Орлиное гнездо

Они въезжали в город торжественно – строем гордых, победительных латников: никто из тех, кто мог держаться в седле, уже не помнил о своих ранах. Полоскались на ветру сбереженные стяги, и выше всех – два ярчайших, алых знамени: стяг Белы Андраши, золотой коршун, и стяг Иоаны, серебряный орел на католическом кресте. Албу был все еще слишком слаб, и знамя Иоаны вез Мареа, второй охранитель некоронованной государыни. Пока еще некоронованной – но те, кто опускался на колени на улицах Тырговиште при виде победителей, уже видели на ней венец. Сопротивления почти не оказывали – те, кто мог его оказывать, были или безжалостно перебиты, или ранены: остальные же, будь то турки или валахи, уже представляли за спинами завоевателей несметные полчища венгерского короля. То, что Корвин вступил в дело всерьез, не оставляло сомнений. Иоана выступала обнажив голову: не то из презрения к опасности, не то по странному капризу – чтобы никто не усомнился, что она женщина: и вид воительницы в черных латах, на черном боевом коне вызывал именно тот благоговейный ужас, которого она ждала. Даже вид Белы Андраши, венгерского рыцаря, который должен был вознестись князем Валахии, вид собственной крови на его светлых латах не так поражал зрителя. Бок о бок будущие князь и княгиня проехали по главной улице – они направлялись к господаревым палатам: навстречу Раду Дракуле. За его короной. - А Раду Красавчик все так же сидит в своей норе и трясется, - процедила Иоана, краем глаза увидев, как справа зашумели люди и всплеснулись руки – не то приветственно, не то с угрозой. – Ничего удивительного, что мой народ, побыв под этим турецким наложником всего несколько месяцев, предал его в наши руки! Какой прок моим храбрым сородичам в таком князе! - Погоди, Иоана, не горячись! – тихо воскликнул Андраши. – Ты еще не видела его! Будь осторожна! Иоана только рассмеялась. Потом обернулась к своему знаменосцу. - Мареа! Выше стяг! – приказала она. – Пусть Красавчик увидит, кто жалует к нему! И высоко взлетел распятый орел – распятый торжествовал над своею смертью: как воин, преодолевший себя во имя любви к тем, кого он отстоял. Победители въехали в ворота дворца: те уже были открыты – с турецкою готовностью подольститься, чтобы потом воспользоваться минутой и восторжествовать. Но покамест торжествовали христиане – над своим же собратом, православным князем. - Ну-ка, где же ты, Красавчик? – пробормотал Андраши сквозь зубы, приподнимаясь в стременах. – Покажи-ка нам свое личико! И в самом деле любопытно посмотреть, каков ты есть! Узурпаторы остановились перед дверями, в которые Иоана когда-то входила, направляясь на расправу к Владу Цепешу. Раду Дракула по-прежнему не показывался. - Мареа, - приказала Иоана прежде, чем ее повелитель снова открыл рот. – Передай кому-нибудь другому мое знамя, а сам иди и позови князя Валахии! Если он до сих пор не изволит выйти к нам! Мареа поклонился и передал стяг одному из валахов. Он только спрыгнул на землю, как в палатах господаря раздались гулкие быстрые шаги – а следом появился и тот, кого им так не терпелось увидеть. Господарь Валахии был облачен в доспех, прекрасный немецкий доспех, а в руке держал меч – искривленный турецкий меч. Голова его была непокрыта, и победители смогли удостовериться, что молва не зря называла Раду Дракулу прекрасным, – он и в самом деле был прекрасен: и пронес свою красоту невредимой через все битвы, сотрясшие его родину. Он был выше и стройнее старшего брата, намного уже его в плечах – но это только придавало сложению Раду соразмерность, какой недоставало Владу Дракуле; к тому же, Влад Цепеш выглядел значительно старше своих лет, а брат его – значительно моложе. Темные волосы молодого князя волнами ниспадали на плечи, а благородное лицо было бы совсем юным, если бы не аккуратная бородка, окаймлявшая рот на турецкий манер. Сейчас на нежных щеках властителя Валахии пылал румянец, а голубовато-зеленые глаза смотрели по-детски сердито. Иоана улыбнулась бы этому зрелищу, если бы Раду Красавчик не открыл рот: и тогда прекрасные черты исказились, как у чудовищно избалованного ребенка, которому вдруг отказали в удовлетворении каприза. Голос его был высоким и молодым, но в нем звенела ненависть: - Как смеете вы, венгерские собаки, вторгаться в мои владения? Подъятый меч его указал в грудь Иоане. Ее свита схватилась за оружие; но Андраши крикнул: - Не сметь! Он ничего не сделает! Потом узурпатор сказал, обращаясь к Раду: - Это более не твои владения, князь Дракула! Именем твоего сюзерена, пресветлого короля Матьяша Корвина, ты низложен! Андраши говорил смягченным голосом, точно увещевая ребенка, - и это, должно быть, взбесило валашского князя окончательно. Раду чел Фрумош шагнул к венгру и пронзительно крикнул: - Венгерский король мне не сюзерен! А ты – жалкий раб и подголосок своего Корвина, вместе с этой шлюхой!.. Он занес меч; но обрушил его не на Андраши. С проворством, какого от него не ждали, Раду Дракула повернулся и бросился на Иоану. Воительница успела отпрянуть, конь встал на дыбы – и меч вонзился ему в грудь. Брызнула кровь, обагрившая лицо князя; а тот ухмылялся, как ни в чем не бывало. - Жаль, не достал тебя! Казалось, эта маленькая месть успокоила его; конь под Иоаной захрипел, споткнулся, и Иоана спрыгнула на землю прежде, чем издыхающее животное упало и увлекло ее за собой. Андраши уже был на земле. Он смотрел на Раду с застывшим от ненависти лицом – отражением лица Красавчика. - Я бы убил тебя за это, хоть ты и князь Валахии, - сказал венгр. – И пощажу тебя только из почтения к твоему славному роду! - Еще бы ты меня тронул, - надменно, точно до сих пор не понимая своего положения, отвечал князь. Раду Дракула взглянул на Иоану и плюнул в ее сторону; несколько мечей мгновенно обратились на него, но тут уже Иоана крикнула своим воинам: - Не троньте его! Она печально улыбнулась, глядя, как вздрагивает в агонии тело ее коня. - Это мелкая месть, - прошептала Иоана. - Мы пришли за твоей короной. Отдай ее нам, - уже спокойнее сказал князю Андраши. Раду рассмеялся, точно в последний раз показывая свой нрав. - Найди ее сам! Андраши кивнул. - Хорошо, - сказал он, точно только того и ждал. – Мы обыщем дворец, а если не найдем короны, спросим с тебя! Взять его! – с неожиданной свирепостью приказал он своим воинам; Раду Дракулу тотчас схватили за руки. Он не сопротивлялся. - Отведите его покамест в дворцовую тюрьму, но обращайтесь хорошо. До поры до времени, - многозначительно закончил Андраши, взглянув на валаха. Он взмахнул рукой. – Прочь его! Раду Дракулу увели; он временами спотыкался и подволакивал ноги, повисая на руках стражников, точно привычно доверяясь чужой опеке, но больше не бранился и не упирался. Корона отыскалась в скором времени – в тронном зале, под самим троном, занавешенная его камчатным покровом. Что хотел показать этим Раду Дракула? Конечно, не спрятать венец, - это было бы глупо, чего не мог не понимать даже и такой правитель; должно быть, Раду хотел напоследок показать, что волен поступить с этим знаком высшей власти как угодно. Какой детски восточный жест! Для Белы Андраши наступил миг высшей радости – высшего блаженства, сравнимого с любовным торжеством над избранницей. Валахия принадлежала ему! - Валахия принадлежит мне, - прошептал он, страстно глядя на свою подругу. - Будет принадлежать, государь мой, - если только тебя коронуют. Ведь ты еще даже не православный христианин! – заметила Иоана: теперь настал ее черед урезонивать разгорячившегося соратника. Он повернулся к ней, грозный, исполненный величия, - и они посмотрели друг другу в глаза. Иоана сухо улыбнулась. - Как - ты по-прежнему желаешь перекреститься в православную веру на глазах у всех людей Тырговиште? Или будешь угрожать архиепископу мечом? Андраши долго молчал. Потом он положил руки ей на плечи, и лицо его смягчилось; их лбы соприкоснулись. - Нет, Иоана, - тихо сказал он. – Угрожать не потребуется. Я христианин, а это здесь теперь главное! Венгр помедлил. - Иоана, я сейчас соберу людей и пойду в Бисерика-Домняскэ. Говорить с Божьими слугами. Они услышат меня. Андраши прервался, а потом улыбнулся ей и поцеловал в лоб. - Дорогая, поручаю тебе столь же важное дело – подыщи для нас наряды, в которых мы можем обвенчаться. Думаю, в дворцовых кладовых еще достаточно платьев, которые подойдут для такого случая! - Теперь платья не так важны, как важна суть, - страстно сказала Иоана, сжав руку в кулак. – Ныне как никогда важна суть! Она стояла перед ним в своих черных доспехах, с мечом в руке – изумительное, небывалое видение языческого прошлого или знамение самых грозных для христианства времен. Андраши улыбнулся – ласково, печально, само благородство и мудрость, сошедшие с небес. - Платья всегда были - и остаются очень важны, любовь моя. Платья отыскались без труда – та христианская челядь, которая еще уцелела в палатах господаря, охотно показывала победительной посланнице Венгрии, где найти все, что нужно. Одежды, принадлежавшие братьям, отцам и дедам князей из рода Басарабов, не уступали, а то и превосходили богатством и тонкостью отделки наряды венгерских королей. Валахия славилась восточной любовью к яркости и пышности одежд, заставляющих тех, кто низок и черен, склоняться перед тем, что им недоступно, и лежать во прахе. Лучшая парадная одежда, которая могла бы подойти человеку роста и сложения Белы Андраши, оказалась тронута тлением: но это было ничто перед черно-багряной красотой переливчатого бархата и атласа, блеском камней, золотом и серебром трансильванской вышивки. Нашлось и платье для невесты – светлое, с золотом и серебром, совершенно целое, и сшитое точь-в-точь на Иоану. У нее екнуло сердце при мысли, что в этом самом наряде могла венчаться горемычная Елизавета, которая была так же сложена, как и она, и почти такого же роста. Будущая государыня позвала слуг и приказала приготовить ванну – себе, а как возвратится ее жених, то и ему. Душистое мыло, масла и благовония, которые, по-видимому, очень любил Раду Красавчик, нашлись в избытке. Когда возвратился Андраши, он увидел Иоану благоухающей, прибранной, с косами, свившимися кольцами на висках и прикрытыми тончайшим белым покрывалом, в женском платье из богатого зеленого шелка, который очень шел к ее глазам. Такая перемена несказанно обрадовала его. И у него нашлось, чем порадовать невесту. - Архиепископ только спросил – христианин ли я, - произнес венгр. – Я поклялся в этом на кресте и на Библии. Я сказал, что у меня православное сердце, и предъявил перстень Дана и печать моего короля. Он в волнении прервался. - Владыка пресек мои дальнейшие слова, сказав, что считает это достаточным для полного признания моих прав, – прибавив, что после Раду Красавчика готов помазать на княжение и не такого благочестивого и благородного человека, как я… Иоана рассмеялась. - Прими ванну и оденься, как это подобает, государь, - сказала она. – Думаю, ты сегодня же станешь князем, а следом за этим и моим мужем! Коронация была не так торжественна, не так всеохватна, как мечталось до сих пор Иоане, - лился свет сквозь разноцветные стекла собора, раскачивались кадильницы в благовонном дыму, тянули славословия низкие голоса певчих, но собор не был полон и наполовину. Пришли все их валашские бояре, которыми позволили это раны, явилась и горстка знатных людей Тырговиште; также пришли и католики – из военачальников Андраши. Но даже все вместе эти дерзкие высокие господа составили совсем небольшую армию. Албу тоже стоял здесь, хотя ему было худо и сильно болела голова, – но торжества своей княгини он пропустить никак не мог. Помазание Белы Андраши не было народным торжеством, народным делом. Над этим народом власть в смутные годы сменялась слишком часто, и вера властителей слишком разнилась, чтобы войти к простым людям Валахии в сердце. Из всех князей последних лет овладеть сердцами подданных смог только Влад Дракула – и беспощадною своей любовью к людям, и страхом перед собою, и страданием за всех… После того, как на победителя была возложена корона и все пали перед ним на колени, свершилось и его венчание: тогда на колени стал он сам, рука об руку с боярской дочерью, по праву разделившей с ним честь и славу. На головы им возложили венки из золотых листьев – и Иоане вместо сияющего счастьем лица супруга представлялся лик Иисуса: помолодевшего, потому что Бела Андраши сбрил бороду, оставив только усы, в венце славы вместе тернового венца; еще лучше, еще краше Спасителя. Он поцеловал ее, подняв покрывало, и Иоана засмеялась и заплакала сразу… Потом все отправились во дворец и сели за пиршественный стол – совсем скромный стол; но они не сознавали, что едят, что пьют, а только глядели друг на друга и улыбались с выражением людей, очутившихся во сне. Никто, казалось, до конца не верил, что это взаправду. В брачном покое для государя и государыни приготовили пышное ложе, льняные простыни и шелковые покрывала, застилавшие перину из гусиного пуха. По углам кровати, в изголовье, горели свечи. Иоана задолго до ночи осталась одна – в длинной шелковой рубашке, в сафьяновых восточных туфлях, новобрачная долго расчесывала волосы; она то садилась на ложе, то вскакивала и снова принималась расхаживать по спальне. Иоана простирала руки, будто бы обнимая желанную грезу, ощущая на своих устах поцелуй любви… потом роняла руки и опускала голову, принимаясь не то браниться, не то молиться. О, как ей было томно, трудно! - Поскорей бы ты пришел! Или вовсе не приходил, мука моя! – шептала она, сжимая кулаки. Какие неженские руки! Какая доля! Двери со скрипом отворились и снова затворились. Иоана вздрогнула и отступила от человека, приближавшегося к ней с пламенем во взоре. Когда Бела Андраши подошел на расстояние нескольких шагов, она медленно подняла руку и наставила ее ему в грудь; ее супруг и государь замер, и они взглянули друг другу в глаза. - Что? – спросил Андраши, поднимая руки, чтобы обнять ее: трепетно, благоговейно. Иоана резко мотнула головой и схватила его за ищущие руки. - Я солдат снаружи, - сказала она; голос ее охрип, и Иоана кашлянула. – Я привыкла быть воином, привыкла к грубости, но это только снаружи! А женское мое естество теперь… теперь еще нежнее, чем было, - прошептала она. Иоана задыхалась. Ей было очень страшно, что ее не поймут – что мужчина, которому она отдана навеки, ее не поймет. Но валашский князь кивнул и взял ее за подбородок, печально и ласково улыбнувшись. - Да, - сказал ее возлюбленный. – Я прекрасно понимаю. Ты боишься меня… - Я боюсь, и только тебе, сейчас могу признаться в этом… когда мы вдвоем, - резко сказала Иоана; на глаза ей навернулись слезы. – Я чувствую себя так, точно опять стала девственницей! Она уткнулась лицом в плечо мужу, и не увидела, как широко распахнулись глаза Белы Андраши при этих словах; но потом он прошептал: - Ты девственница для меня. Я буду любить тебя как святыню… - Ты знаешь меня, - прошептала Иоана. Венгр покачал головой. - Нет, еще не знаю, - Иоана зарылась лицом в его длинные душистые волосы, - но я сейчас познаю тебя… - Наклонившись, он легко подхватил возлюбленную под колени и понес на ложе. Он уложил ее и склонился над нею, лаская ее волосы и глядя Иоане в глаза. Ее супруг улыбался. - Мои руки все еще грубы, - прошептал он. – Масла еще не смягчили их настолько, чтобы ласкать тебя там, где тебе так не хватает нежности… Но мои уста заменят их… - Мне жарко, князь, - прошептала Иоана, краснея и изгибаясь на постели, точно пытаясь вывернуться из его объятий; потом она обняла его, но ее руки тотчас упали снова. - Сейчас ты запылаешь как костер, - улыбаясь, пообещал Андраши, сжимая и лаская ее тело через сорочку. Когда он стал стягивать рубашку с ее плеч, Иоана сама приподнялась, чтобы позволить обнажить себя до конца. Андраши замер, впервые увидев ее нагой, - а она прошептала с улыбкой, не открывая глаз: - Хороша ли я для тебя? - Среди всех цариц, среди всех царств никогда не было и не будет женщины, подобной тебе, - прошептал ее супруг. Иоана распахнула зеленые глаза – и, улыбнувшись счастливо, притянула его к себе. - Вкуси от меня, если хочешь… Он со стоном припал поцелуем к ее смуглому плечу. Иоана обнимала его, гладя его волосы и плечи, - а любовник наслаждался ею, с каждым мгновением все больше, все ненасытнее. Его вздохи и стоны, жаркое дыхание и жаркий бесстыдный рот могли бы испугать жертву его любви: но она уже очутилась в той стране, где нет места страху. И когда возлюбленный лег на нее, она затрепетала от восторга и крепко прижала его к себе. - Я сейчас сгораю… - прошептала Иоана. – Мы сгораем вместе… - Я люблю тебя, и сейчас мы станем едины, - прошептал князь, пожирая ее взглядом. Он ощутил себя так, точно и в самом деле овладевает девственницей, - Иоана вскрикнула, и слезы полились из ее глаз. Он уже не понимал, боль или наслаждение дарует ей, - но Иоана страстно прижала его к себе, обняв руками и ногами, и все мысли покинули его, осталась только власть над нею, только любовь. Они наконец стали едины – и властелин потерял себя в безбрежной любви; раба же вознеслась, жена обрела себя… Потом он перевернулся и притянул Иоану себе на грудь, обессиленную, обеспамятевшую. - Я все же причинил тебе боль, - прошептал Андраши. – Прости! - Я так ждала… тебя, - прошептала Иоана в ответ. – Тебя всего… У нее вырвался резкий смешок. - Я никогда не думала, что так любят святыни! - Только так и любят, - пробормотал он, будто в бреду. – Больше любить нельзя! Иоана приподнялась над ним и обхватила его лицо ладонями; поцеловала раз, другой. Она снова плакала. - Любовь моя… Милый! Супруг обнял ее, накрыл ее обнаженные плечи шелковым одеялом. - Спи, Иоана. Спи, моя дорогая! Он погладил ее по щеке. - Клянусь, что больше никогда не доставлю тебе страданий! - Клясться… грех, - пробормотала Иоана, прижимаясь щекой к его груди и улыбаясь. Он замер, закрыв глаза, ощущая ее в своих объятиях, - саму жизнь! - Нет, не грех, - серьезно сказал Андраши. Иоана уже спала и не услышала его.