Орлиное гнездо

Марина удостоилась истинно княжеских почестей – как бы горько смеялся Раду Кришан, узнав, что обгорелое тело дочери разыскал под камнями сам победительный господарь, чтобы потом самолично возложить ее на поленницу, которую сноровисто собрали его воины! Дракула сам запалил костер и стоял около умершей, неотрывно глядя, как ее поглощает пламя, - на ее спокойное и, казалось, торжествующее лицо в обрамлении черных спутанных волос. Лицо это осталось нетронутым, первозданно молодым и некрасивым, золотые блики оживляли его – и князю казалось, что вот-вот Марина откроет глаза, чтобы повторить свои страшные проклятия. Конечно, Дракула желал не воздать почести боярской дочери, поступая так, – но она против воли всколыхнула в этом свирепом воине волну удушливого страха, который дремал в душе каждого валаха… несмотря на давнее и сильное господство церкви, народные поверья не умирали, а только крепли, питаясь кровью, которую из века в век проливали эти мужественные люди. Дракула привык давить свои страхи. Но почувствовал, что не успокоится, пока тело Марины не обратится в прах. Князь дождался, пока костер не догорел, - и прошептал самому себе, с горькой улыбкой: - Теперь все… Только пепел и дым! Марина задержала преследователей надолго – без приказа вождя никто из дружинников не гнался за бежавшими боярами; а сам он точно потерял охоту или вкус к этому. Преследовать? Но разве уследишь за каждой бегущей крысой, отвратишь каждый нож, летящий в спину? Пусть предатели делают свое дело – а он будет делать свое, пока благословляет на это Господь! Посмотрев, как догорают дрова погребального костра, Дракула тяжелым сапогом затоптал искры и, повернувшись, зашагал к замку – делать дело, на которое его благословил Господь. На устах господаря играла мрачная улыбка. Когда он вошел под своды разрушенного замка, залы которого теперь были открыты звездам, раненые и просто связанные пленные зашевелились, кто-то застонал от боли… а кто-то уже неприкрыто всхлипывал от страха. Те, у кого не достало храбрости умереть, как подобает мужчинам! Что ж, с ними и поступят так, как с бабами! Всех трусов и изменников - на кол! - Женщин и детей можете разбирать, кому какие приглянутся, - поглядев на своих замерших в ожидании воинов, распорядился князь, улыбаясь и разглаживая длинные усы. – Мужчин выгоняйте во двор. Созвать сюда крестьян Кришанов! Крестьяне, впрочем, уже и сами собирались, издалека увидев битву и погром, – и много их пришло к господскому замку через леса, через поля: угрюмые люди в бараньих и шерстяных шапках, с палками и факелами. Испуганный ропот пронесся по этой толпе, когда перед ними появился кровавый разоритель господских хором – невысокая, но сокрушительной силы фигура, закованная в латы. От шлема, впрочем, Дракула освободился, и гордо нес над железными плечами львиную голову. - Христиане! – рыкнул он, увидев, что ему готовы внимать: Дракула улыбался. – Больше не будет над вами этих изменников, которые сосали вашу кровь! Ваш князь расправился с ними, и сейчас их будут казнить! Он помедлил, видимо, ожидая восхвалений – он многократно слышал их прежде от простого люда, избавленного от непосильного боярского ярма; но мужики Кришанов только угрюмо притихли. Кто-то бормотал молитвы, кто-то – плакал. - Они были добрые господа! – вдруг выкрикнул один из середины толпы. Дракула сверкнул глазами, вытянул могучую шею, точно выискивая – кто это осмелился обругать его правосудие; впрочем, смельчак уже замолчал. Среди крестьян произошло движение, как будто они стремились упрятать своего языкастого товарища подальше. - Кто это сказал, что они были добрые господа? – громыхнул князь так, что все вздрогнули от страха. – Кто это хочет к тем, которые уже здесь у меня? Ну?.. Он махнул рукою в сторону связанных обитателей замка, которых выволокли наружу; рядом сильные дружинники уже рыли ямы для кольев. Князь вдруг подскочил к первому из них и вырвал у него заступ. - Нет, погоди! – усмехнувшись, приказал он своему дружиннику, всадив заступ в землю. – Не твое это дело, не воинское! А пусть-ка выкопают те, кто к этому привычен, - послужат христианскому делу и своему князю! И крестьяне были вынуждены копать ямы для прежних своих господ – большой любви к ним они не испытывали, повинности бывали нелегки, но еще больше ощущался страх перед освободителем, который прошелся по земле Кришанов огнем и мечом… и сразу начал раздаривать такие милости. - Что это у вас? Палки? Давайте сюда! – выкрикнул господарь, ужасно довольный остроумным решением. – Как кстати вы их принесли! Впрочем, мало принесенных крестьянами дрекольев пригодилось – оказались слишком коротки, чтобы вздевать на них людей в полный рост, и пришлось обтесывать новые, на что были отряжены все те же поселяне. Когда воздух наполнился криками казнимых, князь, смеясь, предложил крестьянам – кто захочет – подойти, обругать и поплевать на них. Теперь им ничего за это не будет! А сколько раз, должно быть, хотелось! Передние крестьяне послушно придвинулись ближе – но плевать и браниться никто не стал. Не то из жалости к казнимым – не то из страха перед тем, как поступят с выскочкой, заслужившим внимание Дракулы. - Они вас всех венграм и туркам готовы продать! – крикнул князь, кивая на колья. – Радуйтесь, христиане, что я вас освободил! Но христиане молчали; мало кто различил слова князя сквозь стоны и крики умирающих. Впрочем, долго стоять и слушать господарь их не заставил – отправил народ копать могилы для павших со своей и с боярской стороны. Кришаны и их уцелевшие люди выбрались из-под земли, когда уже забрезжил рассвет: хотя бы получилось осмотреться. Они радовались, что наступил май и холода миновали: иначе могли бы простудиться насмерть, особенно те, кто послабей! - Куда мы теперь пойдем? – с бесконечной печалью спросила Иоана. – Ведь коней у нас нет! Она привычно посмотрела на отца, который всегда все знал. Муж обнял ее за плечи, отогревая, и нежно взял ее руку. - Коней нет, верно, - согласился Раду со зловещим спокойствием. – Так пойдем пешком! Пока не добредем до добрых людей, которые дадут нам приют! - А есть ли еще такие? – спросила Катарина. - Есть, жена, - ответил боярин. – Князь в Трансильвании не хозяин, как бы ее ни пограбил! И нас он имени и чести не лишил, слава Господу, – найдется про нашу честь и кров, и стол! Он нахмурился, прикидывая, чем у него найдется заплатить… если придется; но и тем, что они захватили с собой, Раду Кришан был все еще богат! Людей с собой они увели немного – хватит и их прокормить; да ведь и Семиградье по-прежнему стоит за спиной. Раду пристально посмотрел на Василе Поэнару, который не смел никуда деваться, хотя уже и отпал от их семьи: но куда он теперь от них пойдет, когда связан с ними кровью Марины? И, самое главное, - куда пойдет, не умея себя защитить? Князь тянет у трансильванцев деньги на свои бесконечные войны – что ж, Раду Кришан может доить их с таким же правом. Особенно теперь. "Венгрия, Венгрия… Вот у кого находил помощь и Дракула, который теперь от этого открещивается и кивает на бояр, как на причину всех зол! Мы бежим в Венгрию и предстанем пред очи Матвея Корвина: он благосклонно примет нас… Быть может, Цепеш даже оказал нам услугу, что сжег за нами мосты. Теперь у нас куда как больше сердца на него, чтобы действовать!.. " - Идемте, дети, - велел боярин всем, кто был с ним. Он двинулся вперед – в разорванном плаще, в окровавленном и прожженном до дыр кафтане, но с высоко поднятой крупной головой. Чем больше битв она переживала, оставаясь на плечах, тем более гордо хозяин держал ее. Победы, поражения… что в них! Главная победа – это невредимой вынести честь свою из боя и заслужить еще большую: пусть же прочее остается на волю Божью! Корнел и Иоана шли, прижавшись друг к другу; Корнел держал Иоану за руку, как чудом уцелевшее сокровище. Раду мельком взглянул на детей с сумрачной улыбкой. Как красивы они были вместе! И Иоана станет матерью, так ей суждено. Что ж, Иоане только пятнадцать лет – и мало кто из знатных жен может сравниться с нею… Как Бог положит! И он долго, любовно и печально, глядел на Корнела. Беглецы нашли приют – нет, не перевелись еще в Трансильвании знатные люди, ненавидевшие Дракулу! Было совсем светло – но Иоана, не спавшая ночь, в тягости, в горе, не держалась на ногах. Ее уложили спать под присмотром Корнела, который тоже, впрочем, вскоре заснул. Бедные молодые супруги – или счастливейшие из молодых супругов? Они сейчас могли держать друг друга в объятиях, утешаться друг с другом, но какою ценой? Можно ли купить чистую любовь кровью сестры, кровью ее сердца, сухоткой ее души? На их молодых и прекрасных лицах была печаль… печаль, искони звучавшая и в любви, и в песнях румын: счастье никогда не дается просто так, счастье не дается надолго! И вино победителей всегда окрашено кровью. Сон, отуманивший Корнела Испиреску, был тяжел: мудрено ли, после стольких испытаний? Но Корнел мог бы спать спокойно, даже после многих смертей, которые причинил, - его сердце умело надежно защищаться от чужих страданий, как сердце любого воина. Но один образ неизменно стоял перед ним, преследовал душу спящего в ее беззаботных и бездумных странствиях: это была Марина, которая не говорила ни слова, а глядела ему в самое сердце. Упрекала ли она его? Или, может быть, тосковала и томилась – этот темный и сильный дух, снедаемый голодом, который один только Корнел мог бы утолить? Смогла ли она наконец полюбить, ничего не желая взамен? Нет – Марина Кришан никогда не была способна к такой любви! Корнел резко проснулся и увидел, что жена смотрит на него с беспокойством. - Мне снилась твоя сестра, - прошептал он. – Марина… Он попросил бы Марину уйти – но какое право он имел так сказать ей, пожертвовавшей ему собой? Иоана все поняла – и заплакала о Марине, и Корнел заплакал вместе с ней. - Может быть, это только бред, - прошептала Иоана. – Только сон! Она не знала теперь – желать ли, чтобы Марина ушла безвозвратно, может быть, пропала… ушла к Господу? Но где это место – у Господа, почему никто из живых не видал его? Или же продолжать видеть Марину, знаться с нею в таком страшном, низком образе? И как им назвать ее теперь? - Но ведь она не могла стать нежитью, ее должны были сжечь! – испуганно сказала Иоана. - Думаю, и сожгли, - согласился Корнел. – Но, должно быть, ей и не нужно ее тело, - ведь и бренные тела, которые умершим возвращаются в воскресении в Судный день, к тому сроку истлеют! Или Марина восстала из праха? Корнел был растерян. - Может быть, она жаждет отмщения? "Она жаждет не отмщения – она жаждет меня!" - Помолись покрепче и не думай об этом! – велела жена. Они помолились вместе, и снова вместе заснули. Спалось им тягостно; но своих видений ни Корнел, ни Иоана больше не запомнили.