Орлиное гнездо

Потом они не заснули сразу – Корнел лежал, молча глядя на жену своими большими черными, страшными в темноте глазами и держа ее руку в своей. Он бодрствовал, как будто не насытился сейчас: как будто томящийся дух держал тело напряженным, как лук. Наконец Иоана шепотом попросила: - Расскажи мне, что гнетет тебя… Поделись! Он усмехнулся. - Тут не знаешь, с чего начать… чем кончить! – тихо ответил Корнел. – Нет уж, милая женушка, лучше я исповедуюсь хоть этим яблоням, что растут у нас в саду! Все лучше, чем католические попы! - А я? – спросила Иоана. У него дрогнули румяные губы под усами. Потом муж резко перевернулся с живота на спину. - Тебе я ни в жизнь не расскажу, что было в моем прошлом, - проговорил он. – Да и пусть мертвецы погребают своих мертвецов*! Это все уже неважно! - Конечно, - сказала Иоана. Ужасная рана в его душе никогда не закроется. Счастье, если она в конце концов не убьет его… не разнесет отраву по всему его телу, не иссушит душу! - О чем вы говорили с отцом? – спросила Иоана. Корнел беспокойно пошевелился. - Он рассказывал, как дела идут в Семиградье… Вообрази, жена, - гильдия ювелиров Брашова выковала для нашего князя драгоценнейшую чашу – чистого золота, всю усыпанную рубинами, сапфирами и другими каменьями: такая чаша стоит целого дворца… Ее витязи Дракулы привезли в Тырговиште и установили на главной площади. - И зачем же это? – замерев, спросила Иоана. Муж повернул к ней голову. - Для питья, - сказал он. – Любому, кто пожелает, будь хоть богач, хоть иноземный гость, хоть изъязвленный нищий… И все пьют нашу сладкую колодезную воду, а княжескую чашу никто до сих пор даже пальцем не тронул. Иоана посмотрела мужу в глаза, подняв брови, - и они расхохотались, безудержно, до слез. - Ну да, - наконец выговорила Иоана, утерев пальцем глаза. – Как честен, как благочестив у нас народ! Интересно, сколько человек и в самом деле пьет эту воду? Много ли находится таких, кому не смердит с кольев, стоящих вокруг? Корнел покачал головою. - Не знаю – не видел, - задумчиво сказал он. – Однако это удивительнейшее дело… Добиться такого порядка, чтобы на княжье никто даже руки не поднял, даже не помыслил!.. Иоану испугал жар в его голосе. Она привстала, засматривая мужу в лицо. - И ты думаешь, что такова цена справедливости? Она того стоит?.. Такого порядка добиться как раз немудрено! - Может, справедливость того и не стоит, - прошептал Корнел. – Конечно: это изуверство, я думаю так сейчас… Но человек так страшен, так подл, что только еще большею лютостью можно его укротить! - И это не кончится, - горько сказала Иоана, прижимаясь к нему. – Зло родит зло… Нет, муж мой: мы иначе не могли поступить, кроме как сбежать от большего зла к меньшему! Корнел вдруг привстал и взял ее за подбородок. - К меньшему ли? Иоана изумилась. - О чем ты? - Не все то золото, что блестит, - усмехнулся Корнел. – Католический бог красив и пышен, но страшен куда более нашего! Иоана откинула с лица черные волосы. - Ты говоришь о Марии? - За этой венгеркой стоит весь католический Запад… - с отвращением прошептал Корнел. – Они ненавидят нас - и они прикрываются нами, как щитом, от султана… А как минет в нас нужда, можно будет, во славу их церкви... Он ударил кулаком о ладонь. Иоана печально улыбнулась. - У нас дома тоже никто бы не примирился с тем, что происходит со мною. Даже отец не знает! Хорошо – хоть ты от меня не сбежал! Корнел взял ее за плечи, с любовью поглядев в глаза. - Как бы я мог, любимая? Пусть меня судят хоть люди, хоть Бог – ты моя величайшая правда, которой я никогда бы не смог изменить! Нет, - тут же очень серьезно прибавил он, покачав головою. – Бог не может нас осудить, Иоана! Что бы ни говорили все церкви мира, я уверен, что сильнее всего Бог ненавидит трусов и предателей собственного сердца! Иоана с наслаждением обняла Корнела, положив голову ему на плечо. Богатству его волос могла позавидовать любая женщина – хотя больше в нем не было ничего женственного. - Что же теперь думает король? Чего желают саксонцы? – шепотом спросила она, водя ладонью по его груди. Плечи Корнела дрогнули от смеха. - Золотую чашу они даровали князю в знак бескорыстной любви… Это уже пошатнуло их богатство и уверенность в собственных силах – а еще они платят Дракуле пошлину на охрану торговых путей! - Что ж, это хорошее дело, - сказала Иоана. Охранять торговые пути можно и не угрожая посажением на кол и разорением городов – но теперь саксонцы, несомненно, так боятся Цепеша, что едва ли помогут королю против него. - Король придерживает войска и копит силы, - продолжил Корнел, немного помолчав. – Деньги ему нужны прежде всего на выкуп святой короны, как ты, конечно, знаешь. Может статься… Может статься, король Матвей решит поберечь также и свои золотые форинты* - и пошлет меня со своими лучшими воинами взять корону Иштвана силой, - с глубоким вздохом прибавил витязь. Иоана вздрогнула. - Да что ты! Корнел рассмеялся – сухо, точно каркнул ворон; потом прочистил горло и прибавил, взяв ее за подбородок и глядя ей в глаза: - Или ты думаешь, что моя клятва верности только сотрясла воздух? Нет, возлюбленная, я теперь так же принадлежу королю, как прежде принадлежал князю! Куда он пошлет меня – туда и пойду, там и сложу голову, если Богу будет угодно! - Аминь, - прошептала Иоана. Потом опомнилась, осознав, что услышала. Она сердито воскликнула: - Ты не умрешь! Не смей так говорить! - Конечно, я не умру, пока ты меня любишь и ждешь, - ласково сказал Корнел. Еще некоторое время они молчали, держа друг друга в объятиях. Иоана подумала, что Корнел и боярин, конечно, говорили еще и о делах своего ордена; но взглянув на мужа, увидела, что он уже спит. Хотя дела ордена посторонним, а тем более женщинам не доверялись. Она тихонько расцепила руки, сомкнувшиеся на ее талии, потом встала и оделась, поверх сорочки облекшись в просторное домашнее платье. Иоана пошла проведать сына, спавшего под присмотром Марии вместе с ее собственным сыном, Ференцем. Почему-то Иоане было неспокойно за своего наследника. Госпожа обнаружила, что спят все трое – и оба мальчишки, и нянька. Мария дремала, устроив растрепанную рыжеватую голову на круглом локте, которым опиралась на колыбельку Раду. Здоровое розовое лицо венгерки было безмятежным. У Иоаны защемило сердце, когда она подумала, что у этой женщины, охраняющей сон ее сына, нет и не было мужа: хотя грешки слуг не так считались и замечались, как прегрешения господ, которые во всем должны были подавать пример низшим. Иоана подумала немного, потом перекрестила свою помощницу – на свой манер, по своей вере. - Господь с тобой… Прости нас! Она осторожно проверила Раду, сухой ли он, потом на цыпочках вышла – позже, под утро, она еще раз зайдет, когда настанет время его кормить. Католическое Рождество наступало раньше православного, но в Валахии его праздновали одновременно с католиками. Раду Кришан остался до самого конца года – старший сын, как и брат боярина, остались в Сигишоаре: Петру готовился обзавестись там семьей, как поведал Раду. Несколько раз Раду одного приглашали к королю. Корнел тоже оставался с родными. Они провели праздники в семейном кругу, спокойно и даже счастливо. Потом неожиданно стряслась беда – небольшая, но весьма чувствительная для их скромного дома. Занемогла служанка Мария – молодая, крепкая селянка, до сих пор никогда не страдавшая ничем, даже зубами, и, по слухам, не имевшая даже никаких детских болезней. Это было похоже на чуму: хотя о чуме в их квартале в эти дни не слышали. К служанке пригласили врача, но он ничем не смог помочь. Мария умерла – она не заразила больше никого, даже детей, но сама сгорела как свеча. Свежее полное тело перед смертью истаяло и издавало зловоние, точно труп. Иоана плакала, как будто у нее умерла дорогая родственница, - хотя эта женщина была чужеземка, простолюдинка и ей враг. Марию погребли тихо, но достойно, - а ее сынишку пристроили на воспитание в католический монастырь. - Там ему будет лучше, чем у нас, - сказала Иоана мужу. – Там он будет у своих! И она, и Корнел не произносили вслух того, что было на уме у каждого, что мучило их. Предав свою веру, своего князя, отказавшись от исповеди, они навсегда сделались чужими своим – как навсегда останутся чужими и для чужих. Они отворили свои двери всякому злу. Иоана переночевала с этой мыслью – а утром проснулась какая-то горько утешенная и поведала мужу, что знает, какое дело замышляла Мария перед своей смертью. - Она хотела предать нас, - сказала Иоана. – Она несколько раз набиралась на это отваги – и отступала, боясь тебя; решилась только перед самым Рождеством… Марию замучила совесть, она сочла, что больше не может терпеть наше ведьмовство! Она хотела выдать своему духовнику все тайны нашего дома, думая, что, отправив нас на костер, искупит этим великий грех служения нашей семье… не говоря о таких грехах, тоже великих, но мелких рядом с этим, как рождение ребенка вне брака! Иоана говорила с омерзением, сжимая и разжимая пальцы. Корнел слушал с такой же гадливостью. Он не спрашивал, откуда Иоане открылось все это. - Католики! – только и сказал он. Потом покачал головою и прибавил: - Слава Господу, что посылает своих демонов вершить правосудие! Мария умерла вовремя – пока не взяла на свою душу истинно несмываемый грех! - А мы-то? – спросила Иоана. – Можно ли чем-нибудь смыть наши грехи? Корнел положил руку на ее голову, на шелковую повязку поверх уложенных короной черных кос. - Католики верят, что грехи смываются кровью, - мрачно проговорил он. – Что грехи Христова воина, рыцаря креста, смываются кровью неверных в священном походе… Я теперь… Он прижал руку к сердцу. - Это не наше, - с глубоким волнением сказал Корнел. – Я чувствую теперь, словно Бог учит меня или мой князь учит меня: как мог бы сказать господарь, не испытав порчи, которой он подвергся! Война ведется ради мира и любви, и пролитие крови не может быть священным, чья бы она ни была! - Но ведь ты хочешь отвоевывать Царьград, - сказала Иоана. Корнел рассмеялся. - Скажи лучше – грежу, - отозвался он. – Это как детский сон! Едва ли и молодой король когда-нибудь расщедрится на такую войну – для него это тоже детский сон, ведь мы с Матвеем ровесники! - И о битвах ты мечтаешь, - сказала Иоана. Корнел кивнул. - Да, - сказал он, сияя детской улыбкой. – Таков уж я! Да: таковы именно православные, подумала Иоана. Таковы именно лучшие дети Валахии! Они обнялись, и обоим, как земля обетованная, предстали белые стены и золотые купола под розовеющим небом. Над Царьградом разгорался восход. - Когда-нибудь, - очень серьезно сказала Иоана, - Господь простит и обнимет нас всех. * Евангелие от Матфея. * Денежная единица Венгрии: речь идет о золотых форинтах Матьяша I.