Орлиное гнездо

Скромно позавтракав – свежим хлебом и пряным козьим сыром, который намазывался на хлеб, - троица расположилась у камина в большом зале. Баронесса протягивала к огню свои маленькие ноги, которые у нее все время зябли, - а Иоана глядела на это и вспоминала, как грелся у их семейного очага Бела Андраши, приглашенный в дом простодушным Корнелом… Некоторое время они молчали – взаимная неловкость, которую вначале затмило удивление от встречи и взаимочувствие союзников в важнейшем деле, снова дала знать о себе. Иоана гадала, что сын насказал матери о ней – и что сама Валерия Берчени думает о его невесте-валашке. Наверняка сочла ее дикаркой, ступенькой к трону Валахии для незаконного сына! Уж не сама ли она в молодые годы метила на этот трон, со своими католическими отцами-церковниками?.. Потом баронесса заговорила первой: - Легка ли была ваша дорога до замка? Иоана не сразу поняла, что эта улыбающаяся инокиня обращается к ней. Валашка выпрямилась в кресле и ответила, тоже с любезной улыбкой: - Я превосходно доехала, невзирая на распутицу. Граф скрасил мне это путешествие – он поистине неиссякаемый источник поучительных и забавных историй… Тут Иоана поняла, что говорит так, точно ехала сюда с радостью и легким сердцем: точно не было за спиною обманутого мужа и брошенного сына… Но Иоану, кроме супруга, поддерживало в ее предприятии все семейство! Как же должна была себя чувствовать юная графиня, покинутая в тягости князем-прельстителем? Что ей пришлось вынести, пока она выносила свое дитя, которого назвала в честь великих венгерских королей древности, - уповая, что однажды Бела Андраши унаследует их славу? Женщина, низведенная с графини до баронессы, точно читая мысли Иоаны, положила ей на локоть морщинистую желтую руку, тонкую, какие бывают у пылких и тонких натур. Когда-то эти длинные пальцы были хороши. Целовал ли их кто-нибудь, отдавал ли им дань любви? - Да, мой Бела – моя гордость, - задумчиво и твердо, голосом женщины, уверенной в своем праве и привыкшей повелевать чужою волей, проговорила Валерия Берчени. – У меня от моего мужа есть еще две дочери, которые теперь замужем и сами матери, слава Господу… и был один сын, которого Бог прибрал во время мора. Но этот сын, от моего покойного мужа, не был и вполовину так красив, силен и умен, как Бела. Вы должны видеть это, госпожа, - и радоваться, что выбор моего старшего сына пал на вас… Баронесса говорила так, точно Иоана была свободна. А может, ее попросту не слишком беспокоили браки православных и их нерушимость. Как бы то ни было, главным оставался выбор возлюбленного детища, этого короля без королевства. - Я… рада выбору графа, - ответила Иоана после небольшого колебания, под пристальным, не допускающим возражений взглядом серых глаз. Она немного потерялась: ведь с этой женщиной нельзя было повести себя так, как с мужчиной-оскорбителем! Валерии Берчени не пригрозишь кинжалом или военной силой родичей! Баронесса склонила голову. - Я вижу, что вы любите друг друга. А еще больше вижу вашу преданность христианскому долгу. "Ее муж умер, - подумала Иоана с каким-то сочувствием. – Хотелось бы знать: скорбела ли Валерия Берчени хоть сколько-нибудь – или от души радовалась, что избавилась от такого бремени?" - Давно ли скончался ваш супруг, баронесса? – спросила Иоана. Баронесса печально улыбнулась. - Семь с лишним лет тому назад, - сказала она, взглянув на Иоану – и надолго задержав на будущей невестке свой взгляд. – Мой муж погиб на охоте – загоняли оленя, и в барона случайно угодила стрела, предназначавшаяся зверю. Это была скоропостижная и неожиданная для всех смерть, хотя еще прежде того врачи предостерегали моего мужа против излишеств в еде и пьянства… Иоана почувствовала, что с другой стороны на нее так же холодно и значительно, как баронесса, смотрит граф, – и вдруг ощутила себя в обществе существ без совести и жалости. Но не слишком ли она поторопилась обвинить баронессу, ничего о ней не зная? Иоана перекрестилась, и следом за нею перекрестились и мать, и сын. - Мир его праху, - прошептала Валерия Берчени, и в серых глазах ее сверкнули слезы. – Господин барон был грубый человек, и я не любила его – да простит мне Бог. Но я стойко несла свой крест до самого конца. Взволнованный Бела Андраши хлопнул в ладоши. - Вина госпоже баронессе! – приказал он явившемуся на зов слуге. – А тебе, дорогая? – спросил он, склонившись к невесте. Иоана, засмотревшаяся на побледневшую, ослабевшую Валерию Берчени, с опозданием кивнула. Теперь, что бы эта женщина ни совершила – и что бы ни замыслила, Иоана сочувствовала ей. Когда принесли горячее пряное вино, Иоана с удовольствием взяла в ладони кубок и отхлебнула. А Валерия Берчени вдруг повернулась к сыну – и негромко, как полная хозяйка в этом месте, попросила: - Оставь нас с госпожой Иоаной вдвоем, дитя мое… И удали отсюда всех слуг. Граф сразу же все понял. Он поднялся с места, поклонился обеим женщинам и растворился в полумраке, который царил в этом зале неизменно. Когда венгерка и валашка остались наедине, баронесса взяла Иоану за руку – и заговорила, делясь с нею теплою силой своего прикосновения и своего голоса. - На нас, женщинах, первородный грех, и мы несем на себе эту тяжкую вину до Судного дня – но именно мы, женщины, порою служим самым действенным орудием Господа, когда он переменяет судьбы мира… Я вижу, что вы понимаете меня, милая Иоана. Бог судил вам оказаться ныне в этом месте, подле моего сына – чтобы два наших славных рода, подав друг другу руки, больше никогда не разняли их! Мы поможем побрататься и нашим великим государствам, дабы те объединенной мощью наконец сокрушили Турцию! Она теперь вовсе не так сильна, как это может показаться! Баронесса сделала несколько больших глотков вина и замолчала, оглаживая узоры на серебре и каменья, вделанные в сосуд по ободу. Иоана тоже молчала, стискивая свой кубок, обуреваемая сильнейшим волнением. Чего могла она потребовать, каких доказательств княжеской крови – и нужно ли это? - Госпожа, - наконец с робостью произнесла валашка. – Я не знаю, вправе ли я просить вас… Валерия Берчени рассмеялась, откинув голову на спинку кресла, отчего покрывало отлетело назад, приоткрыв седые волосы. В этих волосах, как оказалось, кое-где еще остались темные пряди. - Вы вправе – и только вы! – тихо воскликнула баронесса. – Я расскажу вам все, потому что такой женщине нужен прямой и ясный ответ, твердое руководство к действию – в этом вы похожи на меня... Она помолчала, склонив голову на сложенные поверх кубка руки, точно собираясь с духом перед лицом исповедника. Иоана молчала тоже, призвав все свое терпение. - Это случилось в июне в Вышеграде, двадцать девять лет назад, - начала баронесса, глядя в огонь. – Мне было четырнадцать лет, и меня недавно представили ко двору… где я блистала! – негромко воскликнула она. – Тогда гремели турниры не чета нынешним, при молодом Корвине, для которого ристалище – такая же забава, как танцы или состязания поэтов! И немало рыцарей, можете мне поверить, сломали копья во славу Валерии Андраши! Двое даже расстались с жизнью, сражаясь за мою улыбку. Иоана содрогнулась и подумала, что никогда вполне не поймет обычаи западного рыцарства… как и себялюбивую кровожадность благочестивых знатных дам католических стран. - Это был дикий человек, пламень на коне, - продолжила баронесса после небольшого удовлетворенного молчания: теперь, несомненно, подразумевая своего прельстителя. – Дан не имел никаких манер, что так пленяют женщин – и которые так пленительны в моем сыне… Но он побил всех своих противников, и сделал это словно играючи. Я была восхищена, и хотя валашский князь сражался не ради меня, а ради своего прославления, я подошла к нему после турнира и пригласила его, от имени отца и брата, оказать нам честь и посетить наш замок. Мы всегда приветствуем доблесть и высоко ценим православных союзников, защищающих нас от стольких бедствий… А род Данешти еще старше и благороднее рода Дракулешти, как вы, конечно, должны знать. Иоана сокрушенно покачала головой, догадываясь об окончании этой истории. Но как она может знать, что слова баронессы правдивы? - Мы устроили великое пиршество в честь столь знатного гостя, - продолжила Валерия Берчени, слегка улыбаясь: серые глаза поблескивали, как доспехи крестоносца. – Наше вино так понравилось валашскому князю, что, когда его проводили в постель, он едва держался на ногах. Я сама проследила, хорошо ли его устроили... Венгерка залпом допила свое вино. Потом кубок скатился с ее колен и, со стуком упав на пол, остался лежать, тускло поблескивая в каминном пламени. - Рыцарям иногда согревают постели служанки, - спокойно продолжила баронесса: только вздрагивали высохшие руки, сжавшиеся в кулаки. – Должно быть, Дан с пьяных глаз принял меня за служанку! Впрочем, я не могу судить, что он замышлял и что виделось ему, когда он схватил меня и подмял под себя, точно медведь… Я не успела закричать – и не сумела воспротивиться, ведь я была девственна, а он силен как трое наших лучших поединщиков сразу! Не знаю, как он не задушил, как не сломал меня… Валерия Берчени всхлипнула, но тут же овладела собой. - Потом он сразу же заснул – а я осталась лежать подле него, растерзанная, опозоренная навек. Однако, вознеся молитву Иисусу, я собралась с силами и поднялась с княжеского ложа, на котором осталась моя кровь. Глубоко страдая от боли и стыда, я убежала в свою комнату и там плакала, пока не охрипла; моя камеристка, к счастью, ничего не поняла, только приписала все грубости валаха, к которой мы не привыкли у себя, а нежная душа девицы Андраши – тем паче... - Боже мой, - сказала Иоана. – Неужели все и в самом деле было так! Баронесса взглянула на нее так гневно, точно была священник, которому солгали на исповеди. - Вы сомневаетесь в моих словах? - Да, - напрямик ответила Иоана. Баронесса поджала губы, потом отвернулась от собеседницы – венгерка высоко подняла голову и засмеялась ледяным смехом. - Послушайте же, что было дальше, наутро! Когда ваш князь проспался, я опять, тайком, пробралась к нему в комнату, чтобы наедине потребовать от него удовлетворения, какое он только мог мне дать. Я никому ничего не сказала, ведь я могла навлечь неизбывный позор на весь дом Андраши! Но святые помогли мне, когда я вновь проскользнула к Дану: я застала его одного, еще беспомощного, в постели! Я предъявила ему доказательства его преступления! Баронесса рассмеялась коротким смешком. - Поняв, что он сотворил, этот дикий вепрь плакал передо мною и бил себя в грудь! – с неистощимым изумлением и удовольствием произнесла она. - Вообразите себе, дитя! Дан говорил, что готов ответить за свой грех головой… но на что мне была его голова! Иоана вообразила себе все это – и подумала, что если только слова баронессы были правдивы хотя бы наполовину, она с юности обладала железной волей, умом и расчетливостью монарха. Валерия Берчени горделиво восседала в кресле, глядя перед собой, как победительница, - раскинув свое широкое бархатное платье, сшитое из черных и темно-бордовых ромбов: справа и слева одеяние украшал герб Андраши, золотой коршун, устремляющийся вниз. Иоане показалось, что поверх ее белого монашеского покрывала заблестел королевский венец. - Столь тяжкий грех и в самом деле смывается только кровью – но крови валашского князя я не могла взять; и не могла бы взять ее, не открыв моей семье всего, - продолжала Валерия Берчени. – Подобное бесчестье может быть заглажено единственно законным браком – но и брака Дан мне не мог предложить, потому что был уже женат! Но он поклялся мне… что не забудет меня и того, что забрал у меня: и оставил в залог свое кольцо. Баронесса опустила руку в глубокий карман платья – и когда извлекла ее, на ладони старой женщины очутился золотой перстень с печаткой. - Дракон, - прошептала Иоана благоговейно, проводя пальцем по изгибу спины: каждая линия была преискусно вырезана в черном агате. - Знак Влада Басараба, происходившего из рода Данешти и принявшего имя Дракул, - знак отца нынешнего господаря! – с торжеством негромко воскликнула баронесса, приобняв собеседницу за плечи и улыбаясь ртом, в котором почти не осталось зубов. – Этой печатью можно вершить государственные дела! Поистине, Дан оказался столь же неразумен, сколь и необуздан! Она вздохнула, играя бесценным подарком. Иоана следила за этим как завороженная. - Он уехал, так и не объяснившись ни с кем, кроме меня, его жертвы, - и я промолчала; мы, он и я, спасли честь нашего рода. Но я дала обет… да, я дала обет Господу, что Валахия ответит Венгрии за преступление одного из своих князей: деяния великих людей никогда не проходят бесследно. Баронесса прикрыла глаза, и старое лицо ее задрожало не то от торжества, не то от муки. - А в скором времени я поняла, что ношу под сердцем дитя. Я скрывала это, пока было возможно; первая обо всем догадалась мать… и она ничуть не винила меня, святая женщина! Она сокрыла меня от гнева отца и брата. Я жила затворницей до родов, вынашивая сына в своем чреве, а его великое будущее – в своем сердце… Валерия Берчени коснулась сначала чрева своего, а потом – сердца. Ни то, ни другое никогда не знало любви. Немолодой голос ее задрожал, когда она заговорила снова: - Наконец на свет появился мой Бела, мой маленький король. Я всегда любила его больше, чем всех остальных своих детей, и нисколько не раскаиваюсь в этом - ибо именно в старшем сыне вижу величайшую одаренность и величайшую будущность. Бела был ответом на мои мольбы, тем ответом, который Данешти и Дракулешти придется держать перед нами! Валерия Берчени подняла руку и стиснула в кулаке перстень Дана. - Я виделась с Белой так часто, как только могла, еще при жизни моего мужа. Этот брак был поношением имени Андраши – но слухи о моем положении просочились за стены замка и разошлись слишком быстро и слишком далеко… Ведь вы знаете, дорогая, как всегда легко опорочить женщину - и особенно первую красавицу среди придворных дам! От меня отказались почти все искатели… кроме того мерзкого человека, который в конце концов и получил на меня супружеские права. Но вот уже восьмой год, как я свободна. Восьмой год, как я могу изливать на Белу столько любви, сколько пожелаю; барон всей душой ненавидел моего прекрасного сына, как вы легко можете себе представить… Баронесса глубоко вздохнула, глаза засияли, как в юности, - а Иоана снова про себя простила венгерке все, что та содеяла. - Я готовила мое дитя к тому часу, который наконец настал! Бела – лучший наследник престола, какого может в годину бедствий получить ваша Валахия… и я отдаю его Валахии и вам, Иоана. Валерия Берчени раскрыла ладонь и протянула Иоане перстень. Побледневшая валашка стиснула подлокотники кресла и приподнялась – потом опустилась обратно, не отрывая глаз от сверкающего кольца. Кто мог знать, сколько правды в словах этой женщины? Конечно, такая, как она, сделает и скажет все, что угодно, дабы возвести сына на трон! Но произнесла Иоана совсем не то, что намеревалась. - Мой муж побил вашего сына на турнире перед лицом короля! Уста баронессы тронула улыбка. Она нисколько не разгневалась. - Разве Бела не показывал вам своих наград, полученных на турнирах, где он сражался со славнейшими рыцарями Венгрии? Вашему мужу повезло. Достойных противников графу Андраши найдется немного. "Так скажет любая мать, - подумала Иоана. – И турнир – это не битва без правил и без пощады для побежденного!" Но она еще раз посмотрела на перстень Дана, в котором была сосредоточена такая власть, - а потом накрыла бледную ладонь баронессы своей смуглой рукой. - Я принимаю ваш дар, госпожа. И две союзницы долго смотрели друг другу в глаза в тишине каминного зала – на устах обеих играли улыбки, которыми женщины говорят друг другу больше, чем государственные мужи, совещающиеся часами.