Орлиное гнездо

Иоана пробыла дома еще четыре дня – прекрасных и надрывающих душу дня; любовь – к семье ли, к мужу ли, к дому ли – всегда была и радость, и страдание. А потом они с Корнелом стали собираться в путь. Марина все еще жила с родителями; накануне отъезда сестры ей пришло письмо от собственного мужа, в котором тот не менее горячо, чем Корнел изливал любовь к жене, описывал, в каком плачевном состоянии их дом в Сигишоаре и дела. Несколько слуг Поэнару, не решившихся бежать с господами – или слишком обременявших отряд, – погибли или потерялись во время осады и взятия Семиградья; впрочем, неизвестно теперь, к худу это было или к добру. Ведь слуги – это не только руки и головы, а еще и рты. Прочитав послание мужа и показав его родителям, Марина показала его и сестре – почти носом ткнула. - Вот, погляди, каков благодетель для людей ваш господарь! – вся трясясь, белая от злости, проговорила она. – Вспоминай эти строки, если вдруг засомневаешься, чье дело правое! Иоана прочитала письмо и вернула Марине. - Да ведь это не просто так было, - заметила она – отважно, если поглядеть сейчас на лицо старшей. – Ведь, я слышала, трансильванцы прежде такого отмщения долго господаря гневили! Марина схватила ее за плечи так, что чуть не покалечила; Иоана задохнулась. - Расскажи погорельцам, вдовам и сиротам, кто тут прав, - задыхаясь, проговорила старшая. – Посаженным на кол расскажи! Твой князь уже давно знает, что прав тот, кто сильнее, - и вами-дураками вертит, как пожелает! Иоана с силой сбросила ее руки. - Мстители легко могут превзойти и самых злодеев, - сквозь зубы проговорила она, потирая плечи. – А благородные люди - превратиться в бесчестных убийц! Как легко гибнет душа - ты еще не знаешь! Марина улыбнулась. - Предпочитаю погубить мою душу, нежели уступить, - тихо и отчетливо выговорила она. – В наши дни, милая Иоана, у благородных людей есть только один выбор: стать убийцами – или зайцами, которых убийцы жарят на вертеле! Иоана, объятая ужасом, схватила сестру за руки и приказала прочесть молитву о прощении за такие слова. Марина, заразившись жаром сестры, уступила – и они вместе прочли молитву, нагнув головы. А потом Иоана тихо попросила у Марины письмо – показать его Корнелу. Они с ним еще ни разу не говорили о том, что он творил в Семиградье: впрочем, там он исполнял свой долг и был таким же злодеем, каким бывает всякий победоносный воин для своих врагов. Иоана, однако, была уверена – разграблением города и насилием… над мирными жителями, мужами и женами, после победы Корнел не занимался. Он внимательно прочитал письмо; потом вернул его Иоане, не сказав ни слова. Лицо его побледнело, губы плотно сжались; и Иоана не посмела затронуть мужа сейчас. Они выехали с рассветом через восемь дней после возвращения Кришанов из Тырговиште – в сопровождении большого отряда Раду Кришана. Иоане стало не по себе, когда она подумала, что им вдвоем придется днем ехать, а ночью спать рядом с этими преданными слугами ее отца. Не одна только Марина могла быть поверенной его тайн. Наверняка то же самое мучило и Корнела – но он не выдал себя тестю и теще, разговаривая с ними, слушая и позволяя занимать себя в эту неделю. Ему нравились эти люди и он преклонялся перед их вековою гордостью и благородством, которые нельзя было подделать никакому самозванцу – или простолюдину, не знавшему рыцарской чести и трепетавшему только за свой клочок земли. Впрочем, молодой воин стал более сдержан и… насторожен со своими родственниками. Как будто в замке Кришан получил еще более важный жизненный урок, чем когда побывал со своим государем в карательном походе. Супруги поехали верхами, раздельно – хотя, наверное, обоим хотелось бы ехать вдвоем, прижавшись друг к другу. Но так они забудут обо всех опасностях. Однако они могли смотреть друг на друга и дарить друг другу любовь глазами и улыбками. Корнел сожалел о том, что жена закутана с головы до пят, - и радовался этому. На золото, не запертое в сундук, всегда найдутся хваты! А Иоана любовалась красой и силой своего мужа, которые тот мог гордо выставлять напоказ, где бы ни находился, - и радостно ей делалось при виде его неразлучной сабли, и очень тревожно. На что однажды поднимется эта могутная рука, эта острая сабля, которая теперь хранит ее, Иоану? Впрочем, вскоре они отвлеклись друг от друга, потому что Корнел превратился в воина, путешествующего в окружении опасностей. Он не забывал подмечать все, что происходит вокруг; хотя на это были их люди… Однако какой предводитель полностью передоверяет дозор своим людям? Нерадивый вождь тотчас перестает им быть. Иоана тоже присматривалась к окрестностям – занесенные снегом леса и поля, подрумяненные солнцем, как белые хлебы, посаженные в печь… Она вспомнила дом и тяжело вздохнула. Как мило делается давно привычное – стоит только оставить его позади! Корнел услышал ее вздох. - Ты уже скучаешь по дому? – спросил он. Иоана тревожно взглянула ему в лицо – но Корнел ласково улыбался. Они взялись за руки; потом руки их разлучились. - Конечно, скучаю, - ответила она. – А ты разве не скучал? Некоторое время они ехали молча – Корнел глядел в шею своему коню. Потом он хмуро ответил, не поворачиваясь к жене: - Я всегда думал… что дом жены должен быть там, где ее муж! - Это жестоко, Корнел, - заметила Иоана, поняв его. – Разве у женщины сразу умирают и родители, и братья, и сестры, стоит ей выйти замуж? И разве дом мужа не должен быть там, где его жена? - Нет! – ответил Корнел, покраснев. Он теперь ревновал ее к ее семье – ревновал и злобился на ее родню… Что ж, на то были основания. Как и им злобиться на него. Есть розни, унять которые может только смерть… И только божественная любовь, не человеческая, может примирить иные противоречия. Иоана кротко замолчала, склонив голову, - и чувствовала, что теперь муж исподволь разглядывает ее: жадно, ревниво… с вопросом, который мужчина всегда задает женщине и на который едва ли какой-нибудь когда-нибудь мог получить ответ. А на другой день на них напали турки – не разбойники, а хорошо вооруженный и подготовленный отряд. Иоана успела выхватить кинжал, но не успела им воспользоваться – сражение было отчаянным и великолепным; ее муж на глазах у нее зарубил троих врагов, а четвертому снес голову. Теперешний неприятель был не так труслив, как разбойничьи шайки; и этих турок истребили до последнего человека – потеряв троих своих убитыми и двоих ранеными... Корнел был ранен в левый бок, но и раненый дрался как богатырь, неуязвимый для мечей и копий, - его целительный бальзам был рядом, укрепляя его дух… Иоана не лишилась чувств и даже не потеряла самообладания при виде боя, разразившегося рядом. Даже когда отрубленная голова ударила по крупу ее лошадь, конь и всадница только вздрогнули. Все было кончено в какие-то пять минут – и Иоана осталась сидеть на своем коне посреди валявшихся вокруг тел, в снегу, щедро политом кровью, точно королева-язычница, принесшая жертву своему идолищу. Или получившая дар от верных воинов… Самый верный ее воин вдруг побледнел и зашатался в седле – и Иоана подоспела к нему и схватила его в объятия. – Сюда, мой муж ранен! Помогите снять его! – пронзительно крикнула она. Люди ее отца подхватили Корнела и бережно и почтительно сняли его с седла. Иоана спрыгнула с коня, как кошка, и бросилась к нему. Упав на колени, дрожащими руками рывком раздернула распоротую кожаную куртку и рубашку. Кровь залила ему всю левую половину тела – но длинная рана казалась неглубокой… однако нужно было остановить кровь, как можно скорее! - В моей правой седельной сумке – бинты и мои рубашки, если не хватит! – громко приказала Иоана. – Давайте сюда, живо! Несколько бесконечных мгновений она зажимала рану, не решаясь оторвать от нее руки, даже чтобы поискать бинты самой, - ведь через эту рану утекала жизнь Корнела… Она бы порвала его рубашку, но та была под кафтаном, подбитой мехом кожей и сталью… Потом принесли бинты, и, слушаясь отрывистых указаний госпожи, стали помогать перевязывать господина. Его приподнимали, надрывая сердце Иоане, - чтобы туго спеленать раненый бок. Никакой мази наложить не успевали; дай бог удержать душу в теле! Наконец все было кончено. Иоана, едва дыша от тревоги, поднесла руку к волосам мужа, который, казалось, пребывал в обмороке - и просияла улыбкой, когда он открыл глаза и слабо улыбнулся ей. - Ты жив… - Ты жива, какое счастье… - пробормотал он. – Где враги? - Все перебиты! Теперь не беспокой себя, мой дорогой господин, - прошептала Иоана, пожав ему руку своей окровавленной рукой. – Я позабочусь о телах и о наших раненых! Корнел закрыл глаза и отдался на волю ее людей. Он все равно ничему не мог бы сейчас помочь – или помешать. Иоана же обошла поле битвы и удостоверилась, что все их раненые будут жить: тяжелее всех был ранен Корнел, грудью заслонивший свою жену, на которую и нацелились османы. - Как будто знали, где и когда мы поедем – и кто поедет! – вдруг воскликнула Иоана вслух, ошеломленная такою случайностью. Впрочем, это, скорее всего, и была случайность: распоясавшиеся турки теперь хозяйничали на их земле как у себя дома… И тут в голове у боярской дочери молнией сверкнула мысль, которую подарила ей Марина: княгиня Елизавета рассказывала своим гостьям, что князь любит переодевать своих бойцов в турецкое платье, обманывая врага. А что, если это подложные турки?.. - Среди турок есть живые? – громко спросила она, выпрямляясь. Точно в ответ на этот вопрос один из врагов застонал. Иоана одним прыжком оказалась около него и уперла свой кинжал ему под подбородок. - Кто послал вас? Ну?.. – проговорила она. Тот что-то жалобно простонал по-турецки, не то ругательство, не то молитву… Глядя, как враг с оливковым от природы, страдания и страха лицом скорбно поводит черными глазами, Иоана подумала, что, кажется, турок и вправду настоящий. Их языка она не знала. Стиснув зубы, она вонзила кинжал; и всем существом ощутила, как враг забился, орошая ей руки горячей кровью. - Добейте остальных, если еще живы, - приказала Иоана, выпрямляясь и утирая руки о юбку. - Уже сделано, госпожа! Иоана мрачно улыбнулась и похвалила своих воинов. А потом вдруг подумала, что даже если турки настоящие, это не мешает им быть подложными – то есть наемниками кого-нибудь из трансильванских бояр или даже семиградцев, которые живо торговали с турками; боярам же султан, в отличие от господаря, обещал защиту их сословных прав и преимуществ… А если врагов натравил ее собственный отец? Хотя быть того не может – чтобы он подверг такой опасности любимую дочь! Да ведь Раду Кришан не лизоблюд, пусть даже и ненавистник князя: он такой же враг Турции, как Дракула! Иоана приказала предать земле всех своих мертвецов – турок же, как в прошлый раз - ее крещение кровью, - велела свалить грудой там, где они их положили. Пока это выполнялось, она поспешно вернулась к мужу. Корнел уже достаточно пришел в себя, чтобы уверять, что способен сесть на лошадь и ехать дальше, - но Иоана не позволила этого, пока еще раз не осмотрела и не наложила мазь на его рану. Та едва ли была особенно опасна сама по себе – но крови муж потерял много; да и лихорадка могла начаться. Однако задерживаться и в самом деле было нельзя; и, усадив раненых в седла, отряд двинулся дальше. Иоана ехала около мужа, чтобы поддержать его, если он начнет падать; наконец Корнел сердито приказал ей отвлечься от него и следить за дорогой. Кто мог знать, что еще их подстерегает впереди – или ждет в засаде в стороне! К Тырговиште путники подъехали на день позже, чем рассчитывали, - и им еще пришлось долго объясняться со стражниками, увидевшими, как потрепан их отряд. Наконец их пропустили. Иоана к этому времени была по горло сыта зрелищами смерти и умирания – и почти равнодушна к ним; но обнаружила, что рада вернуться в дом Испиреску. Тот теперь порою казался ей безопаснее собственного родового замка… Тудор квохтал над раненым возлюбленным сыном как наседка над цыпленком; Иоана, отвыкшая от таких изъявлений отцовских чувств, ощутила вдруг, точно прочный жезл, на который она опиралась, ей заменила тонкая хворостина… Но ведь у нее оставался Корнел. Он исцелится и сам станет ей таким жезлом. А там далеко, за горами и долами, у нее были щит и меч – верные, неизменные, как родная земля. Иоане так хотелось бы не знать сомнений в этом. А пока еще несколько недель нельзя будет говорить о возвращении Корнела к своим обязанностям при князе – как и о том, чтобы он снова делил ложе с женой.