Орлиное гнездо

На обратном пути Раду не стал заезжать к Василеску – он переночевал в другом боярском замке, владетели которого были с ним не так коротко знакомы, но которым обычаи гостеприимства и рыцарские не позволили отказать ему в крове. Боярин до ночи говорил наедине с хозяином. И спалось ему спокойней, чем у Василеску. К тому времени, как Раду оказался в родных местах, вьюки его отряда полегчали более, чем вдвое, - он раздарил много подарков; хотя и получил кое-что взамен, и сделал некоторые покупки… но дарить, сговариваться и обещать – вот что было его главною целью в этом походе. Раду Кришан подъехал к своему замку при свете дня. Казалось, лето улыбается его надеждам. Иоану он встретил не дома, как ждал, - а едва ли не в дороге: Иоана во весь опор скакала через поле на своем гнедом жеребчике; личико ее сияло, как золото, и черные волосы и зеленое платье струились по ветру. Раду Кришан замер в седле, любуясь дочерью и улыбаясь, - а потом нахмурился. Иоана же заметила отряд – и, осадив коня, замахала им и закричала: - Здравствуйте! Смеясь, боярышня взмахнула плеткой и бросила коня навстречу всадникам; Кришан заулыбался во весь рот, глядя, как уверенно Иоана держится в седле и правит своей лошадью. Эти маленькие нежные руки, казалось, созданные только для вышивания шелками, в иные минуты обретали крепость дамасской стали. Иоана подъехала к отцу и остановилась на полном скаку; она смеялась, сияя свежестью, маленькие руки в зеленых замшевых перчатках крепко сжимали поводья, золотой аграф-цветок, украшавший зеленую бархатную шапочку, сверкал на черных волосах, в которых, казалось, запутался ветер. Раду простер руки и стиснул дочь в объятиях; он не боялся, что ловкая наездница выпадет из седла. Марина никогда не была так отчаянна и охоча до воли, как Иоана. Как будто одна только Иоана в семье была дочерью рыцаря. Но когда Раду разжал руки, он хмурился. - Что ты скачешь одна? - Я же на нашей земле, под ясным небом, - смеясь, ответила его беззаботная любимица. – Что, отец, много повидал чудес? Она как будто уже и забыла, к кому и зачем ездил Раду Кришан; напрочь забыла, как в слезах провожала своего родителя. А может, и помнила; и смех ее – ее оружие, дочь бодрилась и его подбадривала. Какое сокровище! - Повидал немало, - улыбаясь, ответил боярин. – Вот погоди: вернемся домой, и я расскажу всем, каков теперь Тырговиште. Чего только там не понастроили! Тут Иоана опечалилась и поникла головой. - На что ты это мне рассказываешь? Раду свел брови. - Тебе там жить! Иоана ахнула, точно до сих пор не понимала этого. - Ты меня просватал? - Да, дочь моя, просватал! – сурово ответил Кришан. – Ты будешь женою славного юноши, охранителя валашского господаря! Жених веры православной, как и мы. - Стражника Цепеша? – спросила Иоана едва слышно. Бледность покрыла ее лицо, зеленая перчатка соскользнула с шеи лошади; боярин едва успел подскакать к дочери и подхватить в объятия. Но Иоана через мгновение открыла глаза: они сверкали, как изумруды. - Зачем я только родилась на свет… - прошептала она. Охваченный и жалостью, и гневом, Раду сжал ее плечи; он не рассчитал силы, и Иоана вскрикнула от боли. - Синяки будут, - прошептала она, плача. Кришан, коря себя, разжал руки; он только вздохнул и попытался погладить ее по волосам. Вся его государственная ловкость куда-то делась с дочерью. Иоана же вдруг с силой вырвалась из отцовских рук. - Как ты так мог со мной, отец! – воскликнула она. – Из-под защиты наших стен – в самое пекло!.. А когда дьявол твою звездочку, твою нежную Иоану на кол посадит, тебе это радость принесет?.. - Иоана, послушай! Бог свидетель - ты будешь крепче защищена, чем все мы! – воскликнул боярин. Он должен бы разъяриться на такое поведение дочери – но не мог; он сейчас мог почему-то только яриться на себя и жалеть ее… Иоана, всхлипнув, хлестнула лошадь и умчалась вперед, к замку; Кришан и рта не успел раскрыть на такую дерзость. Потом, покачав головою, помянул Бога и медленно, печально поехал следом за непокорной дочерью. Оказавшись же во дворе, боярин приободрился – не столько потому, что его сердце опять развеселилось, сколько потому, что Раду Кришан не хотел нагонять уныние на домашних и слуг. Они, чада его, шагу без господина ступить не могут – он один им и оплот, и надежда! Рыцарь улыбался, когда распрягали его лошадей; хлопал своих верных слуг по плечам и весело отвечал на приветствия. Скоро вокруг него опять засмеялись, стали передавать друг другу, что господин приехал здрав и невредим. Он спасся! О нем говорили так, точно он и в самом деле побывал в пекле, откуда ни один грешник не возвращается. К нему наконец выбежала жена – резво, как девушка; и, как в юности, Катарина горячо обняла его. Плача, она целовала его лицо; Раду обнимал ее, успокаивал, гладя по голове и по щекам своими грубыми руками, и улыбался. - Все ли хорошо, муж мой? – трепетно спросила жена. - Все хорошо, Катарина, лучше, чем можно было надеяться! – ответил Раду. – Я просватал нашу Иоану, за Корнела Испиреску, стражника господаря! Катарина ахнула, точь-в-точь, как Иоана, - и Раду, отстранив жену от себя и обхватив ее лицо руками, сказал сурово: - Хоть ты-то понимаешь, Катарина, что это лучшая участь для нашей дочери? - Понимаю, - ответила Катарина. Но она глядела на него в страхе. – Да, понимаю! - Вот и хорошо, - сказал, хмурясь, Кришан. – А что сейчас Иоана? - Иоана лежит на полу в большом зале и плачет, - ответила Катарина, отведя глаза. – Я думала, с вами несчастье! Что за девчонка! Боярин ругнулся и широким шагом, обойдя жену, направился в замок. Он взошел по лестнице, потом через раскрытые двери вошел в большой зал. Там на полу жалкой подбитой птицей лежала Иоана и неутешно плакала. Раду хотел наконец разгневаться на нее – но опять руки опустились, даже тучи не собрались, не то что громы. Он неловко присел около дочери и коснулся ее разметанных, как в скорби, волос. - Звездочка моя… Он поднял ее с полу и обнял; Иоана не сопротивлялась. Гладя ее по волосам, Кришан проговорил: - А я тебе подарок привез… Иоана еще всхлипнула; потом замолкла. Плечи ее содрогнулись, и Раду понял, что дочь уже смеется, а не плачет. Он и удивился, и обрадовался. - А Марине - привез? – белозубо улыбаясь, спросила Иоана, когда снова посмотрела в глаза отцу. – Она виду не покажет, а обидится на весь свет, если ты ей ничего не подаришь! Она-то, кажется, только этого от тебя и ждала! Последнее Иоана проговорила со злостью на старшую сестру. - И Марине привез, - сказал Раду, помедлив. – Иди, позови в зал сестру, братьев и дядю! Они дома? - Тебе помыться с дороги нужно, отдохнуть, - сурово проговорила Иоана. – А мы бы пока на стол собрали! Ты голоден? - Целого барана бы съел, - ответил Раду, широко улыбаясь. – Умница моя! Иди: вели, чтобы мне согрели воды, да побольше. Он закинул руку за спину и почесался. Раду вспомнил о турецких банях – и подумал, что хорошо бы завести у себя такие; да только успеют ли? Стараниями Иоаны ему приготовили превосходную горячую ванну; и лавандовое мыло Иоана не забыла, и благовония. Раду с наслаждением выкупался, смыв дорожную усталость, умастил волосы и бороду и оделся в нарядное платье. Он вышел к домашним, которые уже суетились около накрытого стола – точно праздновать хотели его возвращение. Праздновать победу! Еще даже битва не начиналась! Однако Раду с улыбкой воссел за стол; Иоана порхала вокруг него, прислуживая отцу с настоящей радостью, – и это согревало его сердце более, чем сознание всего своего успеха. Насытившись, он подозвал жену и детей – и стал раздавать подарки, которые привез всем с базара в Тырговиште: сыновьям своим дорогое оружие, которое те схватили с восторгом; шею Катарины обвило тройное жемчужное ожерелье, и увядающая ее красота снова заблистала гордостью и любовью к мужу. Брату с женой боярин привез отрез парчи, один на двоих, – на нарядные платья. А дочки получили по золотому кресту: Марина – с сапфирами, Иоана – с изумрудами, под цвет ее глаз. Кресты им понадобятся. А потом домашние стали с жадностью расспрашивать, а он – рассказывать; Раду уже обдумал встречу и мог рассказывать о том, что видел и что делал в путешествии, так, как следует. А потом Раду удалил из зала всех, кроме жены и младшей дочери, - и сказал обеим, что свадьба состоится осенью, в Тырговиште: там, в большой церкви, Иоану с Корнелом и обвенчают. Широкого торжества устраивать не будут… Иоана опять плакала, а отец опять ее утешал. Но он знал: у его любимой дочери хватит и стойкости, и верности долгу. Она смирилась. Она поступит так, как ей велят Господь и отец, желающий ей только лучшего.