Орлиное гнездо

Спустя некоторое время король и его двор отбыли назад, в Буду. Андраши больше не встречался с Иоаной наедине и, казалось, даже не искал таких встреч – но когда им случалось видеться на людях, она замечала на себе его взгляды, полные нежной тоски. Иоана знала уже, до какой степени может доходить людское лицемерие, - но почему-то уверилась, что страсть графа к ней искренна. Любовь его была так же непохожа на любовь Корнела, как непохож на Корнела был сам белый католический рыцарь: но оттого не делалась слабее. Андраши следил – и выжидал, без ее согласия избрав ее царицей своего сердца. Иоана радовалась только, что муж ни о чем не догадался… Хотя, конечно, Корнел знал, что Андраши воспылал страстью к его жене, - и оттого готов был убить венгра, какой бы закон ни встал на его защиту. Иоана нисколько не сомневалась в этом. Однако об их с графом объяснении Корнел не прослышал. Иоана заподозрила, что тут целый придворный заговор против валашского витязя - и как бы не с участием самого короля, который был ничуть не худшим интриганом, чем Бела Андраши! Однако она ничего не могла ни узнать, ни поделать. Двор его апостолического величества плодил, пожалуй, еще более ядовитых змей, чем палаты валашского князя: и чем более изощрялись умы, тем тоньше становились и яды. Перед тем, как им сесть в экипажи и на лошадей и тронуться обратно, Иоане передали письмо: без подписи, но подписи было и не нужно. "Моя возлюбленная госпожа! Я сейчас отбываю из страны по поручению моего короля – мы с вами долго не увидимся, и я увожу с собою только ваш ослепительный образ. Ваша смелость, необыкновенная в женщине, ваш ум, ваша красота, какой не встретишь даже при лучших дворах Европы, - все это навеки сделало меня вашим рабом. Но даже будь вы не так отважны, красивы и умны – все равно я любил бы вас. Это встреча двух душ, предназначенных друг другу небесами. Сударыня, не скрою от вас, что положение вашего супруга очень непрочно: теперь он обласкан королем, но вы, с вашим зорким сердцем, не можете не понимать, какова натура его величества. Увы, госпожа, все короли похожи, каковы бы ни казались неискушенному взгляду: они милостивы только тогда, когда им это выгодно. Корвин замечательный образец европейского монарха с ледяным умом: он любит столкнуть между собою соперников, в чьей схватке заинтересован, сам оставаясь в стороне, - а потом насладиться плодами чужой победы. Быть может, ваш свирепый князь не таков – я слышал, что Дракула служит Венгрии даже в ущерб себе, как это свойственно восточному человеку, и сражается в первых рядах своих войск, не щадя живота своего; но ведь вы изменили Дракуле, не так ли? Ни в коей мере не виню вас в этом – в вас побольше благоразумия, чем в доброй половине ваших кровожадных соотечественников. Однако ваш муж, насколько мне видится, недалеко ушел от них. Кровавые призраки прошлого ходят за ним по пятам; сотни душ, загубленных этим витязем с восточной страстью, не считающейся с чужими жизнями, взывают об отмщении. Разве я не прав? Корнел Испиреску живет сердцем, а это непростительно для человека, занимающего высокое положение. Впрочем, его высокое положение – химера… Если ты сам не можешь управлять своими страстями – этим воспользуются те, кто способен управлять страстями других. Или, может быть, вы, православные валахи, находите наслаждение в подчинении чужой воле? Однако я сбился с мысли: видите, и я теперь живу сердцем, но мною руководит высокая любовь, Иоана, а не грубые страсти, которые скоро разорят вашу страну дотла, если ваши благородные мужчины и женщины не научатся их обуздывать. Вы слышали, что Дракула отказался платить дань Турции, разом, во всех ее видах? Это слишком дерзкий и опрометчивый шаг для такой маленькой страны!" Иоана ахнула, оторвавшись от письма. Потом, с бешено бьющимся сердцем, снова впилась в послание глазами. "Турки, конечно же, в долгу не остались: и если кто-нибудь не потушит это пламя, скоро ваша Валахия превратится в бесплодную пустыню. Я слышал, что на пути турок князь Дракула выжигает собственные земли и разоряет селения, отравляет колодцы, сваливая туда человеческие и конские трупы. Мне представляется, что он уничтожит свой народ скорее, чем это сделают завоеватели. Какое счастье, что вы, дорогая, бежали из этого ада раньше, чем он поглотил вас! Конечно, ваш безрассудный супруг присоединился бы к Дракуле в его разрушительной борьбе – и пал бы напрасною жертвой: Дракула рубит сплеча, когда требуется дипломатия. Может быть, что он очень умен, - но он настолько же и безумен. Такие люди не удерживаются надолго там, куда заносит их собственная отчаянная храбрость. Однажды Дракула уже был низвергнут. Вы понимаете, что, говоря о господине, я сейчас подразумеваю и раба? Именно раба: ибо вы служите своим владыкам таким образом и иначе не умеете. Корнел Испиреску по-прежнему раб своего князя – прошлое держит его в плену и никогда не отпустит. Я мог бы сказать вам и больше, что подсказывает мне чутье – и что узнали мои осведомители: но удержусь от этого, так как ваше душевное спокойствие мне дороже всего. Я не стану обвинять человека в грехах, отвратительных любому христианину и мужчине, не выяснив наверняка обстоятельств его преступлений. Этим западный суд отличается от восточного. К чему же я веду? Я знаю, госпожа, что вы и ваша семья – некогда славное, а теперь поруганное семейство Кришан – страстно мечтаете низложить князя Цепеша. Он отягощен бесчисленными преступлениями не только против собственного народа, а против всего рода человеческого! Скажу вам, что примкну к вам с готовностью и охотно присоединю к вашим мечам мой собственный меч, а к вашим голосам – мой собственный голос. Мне, с моим положением и давними связями при дворе, известны также некоторые претенденты на валашский престол, имена которых скрываются от вас и от вашего мужа, госпожа Иоана, - так как вы не более, чем пешки в большой игре Корвинов. Надеюсь, у вас нет заблуждений на этот счет? Что вы скажете, любовь моя? Вы и я можем вместе решить судьбу вашей Валахии, вернув ей процветание! Шепну вам больше: я знаю, что в вашем лишенном всякого порядка княжестве могут править даже незаконнорожденные властители, а имена таких искателей неизвестны непосвященным тем более. Я кое-что слышал о происках вашего высокочтимого отца… вот уж кто действительно ловок! Великий боярин Раду Кришан – один из немногих валахов, пред чьим государственным умом я преклоняюсь. Однако вам, своей дочери, он, конечно же, ничего не открыл. Это могу сделать за него я. Нет, госпожа, - я не заманиваю вас в западню лживыми обещаниями; но я и не бескорыстен. Вы знаете, какой сладостной награды я жду. Однако я не покушаюсь на вашу добродетель – для этого я слишком уважаю вас. Я жду награды законной. Я мечтаю поцеловать вас перед алтарем, перед лицом моего государя, как мою невесту: хотя ваш подвенечный покров будет полит вдовьими слезами… Увы, сударыня, это неизбежно! После того, что я узнал о князе и о вашем супруге, я не сомневаюсь в страстной ненависти Корнела Испиреску к бывшему его властелину: однако это чувство слишком разрушительно, чтобы не сгубить и самого ненавистника. Может быть, король Корвин воспользуется Корнелом, чтобы пленить Дракулу и в цепях, босого и смиренного, привезти валашского господаря в Буду или Пешт. Но только Корнел после этого сойдет с ума. Как вы думаете – что будет испытывать такой человек, как ваш неистовый валах, когда рядом с ним окажется преданный и униженный им государь? Или, еще хуже, - что станется с Корнелом, если по его вине князь Валахии погибнет? Я знаю, что так и будет: свершится это преступление, придет и наказание. Вы не остановите его, и ваш супруг не остановит себя, потому что таков ваш рок. Скорее всего, Корнел, отслужив свое, окажется в немилости у короля-ворона. Таков Корвин. Если же нет, ваш супруг найдет смерть в бою – и ни королевская воля, ни ваша любовь, ни его любовь к вам не удержат его от того, чтобы самому покарать себя. И кто знает – не поделом ли? Я не святой, моя госпожа. Но рядом с вашим мужем я могу назвать себя святым – если верна хотя бы половина моих догадок о его прошедшем и настоящем, которые он, конечно, таит от вас, своей жены. Счастье, если Корнел погибнет как воин: если его не осудят на смерть те, кто властен в более высоких вопросах, нежели мы с вами. Но, возможно, я заблуждаюсь - и суд святой церкви единственный путь к спасению его души? Молите Бога, чтобы Корнел принял покаяние и умер как хороший христианин: тогда на небесах, вместе с великими его грехами, ему зачтутся и великие его заслуги. Скорблю об этом вместе с вами, Иоана: плачьте, плачьте сейчас, чтобы не изойти слезами позже! Но, возможно, вы не поверили ни одному моему обвинению - поскольку я не называю имен и мест? Тогда не буду больше смущать вас и приводить в негодование. Оставим домыслы: правда, когда выйдет наружу, скажет сама о себе лучше всего. Я знаю, что вы думаете об известном вам преступлении мужа иначе, нежели он сам. Вы разделяете чувства супруга, но только до некоторой степени: я благодарю всех святых, что женщины устроены иначе, нежели мужчины, и всегда предпочтут собственное благополучие правому делу, которое уже превратилось в пустые слова. Кроме того, я догадываюсь, что вы… подбили мужа на измену престолу. Разве я не прав? И вы были правы: поскольку вы отстаивали фамильную честь, о которой Корнел Испиреску не имеет понятия. Если бы мой щит угрожали перевернуть вверх ногами, а мой герб стереть, я поступил бы так же, Иоана. Мы с вами оба христиане. Господи, прости нам грехи наши: мы все творим зло во имя того, что считаем священным! Вам может сейчас казаться, что вы не вынесете всего того горя, которым вам грозит мое послание: но это заблуждение. Сердца человеческие крепче, чем представляется в дни мира. Кроме того, один только Бог и святые его ведают наши судьбы: не нам дано знать, что есть добро и зло. Я же сейчас руководствуюсь любовью, Иоана. Не дайте ненависти ослепить вас и сделаться вашим поводырем! По нашему обычаю я целую крест, что вы носите на груди, крест, что мы оба носим, - целую ваше распятие, хотя мог бы поцеловать вас в губы. Но я не напишу так и не сделаю этого, пока вы сами не позволите мне. Но сделаю другое. Я клянусь, клянусь вашим крестом и вашей верой, что завоюю вас и вы станете моей, и будете счастливы со мной, как ни с кем другим! Я увижу, как эти изумруды, которыми я столько раз любовался, горят от восторга, который я преподнесу вам: вы увидите, как вновь вознесутся к небесам башни замка Кришан, а на них взовьются знамена, сорванные рукой Дракулы. Скажите от сердца: разве не стоит это зрелище вашей любви? Вместе мы покорим вершины, о которых вы и не мечтали! Подумайте также о судьбе вашего сына, дорогая: я не упоминал об этом до сих пор, но вы сами прежде всего должны задуматься, какая участь его ждет, если он лишится отца: и если грехи отца падут на него! Невинный младенец не может быть запятнан преступлениями Корнела Испиреску – и должен быть отмыт от них, если это случится. Я взываю к вам как к матери! Теперь же прощайте – прощайте до того часа, когда нам суждено встретиться вновь. Я побываю в тех местах, где живут земные вершители судеб: и привезу вам вести, которые едва ли достанет для вас другой. Преданный вам до гроба белый рыцарь". По дороге домой Корнел не раз исполнялся тревоги – отчего Иоана так бледна и молчалива, отчего не говорит с ним: может быть, заболела? Получила плохие вести? Но почему она не делится с ним? - Что случилось, любимая? – спросил он однажды, когда карета, рядом с которой он ехал верхом и охранял жену, остановилась, чтобы дать отдохнуть матери и ребенку. Иоана посмотрела на него в окно без улыбки. - Ничего… Ради бога, оставь меня! – она вдруг вскинулась, точно слова мужа причиняли ей боль. Корнел с печалью отступил. Он знал, что женщины бывают подвержены странным припадкам: и хотя за Иоаной такого прежде не водилось, он слишком хорошо понимал теперь, что все люди меняются, и не всегда к лучшему. Корнел отошел подальше, туда, где никто не мог его видеть, и, встав на колени, помолился, чтобы Господь смягчил сердце Иоаны и вернул в их семью прежнюю любовь.