Орлиное гнездо

Корнел совсем немного понимал по-венгерски – Иоана говорила на этом языке тоже не слишком-то хорошо, но лучше его; к тому же, могла по-венгерски читать. Корнел, привыкший быть лучшим во всем, за что ни брался, совсем упал духом: он окончательно почувствовал себя болваном, дикарем, чьей силой, пересмеиваясь, распоряжаются умные, богатые и бесчестные. Иоана предложила мужу учить его иноземному языку, когда им выпадет свободная минутка, - и хотя Корнел был не слишком доволен таким положением ученика жены, он согласился. Глупец тот, кто отказывается овладевать оружием, которое может пригодиться в любой миг! Но теперь он мог отвлечься от того, чем был занят всю свою короткую и суровую жизнь, и посмотреть, что еще есть на свете, кроме воинского ремесла. А в Венгерском королевстве было на что посмотреть. Пусть в нем было ненамного спокойней, чем в Валахии, - опасностей Корнел не боялся: а богатство и блеск замков, церквей, одежд рыцарства и духовенства, путешественников разных родов заставляли глаза разбегаться. Теперь было начало лета – и путники застали Венгрию в самом цвету: огромные виноградники, сады, посреди которых высились светлые дворцы, не омраченные смертною тенью… Конечно, не все и здесь было благополучно: во множестве бродили по дорогам нищие и увечные попрошайки, которые в Венгрии попадались куда чаще, чем в Валахии, обчистить могли с еще большей легкостью, чем в Валахии, - но стоило вспомнить, что за рука и какими способами навела такой железный порядок в валашском княжестве, как пропадала всякая охота ему радоваться. В более пестрой и беспечной Венгрии и дышалось легче. Иоана слышала от отца, что молодого короля уже прозвали Справедливым. Как же было не поверить в это – когда за всю дорогу им не встретилось ни одного трупа, истлевающего на колу! Как ново это было – наслаждаться видом даров Божьих, не отмеченных перстом дьявола! Одного такого пугала, торчащего посреди полей, было достаточно, чтобы испоганить взращенный на них хлеб… Конечно, напасти не щадили и подданных Корвинов: помимо изъязвленных больных и калек, дважды путники увидели повешенных за что-то простолюдинов, но разве могла такая смерть сравниться с тою, которой Цепеш без разбора предавал всех и за любую провинность! - Вот это рай, в который я бы хотела попасть, - улыбаясь, шепнула Иоана мужу, когда они проезжали мимо одного местечка, которое вскружило им голову ароматом цветущих вишен и слив. Корнел бросил мрачный взгляд на белые башни в розовом цвету – владения какого-то барона - и сказал: - Что же, ты думаешь, всем здесь хорошо? Что за рай, который только для богатых? - Ты уж и сам давно не нищий! – заметила Иоана с усмешкой. - Не нищий; да только я всегда держу это в сердце – все Бог человеку дает, и как дает, так и отнять может, - отозвался Корнел. – А католики так легко Бога забывают! Не наше все это! Иоана подумала, что Корнел мало учился… что он сможет понять, куда ступить, когда окажется при королевском дворе? - Ты забыл, что тебя и самого едва к католикам не сманили – князь твой, - прошептала она, наклонившись к нему, так, чтобы никто больше не услышал. – Или забыл, мой любый муж? Корнел еще раз тяжело посмотрел на нее. - Я Бога в сердце имею, - мрачно ответил он и отворотился совсем; и больше не глядел на Иоану. Как будто был намного более чужим всему, что окружало их, во что они вступали, чем его жена. Что ж, верно – разве не родилась она, не выросла на католическом пограничье? Двор же в столице Венгрии Буде, прозванной "жемчужиной Дуная", затмил все виденное ими прежде. Первым докладывать о них и добиваться аудиенции отправился глава семейства – оставив детей и людей своих дожидаться исхода на постоялом дворе; но и то, что они видели, прохаживаясь по городу, и то, что переслышали о богатстве и учености короля, было предивно. Палаты господаря в Тырговиште и сравниться не могли с огромным замком в Буде, в котором затерялся Раду Кришан. Когда Корнел с Иоаной, утомившись волнением и любованием, остановились отдохнуть под тенистым деревом, глядя на дворец издали, Иоана рассказала мужу, что в одном из королевских замков – выше по Дунаю, в Вышеграде, - когда-то был заключен сам германский император Сигизмунд Люксембургский… - Тот, который основал орден Дракона полвека назад, - улыбаясь, рассказывала Иоана, радуясь, что может удивлять своего храбрейшего, но неученого мужа такими историями. – Когда император получил свободу, он приказал перестроить башню, в которой жил… Ее называют "башней Соломона", и там содержатся самые знатные пленники. Но и прежде императора замок называли раем земным. Там есть висячие сады, фонтаны с прудами, поля для рыцарских турниров… - Это тебе все отец рассказал? – перебил ее Корнел. Иоана нахмурилась, не понимая его мрачности. - Отец, - подтвердила она. Корнел пошевелился, оперевшись на ствол плечом. Доспех его блеснул как зеркало: в Венгрии он не снимал лат, куда бы они ни выходили. - Так он бывал здесь? Иоана пожала плечами. - Бывал, что ж в этом удивительного? - ответила она. – Может, в Вышеграде и не он бывал, а кто-нибудь из его товарищей: этот город славится турнирами! Слышно, даже господарь на них бился! И ты, муж мой, когда-нибудь покажешь там себя… - Ну уж нет! – ответил Корнел, весь покраснев. Иоана не понимала, что рассердило его: то ли напоминание о князе, то ли тесное дружество отца с католиками – то ли мысль, невыносимая для простого Христова воина: что приходится заключать союзы с врагами и перенимать вражеские обычаи… мысль, что венграм кланялся сам валашский господарь… Что ж делать? Корнел был очень еще молод – в самой силе для рыцаря, но молод для властителя! Иоана, улыбаясь, взяла мужа за руку и повела его за собой, назад в их комнаты. Она знала, как утешить его. Несмотря на свое положение, она желала его не меньше, чем когда не носила дитя: Иоана заметила, что любовное желание увеличивается от верховых прогулок, в которых она сейчас поневоле проводила целые дни – и которым в девицах предавалась прежде. Как это было бы прекрасно – свободно наслаждаться верховой ездой, как многие знатные жены, которых она видела здесь, в Венгрии! Когда они остались под защитой стен, только вдвоем, Иоана сняла с мужа раскаленные солнцем латы, стала расстегивать кожаную куртку… но тут он перехватил ее руки и сам стал нетерпеливо раздевать ее, целуя и лаская. Корнел мог теперь хмуриться на жену, отмалчиваться по многим часам – но в любви оставался и щедр, и нежен, как прежде. Они утешали друг друга, как никто больше в целом свете не мог их утешить. Потом Иоана, улыбаясь, сказала, устроив голову на горячей груди мужа: - По турецкой вере, мужей на том свете тоже жены ласкают – райские девы, черноглазые, большеокие… Корнел рассмеялся. - Сказки турецкие, - отозвался он. – Да и на что это нам? - А ты бы не хотел дев райских? – шутливо и ревниво спросила Иоана, заглянув ему в глаза. Он перестал улыбаться. - Не понимаю, как можно ложиться с женой, которую сердцем не любишь, - сумрачно ответил витязь. – Поганая вера и есть! - Вот так, значит, - заметила Иоана, тоже нахмурившись. Суровость и твердость его в христианстве порою казались ей даже чрезмерными. - Так по-нашему, - ответил Корнел, - по православной вере! Иоана приподнялась над мужем и притронулась пальцем к сжатым губам. - А меня хотел бы? – спросила она, лукаво улыбаясь. Он еще несколько мгновений хмурился – потом тоже улыбнулся. - Тебя хотел бы, - сказал он, поцеловав ее. Иоана легла ему на грудь, и они переплели пальцы, нежно пожимая друг другу руки. - Но ведь ты меня не любил еще, когда лег со мной после свадьбы, - прошептала она. – Как же так? - Я тебя сразу полюбил, - ответил Корнел без колебаний. Из всех слов, услышанных от мужа, эти показались ей самыми чудными и самыми сладкими. Им сейчас некуда было идти, нечего делать – и они блаженно заснули, как в турецком раю. А потом Иоане привиделась Марина. Сестра сидела около них, на супружеском ложе, - над мирно спящим Корнелом, как демоница, лаская рукою его молодые кудри. Иоана так и вспряла, готовая кинуться между ними: - Не тронь его! Марина посмотрела ей в глаза и улыбнулась – выставились между алых губ белые острые зубы. - Почему бы и не тронуть? Ведь он теперь такой же мой, как и твой, милая сестра! Иоана, объятая ужасом, хотела разбудить Корнела, который не чуял, не слышал беды, но Марина наставила руку ей в грудь и рассмеялась. - Не буди, не пугай его! Храбрый, добрый воин – пусть отдыхает от своих трудов! А я пришла его поцеловать, на красу рыцарскую полюбоваться… милый мой брат… И она склонилась над Корнелом и поцеловала, в самые уста. Иоана дрожала от страха и молилась Богу. А потом Марина выпрямилась и опять посмотрела на нее – такая же, какой Иоана знала ее при жизни: суровая, непригожая, злоумная. - Он меня и не увидит, и даже не почует, пока я не пожелаю, - сказала Марина. – Не бойся! - Ты неупокойница – нежить? – спросила Иоана, глядя на нее во все глаза. – Нам откупиться от тебя? Чем же?.. Отпеть тебя в церкви? Марина рассмеялась: черные глаза блеснули алым огнем, хотя теперь зубы в оскале показались человечьи. - Ты не хуже моего знаешь, чем расплачиваются с нежитью, - что же спрашиваешь? - отозвалась она. – И какая церковь станет отпевать самоубийцу? Впрочем, это и не поможет… Она склонила голову, оправила золотое платье невесты, испятнанное на плечах бурым – там, где схватился за нее Корнел, восставший на своего вождя. - Но я не затем пришла, чтобы взять у вас что-нибудь. Повидаться с вами, моими милыми, хотела, совет добрый дать… - Какой же совет ты можешь нам дать? – спросила Иоана, пытаясь заслонить собою мужа. - Как ты неласково меня встречаешь, - заметила Марина, поглядев на нее. – Или уже забыла, кто вам всем жизнь спас? Вот людская благодарность! Иоана, охваченная раскаянием, чуть не подала сестре руку - но застыла, увидев длинные когти. Марина задумчиво посмотрела на свои пальцы, и когти втянулись в них, рука стала совсем человеческая. Этой рукой она погладила сестру по плечу, и та вздрогнула от ледяного холода. - Король примет вас, - проговорила старшая дочь Кришанов, выпрямившись и откинув за спину черные волосы. – Он чудный молодой рыцарь, его сердцу любезна мужеская и женская красота и ненавистно насилие… Расскажите ему, какие муки мы приняли от зверя. Матвей, король венгерский, и сам урожденный трансильванец – ему будет это близко и больно. Расскажите, каково пришлось от нашего князя Семиградью: и то же, что Колосажатель сделал с нашими землями, он сделает и со всем христианским миром, дайте срок! - Неужели же тебя тревожит участь христианского мира? – недоверчиво рассмеялась Иоана. - Мы все твари Божьи, - сказала Марина, хмурясь: как знакомо это было! – Я рождена с такою же душою, как и ты, моя добрая Иоана! И ты, придет время, будешь со мной – все вы будете! Иоана перекрестилась. - Ты хочешь сказать – уподобимся тебе?.. Марина изумленно и насмешливо заглянула ей в глаза. - А ты себе царствия небесного ждешь? Да ты помнишь ли, что мы делывали на своем веку, сестрица? Иоана похолодела. - Царствие небесное заслужить надо, - Марина погрозила ей длинным пальцем с длинным когтем. Иоана посмеялась бы этому образу, этим угрозам, как нянькиной сказке, - но как же можно было смеяться, когда это сестра заглядывала в очи красными глазами, скалила зубы, морозила холодом гробниц? - Как же ты могла стать нежитью, когда тебя сожгли? – прошептала Иоана. Марина подняла брови. - Ты и это знаешь? Сожгли, да только мне это ничего… Бог не захотел, чтобы я ушла к нему, не принял Марины! Мне новую плоть даровали – Бог ли, дьявол ли, то мне неведомо… И вот я скитаюсь по земле в том образе, в котором ты меня видишь! Не так и разнится от того, что ты помнишь, - не правда ли? Иоана кивнула. - Ты совсем как человек… Марина мирно улыбнулась и поцеловала ее холодными губами. - И ты пьешь кровь – и Бог это дозволяет? – прошептала Иоана. – Но ведь это не по Писанию! Марина нетерпеливо вскочила, скрестив руки на груди. - На этом свете столько всего творится не по Писанию – почему же на том должно быть иначе? – усмехнулась она, сверкнув глазами и выросшими вновь зубами. – А что я ем, и не спрашивай, сестра! Случается, наедаюсь досыта, пирую по-княжески; да только все больше голодаю! У нее вдруг сделались тоскливые глаза и голос – и Иоана отпрянула от протянувшихся к ней рук, теряя разум от страха. Но Марина уже исчезла. Иоана медленно перекрестилась, озираясь с испугом и облегчением. Это было дьявольское обольщение, не иначе! Или же приходила настоящая Марина – и поведала о настоящей назначенной им участи? Господи, избави! "Один Бог знает, что каждому суждено", - подумала Иоана, падая на колени. Она помолилась, потом встала и легла к мужу, пытаясь успокоиться рядом с ним. Корнел обнял ее, так и не проснувшись. Иоане удалось заснуть снова. Они проснулись вечером – Иоана открыла глаза и увидела, что Корнел улыбается ей, глядя из-под сонных век. - А что я видела, - вздохнула она, обнимая его. – Видела Марину: будто она нечистый дух, вампир! Муж вздрогнул, приподнявшись и уставившись ей в глаза. - Ты об этом не думай, - сведя брови, сказал Корнел. – Это сатана тебя смущает! - Сны много говорят правды, - печально сказала Иоана. Она уже и не понимала – сон ли видела, явь ли; но только встала и начала искать гребня, чтобы расчесать волосы. Отец должен был вот-вот прийти от короля. Если с ним не приключилось чего-нибудь… И тут Иоана услышала испуганный возглас Корнела. - Погляди-ка, жена! Иоана быстро обернулась - и выронила от страха гребень. На простынях, на которых они спали, остались кровавые пятна. - А это не ты? - спросил Корнел. Иоана спала в сорочке, но на сорочке следов не осталось. - Я беременна, - напомнила она мужу. – У меня ничего не может быть! Пятна удивительно походили на след человеческой руки, на оттиск пяти пальцев и ладони. Супруги в испуганном молчании оделись и покинули комнату. В коридоре увидели отца Иоаны, который сидел на табурете, подперев щеку рукою. - Вот и вы, - мрачно улыбнувшись и блеснув глазами, сказал он, - дождался! - Отец, что же ты не вошел? – воскликнула Иоана. Догадавшись, она покраснела. - Не хотел вас смутить, - ответил Раду Кришан. – А я принес добрые вести – только как рассудить, добрые ли! Король меня сегодня не принял: я долго сидел за дверями… а потом от него вышел слуга и сказал, что нам велено прийти завтра, вечером. Всему семейству! Вы уж покажите себя хорошо! Иоана схватилась за руку мужа. - Непременно покажем! – сказала она.