Орлиное гнездо

Иоана, сидя у окна, чинила свой порванный подкольчужник – и вдруг прервала работу, чутко вслушавшись: ей послышались чужие, тяжелые шаги… Конечно, дом этот был полон мужчинами; но она узнала поступь чужака! Боярская дочь вскочила на ноги, бросив шитье, и пригладила волосы. Она жалела, что под рукой нет зеркала. Хотя этому вошедшему едва ли есть дело до ее красоты – сейчас мысли всех мужчин в Брашове, а особенно гостей с запада, устремлены к войне и переговорам с валашским князем… Иоана услышала громкий мужской смех и иноземную речь; отсюда валашка не могла распознать языка, хотя он был ей знаком, но вдруг начала сердиться. Почему гостя не ведут знакомиться с нею – знатною госпожою и хозяйкой этого дома? Неужели Андраши стыдится ее? Или прячет? Но ведь он, несомненно, говорит с человеком, посвященным в их дела? Только она успела это подумать, как дружные шаги приблизились, и вошел ее возлюбленный, смеющийся, прекрасный. Даже чернота на месте переднего зуба -единственное его несовершенство, видное лучше всего именно в минуты торжества, когда он улыбался или смеялся, - теперь казалась Иоане хороша. А следом за Андраши вошел чужак – старый, но мощный человек, с благородными чертами рыцаря, с коротко стриженными седыми волосами, аккуратными тонкими усами и остроконечной бородкой, в дорогих и прекрасных доспехах. Доспехи эти посерели от дорожной пыли, а алый плащ был весь грязен – но не столько по краю, обвисая книзу, как у пешехода, сколько испятнан сверху донизу, как у лихого наездника. - Доброго вечера, госпожа, - низким сильным голосом, по-венгерски, но с иноземным выговором произнес удивительный гость, кланяясь ей. Потом старый воин выпрямился и воззрился на нее светлыми и ясными, как воды Дуная, глазами, в которых было только сознание своего достоинства и долга. - Любовь моя, позволь представить тебе нашего чешского друга и союзника. Вас здесь очень ждали, жупан, - взглянув на своего гостя, сказал Андраши. И тут Иоана догадалась, кто перед ней, и изумилась до крайности. Сам Ян Жискра! Кто бы мог подумать, что у "Черного наемника", матерого волка, окажется обличье лучшего из дворян! - Это моя жена, графиня Андраши, - сказал ее покровитель. Иоана, улыбнувшись этим словам, сама склонила перед гостем голову. – Жупан Жискра? – так же по венгерски спросила она. Тот еще раз коротко поклонился. - Большая честь для меня, - сказал чех. А потом прибавил без улыбки, совершенно неожиданно: - Я слышал, что вы прекрасно орудуете мечом, графиня. Вот умение, которое хорошо бы приобрести всем женщинам в наши дни! Иоана рассмеялась. Она чувствовала себя более польщенной, чем если бы он похвалил ее красоту. Жискра усмехнулся в ответ - и вдруг ей показалось, что ясные воды его глаз на миг затянула чернота. Валашка вдруг почувствовала, что этот человек ей совсем не нравится. И в самом деле – что должно быть на сердце у воина, который сражается равнодушно, верность свою оценивает в золоте, а сегодня убивает тех, кого защищал вчера? - Вы здесь по приказу его величества? – спросила боярская дочь. Жискра кивнул. - Да, - сказал он. Улыбнулся и заметил, посмотрев сначала на Иоану, а потом на графа: - Как же необычайно всеми нами располагает провидение! По воле Господа в последние дни со мною случаются самые удивительные встречи в моей жизни! Иоана засмеялась, скрывая тревогу. - А ваша жизнь была богата приключениями, жупан. - Не жалуюсь, сударыня! - усмехнувшись и залихватски подкрутив заостренный ус, ответил седовласый наемник. – Скучать не приходилось! - Иоана, - нежно и осторожно сказал Андраши, взяв ее за руки. – Жупан Жискра пробудет у нас эти несколько дней. Будьте нашим почетным гостем, - слегка поклонившись чеху, произнес он. Жискра кивнул: коротко, как очень нужный человек, которому просто отдают должное. - Весьма признателен! И тут Иоана догадалась о том, что могли таить под собою гостеприимство графа и уверенность чешского наемника, – и ей стало страшно. Если Матьяш Корвин сочтет ее возлюбленного угрозой или помехой, он со спокойной совестью может отдать Жискре приказ арестовать самого Андраши, как венгерского подданного, предъявив тому обвинение в истинных или вымышленных преступлениях против венгерской короны. Если только Жискра уже не получил такого приказа – и не выжидает подходящей минуты… - Прошу вас разделить с нами трапезу, - сказал Андраши. Того, с кем преломил хлеб, уже не назовешь врагом! Но ведь Жискра мог и не быть им врагом – он только выполнял приказы. - С удовольствием! Я только переоденусь с дороги, - чех кивнул Иоане. - Сударыня. Жискра быстро вышел. - Он слишком учтив для солдата, - заметила Иоана, оставшись с Андраши наедине. - Он ведь дворянин. Кроме того, прошел не только военную школу – а и ту же школу обхождения, что и я: при дворах разных королей, где он подвизался намного дольше, чем я, - ответил ей граф. – Но службу свою Жискра знает, будь уверена! - Я уверена, - усмехнувшись, сказала Иоана. – Даже слишком. Где расквартированы его черные чехи? - Здесь неподалеку, в казармах с наемниками самого города Брашова, - ответил Андраши. – Собственная армия Брашова невелика, поэтому содержания и места достанет всем. Кроме того, хозяева города уже оповещены, с какою целью прибыл Жискра, - и рады отдать его людям последнее. Венгр усмехнулся. - Ты думаешь, что и в самом деле?.. – спросила Иоана, не смея смотреть любовнику в лицо. Андраши крепко обнял ее. - Все идет к тому, любовь моя, - прошептал он. – Порфирородная и всеблаженная княгиня. Вот-вот уже зазвонят колокола, возвещая наш приход, и всякий враг наш будет насмерть бит… За ужином Жискра развеселился и разговорился. Это был человек с рыцарскими манерами, с собственными, однако твердыми понятиями о чести, но любивший поесть и выпить, как солдат, не знающий, когда еще придется как следует набить живот в следующий раз. - Послезавтра совет, - откусывая и прожевывая мясо, проговорил он. – На него Дракула явится как миленький, затем и пришел… почистит перышки, - тут чех усмехнулся. – Постарается предстать хозяевам города попригляднее. Да только это уже напрасная суета, трепыхаться нечего! Все решено, и сам он, пожалуй, понимает… - Вы думаете, жупан, - Дракула вот так, смиренно, даст посадить себя в клетку и отвезти к королю? – спросила уязвленная Иоана, перед глазами которой тотчас же встал валашский господарь, исполненный ума, силы и власти, как ни один человек, которого она знала в своей жизни. - Не смирится сам – мы его смирим, графиня, - пообещал Жискра, чью уверенность уже изрядно подкрепило выпитое вино. – Ян Жискра свое дело знает! Да и куда, скажите на милость, Дракула мог бы теперь податься, со своей жалкой горсткой солдат? Он дастся нам, потому что больше ему в Валахии делать нечего, это и дураку ясно! Такое поименование витязей Дракулы – и такое презрение к их силе оскорбило и Иоану, и Андраши; но оба промолчали. Чех опрокинул кубок и закончил, утерев губы и усы: - Впрочем, его апостолическое величество человек милостивый и мягкий – и Дракуле окажет княжеский почет! Хотя, будь я на его месте… Андраши положил руку на локоть гостя. - Я полагаю, жупан, что каждый из нас должен быть на собственном месте, - мягко проговорил он. – На том, которое предназначено ему Господом. - Аминь! Жискра, еще достаточно трезвый для религиозного сознания, икнул и осенил себя размашистым католическим крестом. Иоана и Андраши тоже перекрестились – и оба одинаково: справа налево. Иоана заметила это - и изумилась и испугалась сразу: еще и оттого, что жест Андраши увидел "Черный наемник". Ей показалось, что с Жискры мигом слетел весь хмель. Хотя, по-видимому, при исполнении обязанностей этот человек никогда не напивался. Вот и сейчас чех, холодно осмотрев обоих хозяев, поднялся с места и с совершенно сознательным выражением сказал: - Прошу прощения, господа. Я утомлен дорогой и с вашего позволения отправлюсь на боковую. Поклонившись графу и его невесте, Жискра, печатая шаг, как на параде, покинул столовую. Несколько мгновений Иоана и Андраши молчали, глядя друг другу в глаза; Иоана смотрела на жениха с испугом и укором. - Ты что сделал! - Я понял одно, - отвечал ей венгр. – Нельзя иметь одного бога для людей, а другого для себя: люди слишком часто требуют этого… но Господь не прощает, - прошептал он. Помолчал, склонив голову, и произнес: - Князь Дракула великий человек. - Как бы то ни было, - с мягким возмущением сказала Иоана, - ты сейчас можешь такими жестами погубить все, за что мы сражаемся! Ты хочешь быть государем, но государь не может так делать! Ее возлюбленный улыбнулся. - Жискра – это рука и воля короля, - сказал он. – Что бы он себе ни думал о нас, он не сделает ничего сверх того, что будет ему приказано. Не бойся! - Я не боюсь, - вздохнув, сказала Иоана. Она прижалась к нему, и любовники, обнявшись, долго сидели без слов. Иоана чувствовала, как рука князя-полукровки гладит ее по волосам, и думала, что он не принудит ее принять себя как мужа прежде времени – и даже не заговорит с нею об этом. Несмотря на то, что она публично отреклась от мужа и стала свободной... Беле Андраши тоже было непросто открыться ей – как телом, так и душою. Несмотря на все, что они испытали вместе: казалось, теперь стало даже труднее. На другой день знаменитый наемник сказал, что переедет от них к своим людям – ему нужно отдать кое-какие распоряжения и вообще приготовиться. Конечно, Андраши и Иоана не могли ничего возразить: да ведь Жискра, скорее всего, сделал бы так, даже не будь вчерашнего разговора. Но все равно – на душе у них было неспокойно. Но разве они жили когда-нибудь в мире? Только в беззаботном, беспамятном детстве - когда всякое любимое дитя чувствует, что покоится в объятиях Господа. Через день после приезда Жискры состоялось решающее сражение, вооружение для которого Дракула так и не успел себе выковать, – и валашский князь в сопровождении верных витязей, причастных к славе государя, как доброй, так и дурной, появился в зале, где собрались все хозяева города Брашова, в таком виде, точно явился с поля брани: точно уцелел после великого боя с великими потерями. Так и было. Но те, кто входил в городской совет, не сражались в великих боях – и смотрели смерти в лицо только тогда, когда к этому принуждала чужая, жестокая воля: когда смерть являлась к ним домой. И появление князя Валахии сразу же вскрыло раны, которые он нанес саксонцам собственной рукой. Когда он вновь предстал перед ними, с головы до ног в крови турок – возмутитель спокойствия богатой жизни посреди мрамора и дорогого дерева, сверканья драгоценных одежд и цепей, - немецким купцам снова представилось, будто эта кровь на доспехах Дракулы – их собственная. Враждебный ропот поднялся в зале, когда Дракула, с обнаженной головой, точно сдаваясь на милость, шагнул к длинному столу, за которым расположились саксонцы. Те, кто сидел ближе всего к валашскому князю, даже отодвинулись. Быть может, явись он перед ними в господарском блеске – в бархатном кафтане, усыпанном каменьями, в парчовой накидке, в шапке со страусиным пером, поверх которой был надвинут тяжкий обруч с многими низками жемчуга, - совет посмотрел бы на него более благосклонно? Если бы Дракула пришел один, без своих витязей? Но как такое могло бы быть? Теперь, как он ни выставляй себя, судьба отвернулась от князя Валахии. Его час пробил – еще тогда, давно, когда Дракула стоял и упивался величайшею казнью, которую учинил в жизни. Ныне время великих казней для него миновало. Корнел пришел к господарю в час, когда все от него отреклись, чтобы разделить с Дракулой его муки, - и сейчас стоял бок о бок с князем именно для этого. Если судит ему Господь, Корнел падет здесь мертвым, защищая свою веру, отечество и любовь, сплотившиеся для рыцаря Дракона в одном этом человеке; но пока хвататься за меч не было нужды. Пока его государь стоял, молча озирая зал, - потом валашский князь простер руки и тут же их уронил. Дракула опустил голову на грудь. Он понял, что эти люди, сидящие перед ним, не внемлют никаким словам о тьме с востока – они не видят, что оставили турки от его доспехов, не видят, сколько у князя осталось людей от некогда большого, непобедимого войска. Саксонцы видели только, что перед ними, побитый и униженный, потерявший всю свою силу, стоит владыка, которого они ненавидят всей душой, владыка маленького княжества, который возмутил весь мир, - и теперь они могут торжествовать над господарем Валахии, как он когда-то торжествовал над ними! Влад Дракула наконец поднял голову – и глаза его загорелись, быть может, в последний раз. Он открыл рот; и, быть может, речь его сразила бы расчетливых купцов. Но он не успел ничего сказать. В зале раздался топот многих пар ног – и вошел, в сопровождении нескольких стражников, нарядный, гордый человек в камзоле и кафтане, сшитых из клиньев разноцветной парчи, в бархатном плаще, сколотом на плече ослепительной бриллиантовой пряжкой. Драгоценный камень брызнул светом в воспаленные глаза Дракулы, и тот на миг зажмурился. Еще не успев опять поднять глаза на эмиссара, валашский князь услышал, как тот произносит обличительное слово. - Ты обвиняешься в бесчисленных и богомерзких преступлениях, князь Дракула! То, что ты творил в Валахии, известно всем! Но теперь перед нами свидетельство худшего из твоих деяний! Рука эмиссара красиво взметнулась над столом, и князь увидел, как по столу разлетелись письма, на которые саксонцы ошеломленно уставились. Дракула же только горько улыбнулся и опять повесил голову. - Перед нами предательские письма, написанные твоей рукой! – крикнул обвинитель. – В одном из них ты просил о военной помощи султана, обещая взамен даровать ему Трансильванию… Члены совета зашумели в негодовании; но тут венгр вскинул руку и торжествующе закончил, возвысив голос: - А вот в этом письме ты злобно и дьявольски сговариваешься с султаном о том, чтобы пленить самого короля Матьяша! Ты хотел на то золото, которое получишь от Брашова, нанять армию и захватить его величество короля, чтобы потом привезти его пленником в Турцию! Тут негодующие возгласы слились в общий яростный крик. Дородные степенные саксонцы вскакивали, сжимая кулаки, выкрикивали проклятия, некоторые даже плевали в сторону Дракулы, который был теперь - наконец-то! - беспомощен, смирен. Хозяева Брашова не понимали, что Дракуле достаточно сделать одно движение – и его витязи перебьют всех, кто находится в зале, несмотря на то, какая участь грозит им самим. Это была верность, скрепленная кровью бесчисленное множество раз. Но Дракула не двигался. Не двинулся он и тогда, когда зал наполнился чешскими воинами, одетыми в черные доспехи, подобно его собственным витязям, и вооруженными до зубов. Впереди их шел седовласый и седоусый воин в самых светлых и самых дорогих доспехах. - Князь Дракула! Именем короля, твоего сюзерена, ты арестован! – холодно сказал Ян Жискра, поглядев в глаза князю с ненавистью ко всему, что из себя представлял этот человек, – и ко всему, что из себя представляло православное христианство, которое он защищал. Дракула не двигался и ничего не говорил, без всякого выражения глядя "Черному наемнику" в лицо. - Ты арестован, Дракула! Сложи с себя свою корону! – торжествующе крикнул глава совета Брашова. И тут Дракула впервые за эти роковые минуты ожил, улыбнулся. Глаза его заблестели смехом. - На мне сейчас нет никакой короны, почтенные, - сказал он. – Или вы не видите? Эти люди ничего не видели – видели перед собою только неслыханное чудовище, которое они травили, как травили бы чудовище. О том, что станется со всем христианским миром после того, как князя Цепеша затравят, никто сейчас не задумывался. - Взять его! – бросил Жискра, видя, что более ждать нечего. И чехи кинулись на князя; тот так и не оказал никакого сопротивления. Витязи, растерявшиеся от такой покорности, точно весь боевой запал господаря куда-то вмиг исчез, потух, попытались защитить Дракулу. Произошла короткая яростная схватка, в которой знаменитые черные бойцы показали свое искусство: оно оказалось равным искусству валахов. Несколько воинов погибло с обеих сторон; а потом валахи осознали, что князь действительно сдается в плен, и вместе с ним прекратили сопротивление. Их быстро обезоружили и скрутили. Корнел защищал своего князя с безумством отчаяния – и, даже увидев, как черные чехи валят на пол и вяжут последних витязей, не выпустил из рук меча. Отбиваясь от нескольких солдат сразу, витязь увидел, что к господарю пробился враг; и вот уже двое, трое навалилось на его князя. Чехи с яростью схватили Дракулу за плечи, потом выкрутили ему локти и пригнули книзу, ткнув лицом в стол. А потом Корнел ощутил тупой, тяжкий удар по голове. "Господи, дай силы отмстить", - только и успел подумать он; и потерял сознание.