечном счете, понятие «родственная душа» вовсе не означает любовную близость, ничего подобного. А он готов всю жизнь следовать за братом, быть рядом, помогать. И плевать, что у Симона никакой метки и нет вовсе. Они уже братья, уже связаны. Остальное прояснится со временем, а времени у них полно.***
Как оказалось, насчет распространенности имени Симон оказался прав. Мартен скептически воспринял тогда слова брата, ведь, серьезно, ну сколько Симонов он может встретить за всю жизнь, если до этого знал лишь одного? Но попав в биатлонную основу, Фуркад с удивлением понял, что Симон – действительно очень популярное имя: немец, австриец, швейцарец, британец, да тот же Дестьё! И ведь наверняка Мартен просто не всех учитывал. Возможно, что один из них и есть его соулмейт. Но кто? Фуркад снова и снова попадался в поле зрения очередного Симона, жал руки, здороваясь, касался ненароком – ничего. Никакого жжения, вспышки или эйфории. Кроме того, если один из этих мужчин и был его соулом, проявил бы инициативу: в конечном счете, Симонов полно, а вот Мартен – один. Но чуда не произошло, и Фуркад лишь уверился в том, что метка на его руке указывала на брата.***
Если бы можно было выбирать соулмейта, Фуркад выбрал бы Эллен. С ней было легко, уютно, она всегда поддерживала и не лезла со своими женскими глупостями. Идеальная. Совершенная Эллен. На ее руке красовалось «Манон», и девушка без смущения пояснила, что всегда мечтала так назвать свою дочь. Мартен не возражал. Да и вправе ли он был? Кого вообще волнует, что начертано на запястье? Эллен с именем дочери, он – с именем брата. Они идеально подходили друг другу.***
Мартен еле сумел вырваться из цепких рук братьев Бё, и прошмыгнул в пустой коридор. Стоять здесь было опасно: в любой момент кто-нибудь из норвежцев вздумает отправиться на его поиски, чтобы затащить обратно в номер и продолжить празднование, а потому, француз направился в сторону лифта. Он точно помнил, что где-то поблизости должен находиться небольшой диванчик в довольно уединенном закуточке. Пары минут тишины вполне хватит, чтобы успеть позвонить Эллен и Манон и пожелать своим любимым девочкам приятных снов. Мартен улыбнулся. Еще несколько дней, и он будет дома с очередной грудой хрустальных глобусов и вселенской усталостью в довесок. Достав телефон, француз приготовился набрать номер, когда услышал какой-то непонятный звук – не то всхлип, не то хмыканье – доносившийся с одного из кресел в том закутке. Подойдя ближе, Мартен разглядел мужчину, в котором мгновенно узнал Симона Шемппа. Немец ушел с празднования намного раньше, и француз полагал, что тот уже давно спит. Как бы не так. Симон крутил в руках телефон со странным потерянным выражением на лице, а заметив его, напрягся. Разумней было бы пройти мимо, очевидно же, немец хотел побыть в одиночестве, но по необъяснимой причине француз решил остаться. Двигало им скорее любопытство: на вечеринке он видел, как Шемпп ругался с Шипулиным, и причины этому были не ясны. Возможно, Симону нужна помощь, или поддержка. Мартен был не силен в обоих аспектах, но когда-то же надо начинать. Однако прежде, чем он успел открыть рот, зазвонил телефон. Эллен, устав ждать его звонка, проявила инициативу. Мигом позабыв про немца и его проблемы, Мартен переключил внимание на семью. Манон восторженно аукала в трубку, вызывая у отца приливы нежности и улыбку. В такие моменты француз отчетливо понимал, что когда-то сделал правильный выбор, перестав гоняться за «судьбой». Прекрасная жена и дочь – что еще для счастья надо? — Приятных снов, ангелок! Фуркад с улыбкой нажал клавишу сброса вызова. Настроение заметно улучшилось, но возвращаться на вечеринку не хотелось. Негромкое покашливание рядом заставило француза вздрогнуть. Шемпп все еще был рядом и с интересом разглядывал его. Мартен смутился. Он предпочитал отгораживать свою личную жизнь от коллег и болельщиков, чтобы его оценивали исключительно как спортсмена. Однако ожидаемой досады от того, что Шемпп стал свидетелем того, чего не должен был, не было. — Почему ушел с праздника? Пауза выглядела совсем уж по-дурацки, и Мартен решил задать самый нейтральный, как ему казалось, вопрос. Шемпп сразу скис. — Что-то случилось? – Симон молчал, но Фуркад не сдавался: — Это из-за Шипулина? — Тебе-то какое дело? Мартен пожал плечами. Ему, в общем-то, было плевать, но мама учила, что хотя бы иногда необходимо проявлять учтивость. Симон выглядел подавленным, и Фуркаду от чего-то захотелось его утешить. Смутные подозрения терзали француза, но причина пока ускользала. Допуская, что его соулмейтом может быть один из биатлонистов, Фуркад никогда не рассматривал Шемппа как такового. Немец был несуразным, молчаливым, вечно смотрел на Шипулина так, будто видел перед собой божество – в общем, совершенно не его тип. Скорее Эдер, чем Шемпп. С австрийцем хоть поговорить можно, а немец вечно отшатывался от него и бледнел. — Он бросил меня, – тихо произнес Симон. Брови Мартена поползли вверх. То, что немец ему ответил, можно было смело считать прогрессом. Дабы не спугнуть откровения, Фуркад промолчал, дожидаясь продолжения исповеди, но не особенно надеясь на нее. — Встретил своего соулмейта. Глупость какая, – Шемпп скривился как от зубной боли. — Перечеркнуть годы отношений и ради чего? Сказочки про идеально подходящего тебе человека! Мартен сочувственно покачал головой. В этом вопросе он поддерживал сторону Шемппа, искренне не понимая, как можно слепо следовать за «мечтой». — Иногда я действительно жалею, что на моем запястье выведено не имя Шипулина. Насколько все было бы проще, – Симон как-то странно посмотрел на француза, и у Мартена засосало под ложечкой: — Я всегда знал, чем все закончится, что он уйдет, когда встретит эту свою вторую половинку, но надеялся. Напрасно. — Может, еще все образуется? – не слишком уверенно протянул Фуркад, и Шемпп засмеялся. — Это банальные глупости тебя заставляет говорить метка на руке? — Что? — Когда я увидел тебя впервые, сразу понял, кто ты. Мартен хотел было поинтересоваться, что именно там понял немец, когда Симон, закатив рукав на свитере, обнажил запястье. У Фуркада пересохло во рту. «Мартен» выведенное таким же причудливым росчерком, как у него - «Симон». Мужчины некоторое время рассматривали друг друга. А после почти синхронно засмеялись. — Какие-нибудь новые ощущения? Необъяснимые стремления? — Ровным счетом ничего, – и Фуркад был рад этому. Судя по взгляду немца, он тоже. — И что же мы будем делать со всем этим? – неуверенность сквозила в голосе немца, пока он теребил телефон в руках. — Без обид, Симон, но желания бросить семью у меня не возникло. — И слава богу! - немец облегченно засмеялся. — Мы знаем друг друга давно, и если бы влечение было… Шемпп замолчал. Похоже, этот разговор напрягал его так же, как и француза. — Как насчет чая? — С удовольствием, – Шемпп чинно кивнул, будто такая смена разговора была предсказуемой. Фуркад усмехнулся, предложив Симону следовать за собой. Француза радовало то обстоятельство, что они с Шемппом имели схожие взгляды на соулмейтов. Возможно, они смогут стать друзьями со временем, тем более, что разговаривать с немцем ему действительно понравилось. Выйдет ли из этого что-то большее? Мартен уверенно отмел эту мысль. Все-таки, наличие соулмейта не обязывает связывать с ним свою жизнь, а они с Шемппом и без того барахтаются в одной лодке.