Орлиное гнездо

Иоана сидела с Корнелом неотлучно – ему скоро стало хуже: рана в путешествии нагноилась, и муж начал бредить. Иоана сознавала, что вторгается в тайны души его, хранимые, быть может, только для исповеди; но не уходила, потому что только так могла понять… быть может… чего ждать от Корнела в этой страшной междоусобной борьбе. Молодой витязь бредил Дракулой, Сигишоарой, огнем и кровью… и ею, женою… - Зовет, - стонал Корнел, пока Иоана сидела рядом и держала его пылающую руку. Голова с темными мокрыми кудрями металась по подушке. – Зовет… Красный дракон… Сил нет противиться… Я не хочу… - Тише, - шептала Иоана, сама покрываясь потом. Она гладила возлюбленного по голове. – Знаю, что не хочешь, - но осталось совсем недолго… Потерпи… Вот-вот ты снова встанешь за нас… А сама знать не знала, чему муж противился, чего не хотел в этом бреду: может быть, не хотел ее любви, ее ложа и ее семьи? С ними боролся за свою честь? Но что же еще ей оставалось делать? Рану удалось как следует промыть и зашить только дома – Корнел сам не допускал до себя помощников, изо всех сил торопя отряд. А вот теперь это вышло боком. Или же нет? Или немочь его им выгодна – ведь тем позднее он снова явится пред очи князя? - Только бы ты остался жив, - шептала Иоана. Она поцеловала ему руку и бережно уложила на грудь, поверх покрывала. Потом закрыла глаза – она не спала почти целую ночь, ловя дыхание мужа, и у самой сил почти не осталось. Иоана незаметно для себя задремала. Проснулась она оттого, что муж тянул ее за рукав – легонько, как это сделал бы ребенок. Он сейчас был не сильнее. - Что, дорогой? – прошептала она. Взгляд Корнела был устремлен на нее – ясный, полный сознания… почти всего, о чем они с сестрою шептались дома, вдали от его ушей. - Вы хотите, чтобы я стал изменником? – прошептал он. – Ты хочешь? У нее из глаз покатились слезы – так доверчиво, с безрассудством влюбленного Корнел мог бы спросить ее, спрыгнуть ли ему с башни во имя ее. Когда-то они стояли обнявшись на самой высокой башне ее замка, меж зубцов, и холодный ветер вечности развевал их волосы… Иоана закусила губу; потом ответила сдавленным голосом: - Ты знаешь, как я тебя люблю… И никогда, клянусь всеми святыми… не принудила бы тебя к бесчестью. Но пойми, чего жизнь и тени моих великих предков потребовали от меня самой! Корнел закрыл глаза и слабо улыбнулся. - Ты знаешь… что жизнь стоит на крови, - слабо проговорил он. – Я знаю это еще лучше тебя… Но есть черта, которую переступить невозможно, - или рыцарь умрет на месте, и еще долго будет бродить по земле живым мертвецом и смердеть… - У какой черни ты наслушался такого вздора? – воскликнула Иоана. Она опасалась, что у него помутилось в голове. Но Корнел был спокоен и здрав рассудком. - Я упырей никогда не видел, - проговорил он. – Да и не о них речь, жена… Ведь ты меня понимаешь… - Понимаю, - ответила Иоана. Таким живым мертвецом для Корнела был ее отец, великий боярин, - и ее мать, и, едва ли не прежде их всех, Марина! Но не думал ли он, что величайший из живых мертвецов может сейчас восседать на валашском престоле?.. - Ты знаешь, за что мы ненавидим его, - прошептала Иоана. – Нам и нельзя испытывать к нему ничего другого! Иначе заживо сгнием мы! Губы Корнела дрогнули в улыбке, но он промолчал, точно насмехаясь над нею. Каким же разным он мог быть! - Я знаю, что ты любил его; да и теперь, быть может… - Я понял многое – и многому научился от моего князя, - оборвал ее Корнел. – Что для мужчины существуют вещи, которые важнее любви! Иоана встала над ним, как гора. - И что же это за вещи, Корнел Испиреску? Разве учит нас Спаситель наш проливать кровь своего ближнего? Или, быть может, насиловать чужих жен и девиц? Или отнимать чужие земли во имя своего прославления?.. Корнел посмотрел ей в глаза. - Ты хочешь теперь сказать – что ты и твоя семья изменили князю во имя святой христианской любви? Иоану сразили эти слова. Потом она сказала: - Но мы не можем действовать иначе! - А если я отвечу – что я также не могу? – отпарировал раненый. – Я воин! Мне еще менее пристало смиряться, чем тебе! Иоана глубоко вздохнула и сказала – румянец заалел на ее щеках: - Если ты соберешься с сердцем – иди, выдай нас господарю, как только встанешь на ноги! Я никак не помешаю тебе! Буду пользовать тебя, пока ты не поправишься, - и яду тебе не подсыплю! Корнел рассмеялся. - В какую же западню меня заманил твой зело мудрый отец! Воистину – я был непростительно глуп и непростительно послушен! - Мы оба были, - напомнила Иоана тихо. – Уверяю тебя, что я также не знала ничего, когда стала твоей женой. Корнел посмотрел ей в глаза. - Верю. Ты мне порою кажешься настоящей ангелицей среди этой гнуси. - Ты говоришь о моей семье! – Иоана тут же сердито ударила ладонью по его постели, отчего он вздрогнул от боли. Потом бессильно заплакала, глядя, как изранены его молодое тело и молодая душа. Всхлипывая, Иоана проговорила: - Жить и следовать своей судьбе – порою и значит убивать душу… Я до сих пор не понимала этого, Корнел… А ты думаешь – не жестко ли нашим владыкам сидеть на своих высоких тронах, не горько ли им есть со своих золотых блюд? Для того, чтобы простые люди оставались невинными, господа их должны превращаться в дьяволов! - И чем один дьявол лучше другого? – усмехнулся Корнел. - Может, и ничем, - серьезно ответила Иоана, поразмыслив несколько мгновений. – Но мой дьявол приходится мне отцом! Корнел закрыл глаза и отвернулся от нее. - Дай мне поспать, Иоана, - я до смерти устал… Он будет мучить ее неизвестностью! Впрочем, таковы все мужчины, которые не способны понять – какие душевные муки испытывает женщина, не получившая ответа! Корнел уже спал; и Иоане осталось только стеречь его сон. Немного посидев над неподвижным мужем, она встала, размяв усталые члены, - чтобы приготовить еду ему и себе. Она вдруг вспомнила, что ужасно голодна; и Корнел, конечно, скоро запросит есть… Хотя бы горячего куриного бульона – это прекрасное средство для раненых… Через два часа Корнел проснулся и в самом деле попросил есть. Проглотил чашку бульона, не открывая глаз, и снова заснул. У него опять началась лихорадка, и опять прорвалась бредом – Иоана чувствовала себя последней предательницей, пытаясь найти смысл в этих бессвязных словах. Но не смогла больше вычленить из них ничего полезного. Это только жаловалась на жизнь прекрасная, храбрая душа Корнела, которая лишь в такие бессознательные минуты могла признаваться в своей слабости… Еще день он пролежал прикованным к постели – потом попытался встать. Это удалось ему с трудом; но, обнаружив, что может обходиться без сиделки, Корнел попросил Иоану оставить его… предоставить самому себе. Иоана без единого слова возражения покинула больного. Он сейчас не мог гулять по трансильванским лесам в одиночестве – но то, чего не осознал для себя во время своего гостеванья у Кришанов, осознает теперь. Она ни с кем больше не могла разделить того, что угнетало ее сейчас, - добрейший Тудор, который обходился с нею, как отец и мать сразу, ничего не знал: и слава богу! Но Тудор нашел ее сам – Иоана сидела в гостиной у очага и, подперев щеки руками, глядела в огонь; она была неспособна сейчас приняться за какое-нибудь дело. Свекор неслышно подошел к ней и сел рядом, обняв ее за плечи. - Нужно известить князя о нашем положении, Оана… - О каком?.. Иоана содрогнулась, услышав в словах Испиреску отзвук собственных мыслей. Уставилась в его черные понимающие глаза – и оторопела. - О вашем приезде и о болезни Корнела, - слабо улыбаясь, пояснил Тудор: как будто они еще не поняли друг друга совершенно. – Ведь господарь может разгневаться! - Да, непременно, отец… - прошептала Иоана. Она медленно перекрестилась, глядя в его морщинистое темное, как земля, лицо, пытаясь понять – так ли она услышала? Да! В полку изменников прибыло! Впрочем, Тудор всегда будет на той стороне, на которой его сын-герой. Они так и сделали – послали с поручением во дворец слугу, который, казалось, не чаял вернуться. Но он вернулся скоро, с ответом – принес от господаря слова сожаления, похвалу доблести Корнела, которую он проявил, защищая жену… а также желание, чтобы Иоана появилась при дворе. Княгиня Елизавета хотела посмотреть на нее – а также сам князь. Конечно, Иоана повиновалась незамедлительно. Она подобрала для себя небольшую свиту, которую нарядила согласно своему положению; сама нарядилась – и отправилась ко дворцу пешком, как паломница. Ей было очень страшно – и, в то же время, Иоана ощущала почти безразличие, как воин, готовый к смерти. О нет, она была не цветок, взращенный на женской половине! Она назвала себя дочерью волков! Иоана с царственным безразличием прошла мимо устрашающих украшений перед воротами дворца; у дверей ее разлучили с ее свитой, что она также приняла без всякого выражения. А потом повели куда-то в благоуханный имперский полумрак – в покои княгини, как она догадалась. Княгиня удивила ее своей обыкновенностью: чем-то напомнив Иоане ее мать – такой могла быть молодая богатая и любезная боярыня, от которой ничего особенного не требуется, кроме как знать свое место. Елизавета несколько времени расспрашивала гостью о муже, об их путешествии, о ней самой… вернее говоря, не столько расспрашивала, сколько слушала, задавая по одному вопросу и выжидая. И вскоре Иоана почувствовала, что эти вопросы княгиня закидывает как удочки: и только от нее зависит, каким будет улов… А потом к ним вторгся князь. Вторгся и в покои, и в беседу – так что обе женщины испугались. Да и мудрено было не убояться такого чудовища! Иоана помнила, что господарь не отличается красотой; а после всего, что она испытала по его милости, он показался ей редкостным уродом. Ступив в комнату своей княгини, Дракула окинул ее взглядом, от которого, казалось, могли вспыхнуть пламенем шелковые занавеси и шелковые платья жен. Елизавета встала с места и склонилась перед мужем; однако тот, казалось, не обращал на нее внимания, углядев свою главную жертву. Быстро подойдя к заложнице, господарь схватил ее за подбородок, запрокинув ей голову, и впился взглядом в лицо. Потом оттолкнул Иоану и расхохотался. - Так вот каковы дочери моего врага! Одна безобразная чертовка, а другая – прелестный сосуд греха! Иоана втянула голову в плечи, чувствуя, что у нее вот-вот пресечется дыхание от ужаса. Этот человек мог быть многомудрым, спокойным, задумчивым со своими подданными – но с чужими женщинами не бывал иным, нежели зверем! А потом князь неожиданно успокоился – и, улыбаясь, посмотрел сверху вниз на Иоану. Оказалось, что и с чужими женщинами он бывал всяким! - А твой старший брат оказался куда хуже для меня, чем твой муж! Что значит бабье воспитание! – заявил Дракула. Иоана не посмела попросить разрешения увидеться с Петру – хотя от слов князя у нее сердце ушло в пятки. - Не болтай с ней долго, Вета, - приказал господарь жене; и так же стремительно, как вошел, удалился. Когда двери хлопнули, женщины перевели дух. - Мой брат все еще служит князю? – шепотом спросила Иоана у Елизаветы. Та – так же шепотом, как союзница, - ответила: - Да… Он плохо пригоден к тому, чтобы стать дружинником, - но князь держит его при себе. Может быть, потом причислит к большому войску. "Это значит – что Петру заложник, который сейчас все время на глазах у Дракулы, - размышляла Иоана. – Но в бою брат подобраться к нему не сможет, хотя, наверное, падет, поскольку неумел!" Они еще некоторое время побеседовали – уже без тайной взаимной враждебности – потом Елизавета приказала принести угощение. После же отпустила Иоану. Та вдруг испугалась, что ее не отпускают насовсем, что сейчас заведут куда-нибудь… но обошлось. Конечно же. Князь был слишком умен. Ей вернули всех ее людей – и Иоана отправилась домой с облегчением… и омерзением, которое осталось в душе после разговора с князем и знакомства с его палатами. Дома ее почти сразу потребовал к себе раненый муж – как только узнал, что Иоана пришла. - О чем тебя спрашивали? С кем ты говорила? Иоана отвернулась. - С обоими – с княгиней… и с князем. Корнел так и затрепетал. - И что же? Что князь тебе сказал? И тут вдруг Иоана догадалась, что гложет Корнела. И поняла, как может воспользоваться этим. Да, она и в самом деле была – прелестный сосуд греха! - Я никогда больше не хочу его видеть, бывать во дворце, - всхлипнула она, не глядя на мужа. Он силой развернул ее к себе, схватив за плечи, - хотя казался еще таким слабым! Корнел впился в ее лицо взглядом, как недавно господарь, и увидел краску стыда и слезы. Руки его разжались. - Господи, - прошептал любимый княжий отрок. Иоана помотала головой, всхлипывая от позора. - Не думай, что я… Никакого греха не было, клянусь крестом святым, и в мыслях моих не было! Корнел сжал губы, и черные глаза его стали глазами убийцы. - Я тебе верю, Иоана.