Забыть, чтобы вернуться.

— Что это?  — Граммофон, моя милая. А это, — я продемонстрировал Марии круглую грампластинку, — Способно заменить целый оркестр! Мария с любопытством осматривала сей причудливый прибор. Она заглянула в граммофонную трубу, словно ожидая, что оттуда должен кто-то показаться. Мария в этот момент походила на любознательного ребёнка и выглядела очень милой.  — Это изобретение одного американца.  — Изобретение кого?  — Ах, я забываюсь, прошу простить меня… Спустя несколько десятилетий, после твоей гибели, испанский мореплаватель Христофор Колумб открыл так называемый «новый свет». Сейчас там располагаются Соединенные Штаты Америки. Следовательно жители этого государства — американцы. Но подробнее об этом я предлагаю поговорить позже, потому что это тема требует более детального рассмотрения. А сейчас… Я установил иглу на пластинку и через мгновение из трубы граммофона начала доноситься дивная музыка — Венский вальс Франца Шуберта. Поклонившись своей супруге, я галантно протянул ей руку, этим самым жестом приглашая на танец. Как я и предполагал, она не спешила ответить на моё предложение.  — Это всего лишь танец, Мария, и ничего более.  — Танец подразумевает довольно тесный контакт.  — Ну мы же вроде как пытаемся наладить отношения, не так ли? А тесный контакт может поспособствовать нашему сближению. Мария вздохнула:  — Ты манипулируешь мной.  — Беру пример с тебя, моя королева. Так я получу свой танец или нет? Мария сдалась и всё-таки ответила на мое предложение.  — Не бойся, я не кусаюсь.  — Ты и не кусаешься?  — Иногда с каждым бывает… Танцы весьма изменились за эти годы, но ты быстро их усвоишь.  — Намекаешь, что у меня будет хороший учитель?  — Заметь, не я это сказал. Моя ладонь легла на осиную талию Марии. Мои пальцы не ощутили под тканью ее платья такого предмета одежды, как корсет. Меня это даже порадовало, ибо куда приятнее ощущать женское тело, а не сплошные упругие пластинки и крючки. Мы начали двигаться в такт музыке. Поначалу Марии были непривычны новые движения, я чувствовал напряжение в ее теле. Однако, по прошествии короткого времени она расслабилась и стала увереннее. Мы кружились в вальсе и для меня в этот момент не существовало остального мира. Были только я и она. Если бы на нашем пути не стоял Габриэль, я уверен, что Мария смогла бы искренне полюбить меня, тем более она никогда не испытывала ко мне неприязни. Мусульмане говорят, что любовь рождается в браке, вот и у нас было бы все именно так, потому что я был хорошим мужем, а она заботливой женой. В отсутствии Ван Хельсинга я смогу добиться расположения Марии. Очень скоро я с ним разберусь, главное не дать ему даже маленького шанса на то, чтобы встретиться с Марией. Музыка затихла и Мария поспешила отстраниться от меня, чего я очень не хотел. Но я не стал высказывать своё недовольство. Терпение мне в помощь.  — Вы прекрасны, — прежде чем я услышал эти слова, я уже знал, что сын наблюдает за нами некоторое время. Александр подошел к нам, взял руку Марии и поднес к губам, — Матушка, ты само воплощение женственности и красоты. Позволь и мне пригласить тебя на танец, чтобы в лишний раз мы смогли узреть твою грациозность. Мария аккуратно, словно боясь, что Александр исчезнет от ее прикосновения, положила свою ладонь ему на щёку. Пальцами она очертила его скулы и линию подбородка. Её глаза внимательно и жадно изучали лицо сына. Казалось, она что-то хочет найти в его облике.  — Мой сын, — глаза любимой мною женщины наполнились слезами, — Моя радость и моё страдание.  — Мама, что ты.? Мария, больше ничего не говоря, отвернулась от нас. Александр, опечаленный таким поведением матери, посмотрел на меня, надеясь, что я как-то улажу данный инцидент, но, к сожалению, я и сам оказался в растерянности. Наверное, Марии сложно принять уже взрослого сына, ведь она помнит его маленьким мальчиком. Возможно ей больно осознавать, что она пропустила его взросление. Но пройдет время, и она свыкнется с этим. Жестом я показал Александру на дверь, ему лучше пока что уйти. Расстроенный Александр послушно вышел. Я обхватил Марию за вздрагивающие плечи:  — Ты огорчена. Почему? Скажи мне. Она обернулась ко мне лицом и спросила:  — А ты в самом деле не понимаешь?  — У меня есть догадки, но я хочу услышать, что чувствуешь ты. Ведь неоднократно я приписывал свои эмоции тебе.  — И вновь ты меня упрекаешь в этом.  — Я не упрекаю. А вот ты пытаешься увильнуть. Впрочем, как и всегда. Она посмотрела в сторону двери, за которой скрылся Александр:  — Я не буду откровенничать с тобой, Влад. Сейчас я не готова к этому.  — Сейчас не готова? О, значит ты мне даришь надежду на то, что однажды ты соизволишь открыть мне свое сердце. Что же, я пока и этому рад. Ждать-то я научился, — мой голос прозвучал едко, что, разумеется, не осталось без внимания Марии.  — Что-то меняется, но некоторые вещи никогда не переменятся. Столько яда в твоем голосе. Ты просто невыносим, Влад. Я четыреста лет была мертва, как ты думаешь, здесь много поводов для радости?  — Дорогая, ты МНЕ это рассказываешь? Она ехидно приподняла брови:  — А что конкретно ты имеешь сейчас ввиду? Что ты заметил, что я умерла или то, что ты сам не принадлежишь к царству живых? Я закатил глаза:  — Ты прекрасно знаешь, что я имел ввиду Мария. Не передергивай. Мы с тобой оба знаем, что такое смерть. Это одновременно страшно и умиротворяюще, согласись.  — Смерть может быть умиротворяющей, только если ты знаешь, что после ухода из этого мира ты обретешь покой. А когда душа упокоиться не может, то это самая жуткая мука, — Мария сказала это с укором. Она винила меня в том, что ее душа не отошла в мир иной после ее смерти в пятнадцатом веке.  — Не забывай, милая, что я был в аду. Причем неоднократно. Что может сравниться по своей жути с царством темного Владыки?  — Пустота. В аду ты можешь переосмыслить жизнь по средствам мук, раскаяться в грехах и, возможно, получить прощение. А в пустоте ты не можешь ничего. Нет никакого цикла. Ничего нет, кроме тебя самого. Ты находишься буквально в коконе, который соткан из твоих собственных страхов. Страшнее только стало, когда меня заперли в этом теле… Я поморщился от осознания того, куда зашел наш разговор. Я одновременно ждал и страшился подобной беседы. Но лучше разобраться с ней немедленно.  — Раз мы затронули эту тему, то я сожалею, из-за Квентина… Мария перебила меня:  — Это было противно осознавать, но не страшно. Физически я же ничего не чувствовала. Больно не было. Приятно, понятное дело, тоже. Хочешь услышать о его манипуляциях подробнее? Мне показалась в словах Марии издевка:  — Мария, мне не хотелось бы знать подробностей, и ты прекрасно это осознаешь. Я в сотый раз радуюсь тому, что лично укокошил Квентина. Но если страх ты испытывала не из-за колдуна, то что послужило его причиною?  — Мне страшно стало, когда ТЫ внезапно исчез. Ибо в таком случае моя душа навечно могла бы быть заперта в безжизненной оболочке. А это ужасно…  — Мария, пойми только одно, я подверг тебя таким мукам, только из-за огромной любви к тебе!  — В этом то и проблема… Внутренне я начал закипать от гнева и возмущения. Однако, Мария не позволила моей негативной реакции на её комментарий относительно моих возвышенных чувств выйти наружу. Каким образом? Абсолютно меня обезоруживающим. Мария поцеловала меня. Её губы были нежными, сладкими, как лепестки алой розы. Её поцелуй не был страстным, но от того не менее чувственным. Все мое естество ликовало, я ждал этого момента четыре с лишним столетия! Я истосковался по вкусу ее уст, поэтому, когда Мария отстранилась от меня, я словно опиумный наркоман потянулся к ней за следующей дозой.  — Твоя проблема в том, что ты безумно любишь меня, но люто ненавидишь себя самого. Я рассмеялся:  — О, любовь моя, как же я скучал по твоим изощренным методам терзания моего сердца! Никто не сравниться с тобой в данном мастерстве!  — Ты меня не слышишь.  — Слышу. И в корне с тобой не согласен. Не любил бы я себя, я не искал бы путь к собственному спасению. Мне хватило времени осознать, что ты мое спасение, — я попытался привлечь Марию для очередного поцелуя, но она увернулась.  — Ты так ничего и не понял… *** Я находился в кабинете, в котором мой отец решал важнейшие дела. Его потомки очень многое поменяли здесь, однако старинный большой дубовый стол, за котором Валерий изучал документы и подписывал приказы, остался на своем месте. Вальяжно опустившись в кресло и позволив себе бесцеремонно положить ноги на стол, я размышлял о том, что желает от моей скромной персоны Владыка Тьмы. Повелитель ясно высказался о том, что ждет от меня глобальных свершений. Посему я принял важное решение. Я перестану держаться особняком. Отныне, я вновь возьму поводья в свои руки. Я стану править. И Трансильвания станет начальной точкой роста целой империи тьмы. Мы превратим этот край в оплот вампиризма, в Мекку для детей ночи. Мы создадим иерархию, как в людских сословиях. Лучших людей мы станем обращать, а остальные станут нашем стадом. Однако, мы будем умными пастухами, мы будем следить за своим стадом. Если женщина будет носить ребенка под сердцем, убивать ее не станем. Пусть она родит «ягненка». И уже после мы взрастим его на убой. Смерть же моего заклятого врага станет первой ласточкой, знаменующей новую эпоху. А Мария больше никуда не сможет от меня деться. Она станет подобной мне.  — Смотрю на тебя и понимаю, что ты раздражен, мой милый Влад, — притворно обеспокоенным голосом сказал без приглашения явившийся Вакар, — Что-то случилось? Неужели тебя вновь отвергли? Не дают бедному мальчику поиграть с любимой куклой? Я метнул в его сторону сердитый взгляд. Я действительно был несколько рассержен: разговор с Марией был неприятным, хотя некие положительные аспекты в наших отношениях все-таки наметились.  — Григорий, если ты не хочешь, чтобы я отыгрался на тебе, то прекрати меня поддевать. Зачем явился? Его лицо приняло серьезное выражение:  — Меня беспокоит Александр. Вакар никогда не высказывал беспокойство без видимой на то причины, поэтому я всем своим видом продемонстрировал готовность слушать Григория.  — С парнем происходит что-то неладное. Порой он ведет себя так, будто его разум одурманен. У меня есть некие подозрения, но я не знаю наверняка…  — Говори прямо.  — Думается мне, что он, так сказать, балуется кое-чем.  — Ты хочешь сказать, что.?  — Курительной трубки для опиума я у него в комнате не находил, а вот пару шприцов на глаза мне попадались. Боюсь, что Александр подсел на морфий. А ты прекрасно понимаешь, что подобное «увлечение» твоего сына может отрицательно сказаться как на нем самом, так и на наших делах. Признаться честно, услышав это, я не на шутку встревожился и немного растерялся. Я неоднократно видел морфинистов, как в дешевых притонах, так и в солидных салонах. Под властью морфия люди становятся асоциальными, их личность претерпевает жуткие метаморфозы, а порой они становятся жертвами душевной болезни. Такой судьбы своему сыну я не желал.  — И как давно у тебя зародилось это подозрение?  — Еще в Бухаресте я стал замечать неладное.  — В Бухаресте?! И почему ты не сообщил мне об этих подозрениях раньше?!  — Ты был очень занят, — многозначительно заметил Григорий, — Да и Александр до недавнего времени выглядел вполне нормально. Почему до недавнего? Ну потому что даже сейчас, в эту самую минуту, ведет он себя очень подозрительно. Я бы рекомендовал тебе не откладывать это дело в долгий ящик, а разобраться с ним как можно скорее. Не говоря больше ни слова, я направился вон из кабинета прямиком в покои к сыну. Григорий быстро шагал со мной рядом, по пути призывая меня к спокойствию. Несмотря на его гнилую натуру, за Александра он по-настоящему волновался, хотя никогда в этом никому не признается. Без церемоний зайдя в комнату Александра, я резко остановился, глядя на развалившегося на кушетке сына. Его голова была запрокинута назад, на лбу выступила испарина. Его тело охватил озноб. На локтевом сгибе хорошо был заметен след от укола. Рядом на тумбочке лежал жгут и шприц, ранее полный той дряни, которую он пустил себе по вене. Александр был под кайфом. Сказать, что я был разочарован, значит ничего не сказать. Мне казалось, что Александр выше этого. Он всегда был сдержан в отношении алкоголя и табака. Но теперь, я понимаю, что лучше бы он пыхтел как паровоз… Почему он решил попробовать эту дрянь? И зачем? Может ли быть всему виной его тонкая душевная организация? Или он ищет в морфине способ избавиться от негативных переживаний? И как давно он сидит на этой дряни? Я нагнулся над сыном и легонько похлопал его по щекам. Он посмотрел на меня затуманенным взором, но явно не признал. Вакар тем временем схватил кувшин, обмакнул туда свою ладонь и принялся обрызгивать водой лицо Александра. В эмоциональном плане тому было все равно на сие действие, однако на рефлекторном уровне он жмурился каждый раз, когда холодные капли касались его лица. — Дурак безмозглый, что ты с собой творишь?! — прорычал Григорий, довольно существенно дав оплеуху моему сыну. Тот несколько недовольно промычал в ответ. Он не осознавал ни сказанных ему слов, ни действий, совершенных по отношению к нему. Александр словно провалился в иное измерение, откуда ему не хотелось выбираться. Вакар отвесил Александру еще несколько пощечин. Я ему не препятствовал. Я бы и сам ударил сына, если бы не боялся не рассчитать силу. В конце концов, я решил остановить бессмысленные попытки Григория привести Александра в чувство:  — Без толку сейчас пытаться его вразумить. Морфий захватил его сознание. Он поддался ему и тому лживому удовольствию, что тот несет в себе. Но зачем ему это? Тем более сейчас, когда мы добились стольких успехов.  — Ты и сам знаешь ответ на свой вопрос, — проворчал Вакар, — Или ты думаешь, что парень живет припеваючи все эти годы? А сейчас-то вообще все стало в разы хуже. Очевидно, что он втрескался в эту Элизабет, а она ему даже малюсенького шанса не дает. Вот говорил же я ему, что близость несет за собой лишь боль и разочарование. Но нет! Зачем слушать старого пердуна вроде меня, не так ли?! Элизабет… Девушка и впрямь чрезмерно увлекла Александра. Строптивая и дерзкая, ее хочется завоевать. Но мой сын мягок и нежен с ней, поэтому она легко противится ему, но мне она не сможет отказать в «просьбе». Духу не хватит. Я изрядно напугал Элизабет, она побоится идти против моего желания. Так что хочет она или нет, ей придется ответить «взаимностью» на чувства Александра. Если это поможет вытянуть его из сего болота, то я заставлю рыжеволосую девицу плясать под мою дудку.  — Присмотри за ним. А я пока постараюсь растопить дамское сердце.  — Ты что, решил поиграть в сваху?  — Скорее в купидона.  — Боюсь, от твоего выстрела девица может помереть.  — Все зависит от того, что она выберет. Вакар расплылся в улыбке и гадко загоготал:  — Вот поэтому мне и нравится служить тебе. Ты умеешь играться с людскими судьбами, как никто иной.