Орлиное гнездо

На другое утро Иоана проснулась оттого, что онемели плечи, – Корнел слишком крепко обнимал ее; новобрачная поморщилась и осторожно выскользнула из-под руки мужа. Он только недовольно пошевелился и повернулся на бок; но лицо оставалось блаженным. Иоана спустилась с кровати и постояла в раздумье – потом быстро стащила с себя длинную сорочку. Печально улыбнулась кровавым пятнам на ней и, подойдя к сундуку в углу, вытащила чистую сорочку и надела. Когда она расправлялась с последними застежками и завязками длинного шелкового платья, муж пробудился. Длинные, почти девичьи черные ресницы поднялись, и он улыбнулся Иоане. Та стыдливо улыбнулась в ответ и присела в поклоне, склонив голову. - Доброго утра, муж мой. Хорошо ли ты спал? - Очень хорошо, - сонным молодым голосом ответил Корнел; потом взгляд его горячо засиял, как вчера. Муж живо сел и протянул к ней руки; Иоана осторожно приблизилась, и они обнялись, и поцеловались. - А ты хорошо ли спала? – застенчиво улыбаясь, спросил Корнел, поглаживая ее по плечам: ему было хорошо с нею, он не хотел ее отпускать. Он был так еще молод! Иоана улыбнулась. - И я сладко спала. Прошу тебя, Корнел, дай мне это покрывало. Он тут же выпустил ее из объятий, встал и озабоченно посмотрел туда же, куда и жена, - покрывало тоже запятнала ее кровь, обагрив золотую трансильванскую птицу. Работу Марины… - Это нужно отстирать – такая дорогая работа! – проговорил Корнел. Жена посмотрела на него и покачала головой – только сверкнули глаза-изумруды. - Нет, муж мой, - я это сохраню как есть. Это мое, моя… наша кровь… Иоана прошептала это с каким-то ведьминским восторгом, точно тайную клятву, точно зарок; она погладила рукою вышитый шелк, и ноздри маленького носа затрепетали. Корнел не посмел возразить. Его высокородная супруга подняла и аккуратно свернула брошенную на пол брачную рубашку; потом – покрывало. Все это положила на дно своего сундука, стоявшего в углу их спальни. Муж уже одевался: он успел натянуть туго облегавшие сильные ноги рейтузы, поверх которых почти до колен ниспадала его просторная рубашка, и теперь убирал рубашку и оправлял по плечам кафтан. Он спешил, руки плохо слушались от волнения: Корнел был и горд, и побаивался предстать перед высоким собранием – конечно, и владетельный отец прекрасной Иоаны, и друзья его все еще были здесь, приветствовать молодых после брачной ночи и расспросить о здоровье! Иоана взяла свой гребешок и, прежде чем приняться за себя, подошла к мужу и коснулась гребнем его чудных волос. Ей казалось, что очень приятно будет причесать их. - Позволь мне… Он улыбнулся и отдался ее рукам, прикрыв глаза. - Мне так делала мать, - прошептал юноша. Иоана вспомнила, что Корнел сирота. - Она давно умерла? – спросила новобрачная, немного сдвинув брови и продолжая свою работу. Темные волосы – светлее, чем ее, но почти тоже черные! – ровными волнами ложились на плечи. - Давно. Я был ребенком, - проговорил Корнел, дрогнув под ее руками. – Прошу тебя, Иоана, помолчи об этом сейчас! Иоана закончила и, с удовольствием поглядев на мужа, поцеловала его. - Ты готов, господин, - теперь можно выходить! А вот я еще не готова. Кликни служанку, прошу тебя, пусть принесет нам воды и поможет мне заплести косы! Корнел улыбнулся ей и быстро покинул комнату. Иоана, с улыбкой проводив его взглядом, села на постель, точно вдруг ослабли ноги, - и вдруг всхлипнула. Корнел явился через некоторое время в сопровождении старой женщины, прислуживавшей еще его покойной матери: Испиреску довольно давно стали считаться зажиточными – хотя таким большим хозяйством, как теперь, обзавелись только при Цепеше. Служанка поставила умывальный таз на табурет, и Корнел с Иоаной вдвоем умылись из него, плеская друг на друга; чрезмерная серьезность юных супругов скоро сменилась весельем. Корнел смеялся, когда они закончили умывание. Потом с удовольствием стал смотреть, как жену причесывают, - хотя именно сейчас ей хотелось бы избежать его взгляда. Когда молодые господа были готовы, Иоана взяла Корнела за горячую мозолистую руку, и они вдвоем покинули комнату. У обоих колотились сердца – было страшно выйти на суд старших. Раду Кришан ждал их, сидя вместе с отцом Корнела за столом, - и два эти мужа устрашили детей, хотя Корнел, в отличие от отца, мирного человека, с ранних лет был при оружии. Он склонился перед отцом и тестем – и Иоана присела в низком поклоне перед обоими. Раду поднялся, нет – воздвигся над детьми; они выпрямились, и боярин внимательно поглядел в глаза Иоане, взяв ее за подбородок. Дочь отвела глаза и покраснела; Раду улыбнулся, потом нахмурился и поцеловал ее в лоб. - Хорошо, - проговорил он. – Вижу, что вы здоровы, дети. У вас не было посаженой матери и отца, да и матерям вашим не пришлось порадоваться на вашу свадьбу… много обычаев было нарушено; но не такое теперь время… Он вздохнул широкой грудью – а Корнел с Иоаной неотрывно глядели на его лицо, не смея прервать или спросить о чем-нибудь. - Благословляю вас, - проговорил Раду, осеняя крестным знамением сначала Корнела, а потом Иоану: каждому он поглядел в глаза. – Живите и цветите. Тебе, Корнел, - вверяю честь моего рода… Корнел поклонился, хотя не очень хорошо понял, о чем говорит тесть, и был встревожен его словами. - Теперь я поеду, - проговорил боярин, поднеся руку к бороде. – Бог даст, мы еще свидимся… Иоана всхлипнула и припала к груди любимого отца. До этой минуты она, казалось, не понимала, как любит его. Он погладил ее по голове, потом отстранил. - Не провожайте меня и не занимайтесь более стариком – займитесь друг другом, - сказал Раду, не глядя уже на них. – Благословляйте это время, когда вы можете быть вдвоем. Корнел и Иоана переглянулись в тревоге – а Раду взял их руки и соединил, накрыв своей большой ладонью: ее хватило на обе эти руки. Они вчетвером позавтракали – тем, что осталось от вчерашней трапезы: приготовленными по обычаю пирогами с капустой, солеными огурцами и вином. Молодые молчали, не глядя ни друг на друга, ни на родителей, им было слишком неловко с ними. У Иоаны сжималось сердце. Она не понимала, кого сейчас больше любит, чего больше хочет – может быть, хотела остаться совсем одна и поплакать о своей судьбе, чего ей так и не позволили. Но ей и теперь никто этого не позволял. Закончив трапезу, Корнел и Иоана еще раз подошли под благословение обоих отцов – потом, поклонившись Раду на прощанье, отправились в сад. Сегодня Корнел был свободен – хотя ему опять предстояло в ночь снова быть при государе… Они сели на лавку под яблоней – той самой, на которую так досадовал Раду Кришан, когда впервые познакомился с обычаями Тырговиште. Взялись за руки. Некоторое время молчали – а потом Иоана склонила мужу голову на плечо. Он сжал вторую ее руку. Им было хорошо вдвоем. Но говорить казалось затруднительно. Тогда Иоана вдруг встала и, схватив обеими руками, сорвала большое наливное яблоко, висевшее над их головами и манившее к себе. Откусила, хрустнув крепкими зубками, - а потом, улыбаясь, протянула мужу. - Съешь, Корнел, - сладкие же яблоки у твоего отца в саду! Он с улыбкой взял предложенный плод. Поиграл им, перекатывая в руках, - а потом с удовольствием надкусил; вгрызся и скоро уничтожил. Иоане больше не досталось; да она и не хотела, только с удовольствием смотрела, как ест муж. Он бросил на землю сердцевину, потом вдруг погрустнел и сказал: - Этот сад развела еще мать – а отец теперь бережет и преумножает ее труды. Иоана не хотела узнать сейчас, как умерла его мать; Корнел и не стремился рассказывать. - Скажи, Корнел… тебе нравится твоя служба? – спросила она. Он взглянул на нее, вдруг показавшись ей диким и чужим, - а потом сказал: ярко блеснули глаза и зубы: - Да. Великая честь! Как она может не нравиться! Иоана склонила голову. - А каков господарь? – спросила она. – Я только слышала о нем – но не видала; а хотела бы повидать… - Что ж, будет случай – и повидаешь! – проговорил Корнел. – Господарь любит устраивать праздники, и на берегу реки, со всем двором, и город угощает! Часто выходит из своих палат, суд вершить, службу стоять, по другим государевым делам… и выезжает с конной свитой – это очень красиво! - Ты выезжал с ним когда-нибудь? – тихо спросила Иоана. Она понимала теперь, что муж ее любит своего князя – какими бы именами того ни называли; и боялась разъярить Корнела неловкими словами. Известно: каков господин, таков и слуга. - Да, выезжал, - гордо тряхнул темными кудрями Корнел; глаза его блеснули мальчишеским задором. – Ты видела, какой я наездник, жена? Иоана рассмеялась. - Уж, верно, не хуже моего отца! Корнел нахмурился, точно сравнение с отцом было ему не по нраву, - а потом сказал: - А то и лучше, чем твой отец! Вот погоди: будет большой выход, и ты посмотришь на меня вместе со всеми! Я еду близко к государю: вот какая мне честь! Иоана не видела и не воображала его прежде таким бахвалом – но ведь она совсем не знала этого человека. И она знала уже, как люди могут менять обличья. - Ты его любишь? – спросила она. – Господаря Влада? - Люблю! – не колеблясь, ответил Корнел, ударив в грудь кулаком. – Жизнь за него отдам! Потом пошевелился всем сильным, нетерпеливым телом на скамье, точно ему было тесно; чуть не столкнул с нее молодую жену. - Тебе насказали, должно быть, про нашего владыку разных мерзостей? Этот хмурый, преданный молодой воин совсем не походил на голубя, с которым они всего только час назад ворковали в опочивальне. - Я не верю слухам! – поспешно воскликнула Иоана. - Вот и не верь, - проговорил Корнел, сверкая глазами. Он сжал кулак – потом вдруг ударил по дереву, посаженному руками матери; так, что ствол содрогнулся и с него сорвалось еще одно яблоко и стукнуло о землю. - Господарь суров, но справедлив, - сказал ее муж. – Он казнит тех, кто этого заслуживает! Мошенников, воров… блудниц… Он взглянул на нее, очи сверкнули, красивые губы искривились… а Иоана поспешно потупилась. - Ты сердишься на меня? – спросила она. - Нет, - помедлив, ответил он. Иоана протянула Корнелу руку в знак примирения – и тот так сжал ее, что жена поморщилась. Пошевелила рукой, и пожатие ослабло. - Князь истинный владыка, истинный Божий слуга и наш отец, - глухо проговорил Корнел. – Его нельзя не любить – ты сама увидишь… Он глядит на человека – и ему нельзя не повиноваться; он очень щедр и ласков… - Ласков? – спросила Иоана, широко раскрыв глаза. Ничего не могло бы изумить ее более. Корнел вдруг рассмеялся – горько, точно знал нечто, чего жена не понимает и никогда не поймет. - Ты думаешь, я тебе лгу? Конечно, ты так думаешь! Иоана промолчала – только опять прильнула к нему и положила голову на плечо; Корнел замер, холодный и суровый, - а потом потеплел и стал гладить ее по волосам. А Иоана подумала, каким разным он может быть: и жестоким, и ласковым, - и все это один человек! Желая любви, утешения, она обвила руками шею мужа; и он желал того же, и ответил на ее объятье. Они забылись под яблоней – утешаясь, ласкаясь, как дети; они знали друг друга так мало, но их взаимочувствие, тоска оказались равными. А потом Корнел будто очнулся – и вырвался из рук жены, поднявшись со скамьи; он простился с нею и ушел. Ему пора было упражняться, с конем и с оружием, чтобы оставаться достойным любимого владыки. Иоана еще немного посидела на скамье одна – потом встала и пошла в дом, хлопотать по хозяйству, чтобы достойно встретить мужа.