Орлиное гнездо

Когда Василика проснулась, она поняла, что проспала очень долго. Как будто выпила макового зелья, которым сама когда-то поила княгиню по ее приказанию – для спокойного сна… Голова была тяжелой, а перед глазами все отливало красным. Валашка поднялась и подошла к выходу, раздернула полотнища – и ее тут же всю пробрал холод. Хотелось есть; жаровни были потушены, и шатер давно простыл, а ее покровитель, конечно, ушел… Но когда Василика вернулась назад, ее точно в спину поразил громкий голос. - Куда ты направилась? - Я никуда! Я только осмотреться! – торопливо откликнулась она, изумляясь, как это Штефан так быстро понял, что она куда-то пошла. Потом Василика увидела, что перегородка отодвинута - немного, но достаточно, чтобы следить за всеми движениями на женской половине. Василика опустилась на колени и с великой осторожностью заглянула на хозяйскую половину. - Я голодна, - робко сказала она. Ей хотелось выйти еще и по другой нужде – но пока ее хозяин тут, лучше об этом забыть. - Сейчас принесут еду, - ответил турок, который был занят какой-то работой и даже не поднял головы, разговаривая с ней. – И нечего тебе осматриваться, я буду сам говорить все, что нужно! И тут Василика с изумлением поняла, что Абдулмунсиф шьет – игла так и мелькала перед лицом. На коленях турка блестели дорогая кожа и мех. - Ты сам занимаешься шитьем? – спросила она, не в силах удержаться от вопроса. Штефан отложил работу и поднял голову. Яркие голубые, северные глаза изумили ее на этом восточном лице. Василика даже не могла сказать, чем лицо Штефана восточное, - эти неверные порою так походили на них самих! И все же отличались от них, как небо от земли! - Что тебя удивило? – спросил турок после долгого молчания. - Я думала, господин… что ты состоял при султане, - сказала Василика, понизив голос до шепота. - Так и есть, - невозмутимо ответил Абдулмунсиф. – Каждый мужчина в нашей стране должен владеть ремеслом… для черного дня! Никто не может знать, как повернется к нему судьба! Василика изумилась снова, еще больше. Их боярам, господам Валахии, было далеко до такого смирения. - Что еще? – спросил турок, видя, что пленница продолжает смотреть на него. Василика покачала головой, и тогда он опять склонился над работой. Девица прошлась по своей половине, потом села на шкуры и подушки, служившие постелью. Потом опять встала и окликнула его. - Что? – отозвался Абдулмунсиф; и, даже не видя его теперь, Василика поняла, что глаза ее господина сверкнули нетерпением. - Мне тоже нужно будет шить! – чуть не плача от смущения, сказала девица. – Мне нужна игла, нитки, а еще гребень для волос! - Хорошо, - ответил турок. – Ты все получишь. Василика принялась расплетать, а вернее – раздирать косу: она давно высохла, но свалялась как шерсть. Василике страшно было подумать, как вдруг придется говорить с этим человеком… или с другими мужчинами здесь… о том, что настигает женщин каждый месяц и что неизменно приходило к ней, несмотря на все тяготы войны. Нет - чем сказать ему, лучше умереть. Придется просить о помощи кого-нибудь из слуг, здесь ведь есть валахи! Но если Абдулмунсиф заметит, что она говорила с чужими мужчинами, он ее попросту убьет! "Все под богом ходим", - подумала валашка. Абдулмунсиф и без того безумец, а смерть в такие страшные дни может забрать любого из них, когда угодно! Василика решила, что сойдется с кем-нибудь из сородичей, которого пришлют ей прислуживать: быть не может, чтобы здесь не нашлось добрых валахов, христиан! И среди простых людей таких встретить куда верней, чем среди господ, - сколькими бы ремеслами те ни владели! Вскоре Штефан ушел. Василика угадала это по движению теней на полотне: вот, значит, как он следил за ней! Через некоторое время к ней пришел слуга, который принес белых лепешек и вина. Василика нечасто ела так сладко, хотя и была княжьей отроковицей! - Погоди, - она остановила слугу, у которого, как ей показалось, было простое, доброе лицо; но когда Василика заговорила с ним, по этому лицу прошла тень страха. - Что угодно госпоже? Это был валах – он выговаривал слова на ее родном языке так же чисто, как она сама. Но это был и чужак. Валахи никогда не смотрели так робко, никогда не чурались своих! - Я не госпожа, - жарким шепотом сказала Василика. – Я такая же, как ты! Мне нужны нитки, игла и гребень для волос! Слуга опустил голову, избегая ее взгляда. - Я передам господину, и если он разрешит, принесу. - Он уже разрешил! – тихо гневаясь – и отчаиваясь, отозвалась Василика. Она замолчала, потом потребовала: - Назови мне хотя бы свое имя, ведь ты тоже валах! - Александру, - ответил прислужник. Он не поднимал глаз. Потом вдруг быстро прибавил: - Мне запрещено говорить с тобой, госпожа! Прости! Василика увидела, что на бледных щеках слуги выступил румянец. Она усмехнулась. - Добро, - пробормотала девушка, - значит, нельзя… - Разожги жаровни, мне холодно, - потребовала Василика. Александру в этот раз не стал спорить, а, зачерпнув в каком-то горшке углей, проворно наполнил две металлические жаровни и зажег огонь. Потом откланялся и ушел. Абдулмунсиф, хитрый змей, конечно, приставил к ней одного этого безъязыкого слугу – конечно, и этому валаху, да и всем остальным мужчинам здесь запрещено говорить с ней; наверное, даже смотреть! Абдулмунсиф тоже большой господин в этом месте – или завладел княжеским сердцем настолько, что князь дозволяет ему творить все, что тот захочет! Или оба эти господина согласны в том, что творят. Или же Абдулмунсиф делает все тайком, как это принято у турок… Василика стала есть, едва ощущая вкус превосходной господской пищи. Она думала – откуда же взялась такая добрая еда здесь, когда вся Валахия давно голодает, а у князя такое большое войско? Может быть, он взял какую-нибудь турецкую крепость и завладел припасами: складами и скотом? Но ведь сам князь на стороне турок – разве нет? Этого было слишком много для ее бедной головы, и Василика заплакала, уткнувшись лицом в колени. Потом она утерла глаза и заставила себя доесть. Неизвестно, когда дадут еще – что может случиться через час! Валашский прислужник Александру, теперь державший себя с ней так, точно он и вправду был немой, вскоре вернулся за посудой и принес ей иглу, нитки и костяной гребень. Красивый гребень - хоть боярской дочке! Но Василика не могла ничему радоваться – ей сделалось только страшнее. Абдулмунсиф сказал, что она будет при нем служанкой. Но как турок допустит женщину прислуживать себе – они ведь так отгораживаются от женщин, и Абдулмунсиф, хоть и крестился, не мог себя переменить? Да он и не переменял… Значит, Василика нужна для другого. Если не в наложницы, то еще хуже… хотя что может быть хуже? Она стащила с себя шаровары и, оставшись в одних чулках и набедренной повязке, обмоталась овчиной, как юбкой. Потом принялась ушивать штаны. Сердце у нее сжималось, на пальцы капали слезы. Василика напевала заунывную валашскую дойну* – пела колыбельную всем своим мертвецам, которых не было времени оплакать. Абдулмунсиф вернулся днем: если Василика угадала время, во дворце в это время подавали обед… Она еще не закончила со своими шароварами; и не могла переодеться. Но Абдулмунсиф, конечно, не вошел к ней. Он, не присаживаясь, возился с чем-то на своей половине. Василике вдруг нестерпимо захотелось взглянуть, какие вещи ее спаситель держит там, - но валашка понимала, что ей будет, если она сунется туда. Может, у него там колдовские книги? Но ведь Василика не умеет читать! Как ей вдруг стало жаль, что она не знает грамоты; хотя это было редкостью среди женщин. - Господин, - окликнула Василика турка. - Мне сейчас некогда! – огрызнулся Абдулмунсиф. Или Штефан. Непостижимый человек! Он вышел так же быстро, как и вошел. Но хотя бы не отказывался говорить с ней, не презирал ее разговоров! Этот человек все же пожил среди христиан! Может быть, вечером Василике удастся заставить его рассказать хотя бы немного о себе и о том, что он намеревается делать. Или заставить проговориться… Она вздохнула и отложила работу, глядя на вход в шатер, который сквозил недостижимой свободой. Пальцы, с отвычки шить, Василика все исколола… Она слизнула выступившую на пальце капельку крови и, зажмурившись, протерла усталые глаза. Открыв их, Василика поняла, что не одна. В первое мгновение девице показалось, что пришел слуга; но нет, никто не входил к ней, никто не тревожил ее снаружи. Тревога явилась изнутри. Василика почувствовала, что над ней кто-то стоит. Она поняла, что это женский дух, по жаркой злобе, волнами окутывавшей ее, по радости, которую этот дух испытывал при виде крови. - Ты кто? – шепнула Василика, не смея повернуть головы. Длиннопалая жаркая ладонь легла ей на плечо. - Бедное дитя! Вот ее наконец и пожалели, в первый раз после спасенья из Тырговиште, - но Василика готова была убежать на край света от такой жалости. - Ты дух из ада? – прошептала она. Гостья засмеялась. - Нет никакого ада, глупенькая! Василика отважилась повернуть голову – и встретилась взглядом с высокой смуглой женщиной, в длинных серьгах, запястьях, подобно змеям, обвивавших ее руки, в длиннейшем белом платье, клубящемся у ног. Черные глаза и черные волосы духа блестели, как намасленные. Блестели долгие клыки в алчно приоткрытом рту. - Рая тоже нет, - шепнула гостья. Она помолчала, внимательно глядя на девицу, и прибавила, очень серьезно и печально: - Вы напрасно думаете, что когда-нибудь сможете освободиться. - Я не понимаю тебя, - боязливо прошептала Василика. Пришелица улыбнулась. - Ну конечно же, не понимаешь, - сказала она. Черный дух отдалился, скрестив руки на груди. - Разве ты не знаешь, что вампир приходит, только если его позвать? – спросила жуткая гостья. - Как же я тебя звала? Я тебя даже не знаю, - прошептала девушка. В этих резких чертах, лишенных женской красоты, было что-то знакомое, что она страшилась узнать. - Ты меня знаешь. Я знавала твою княгиню, и мы с ней очень давно дружны, - ответила черная женщина. - И теперь дружны? – прошептала Василика. Марина покачала головой. - Теперь? Теперь княгиня потеряна и для вас, и для нас, - сказала она с тяжким вздохом. – Моя несчастная святая сестра! Василика начала понемногу понимать – и чем больше она понимала, тем больше ужасалась. - Княгиня попросила, чтобы ее убили… потому что не хотела стать самоубийцей и проклятой!* – воскликнула она. Марина усмехнулась. - Ну, княгиня все едино стала самоубийцей, кого бы об этом ни попросила, - сказала нежить. - И она потеряна для вас, потому что ей пронзили сердце и отсекли голову, - произнесла Василика дрожащим голосом. – Да? Марина вскинула плечи и руки, зазвенев запястьями. - Это сказки для детей – для вас, людей! – воскликнула она. – Нет, милая, так вампира не уничтожишь! - Как же можно уничтожить вампира? – спросила Василика. Она была во сне – страшном, необоримом и почему-то сладостном. Марина оказалась совсем рядом – как она сделала это, Василика не поняла. Ей было томно, страшно и сладко сразу. - Чтобы уничтожить нас, перестаньте нас кормить, - ласково положив руки девушке на плечи, шепнула нежить ей в лицо. Она засмеялась. – Но вы никогда не перестанете нас кормить! Василика закрыла глаза: голова шла кругом. Нежные руки погладили ее по волосам, потом легли на шею и сомкнулись на ней. - Какое сладкое дитя, - прошептала Марина. – Бедненькая! И я ничем не могу тебе помочь! - Но почему? – шепнула Василика. – Разве ты не знаешь, что замыслил Абдулмунсиф, как прочла мои мысли? - Умное дитятко, - проворковала Марина, улыбаясь. Руки отпустили девичью шею. – Ты понимаешь, что я тебе не враг! Но, увы, твой прекрасный турок находится не в моем, а в другом аду! Его мысли для меня недоступны! Василика понимала все меньше и меньше. Но ее и не просили думать – только покориться. "Эта тварь лжет, лжет", - колотилась в голове мысль, не желавшая уходить. - Ты говоришь правду? – спросила она. Боярская дочь усмехнулась. - Ты разве не знаешь, что женщина лжет даже тогда, когда говорит правду? – отозвалась Марина. Потом некрасивое лицо ее еще больше исказилось. - Они не слышат и не видят меня! Князь не слышит и не видит меня, оба эти господина не слышат и не видят меня… только ты, чернавка! А теперь и княгиня, моя сестра, потеряна для меня! Девушка беспомощно посмотрела на терзавшего ее духа. - Но ведь княгиня Иоана умерла? – спросила она: как будто не похоронила ее своими руками. Смех Марины зазвучал в ее ушах. - На самом деле безразлично, жив ты или мертв, - горько сказала нежить. Василика зажмурила глаза и зажала уши. Ей показалось, что тьма сгустилась вокруг нее, оборачивая ее, как нагретое полотно после турецкой бани; как неверные заворачивали своих женщин, в одно покрывало за другим. Потом девушка отняла руки от ушей – это получилось с трудом, как будто руки приклеились; глаза разлепить тоже оказалось нелегко. Она увидела, что одна. Потом Василика посмотрела на вход в шатер - и распахнула глаза в изумлении и ужасе: свет за дверью окрасился кроваво-красным. Но ведь только что было обеденное время! Она же не спала?.. Потом валашка почувствовала голод, впившийся в желудок. Она даже застонала, схватившись за живот. Почему к ней никто не пришел – забыли?.. Василика поднялась на затекшие ноги; но вместо того, чтобы выйти из шатра, подошла к своей постели и легла, обхватив голову руками. Ей казалось, что она, еще не умерев, попала в ад. Василика попыталась молиться, но ничего не вышло. Потом колыхнулись полотнища у входа, и девушка быстро села. Это оказался валах Александру: Василика так обрадовалась живому человеку, что чуть не схватила его в объятия. Бедняга, должно быть, умер бы со страху, вздумай она так поступить. Смиренный валах поставил перед ней поднос с горячим супом, кебабом* и лепешками. Василика стала есть – с жадностью, с наслаждением. Ей казалось, что она не ела добрую сотню лет. Наевшись, она откинулась на подушки и заснула как убитая. Проснувшись, Василика увидела за полотняной занавесью черный силуэт своего господина, освещенный лампой, – кудри, ниспадающие на гордо развернутые плечи, высокий лоб и нос с горбинкой. Штефан что-то читал. "Вот бы и мне выучиться читать и понимать все эти премудрые господские вещи!" - с тоской подумала валашка. Но пока Василика могла только встать и окликнуть этого турка, назвав господином. Он распрямился. - Что? Василика приблизилась к нему: сердце так и замирало. Она отвернула край полотна и склонилась, заглядывая в щель, чтобы посмотреть Штефану в лицо. - Я хотела тебя спросить, господин, - прошептала девица. – Ты очень похож на князя, а тот – венгр… Василика замолчала, закусив губу. Она не знала, как продолжить. Абдулмунсиф улыбнулся, став сразу и краше, и страшней. - Наш князь венгр только по матери, - сказал турок. – Его отец родом из Царьграда. Мой – тоже. Штефан помедлил и прибавил: - Завтра мы уходим… снимаемся с лагеря. Приготовься. Он опять вернулся к книге, дав понять, что все сказал. Василика выпрямилась и выпустила занавесь из рук. У нее не осталось ни слов, ни мыслей. * Румынская и молдавская лирическая народная песня. * По румынским поверьям (и поверьям многих близких к румынам южнославянских народов), вампиром может стать самоубийца, как богоотступник. Кстати говоря: одна из румынских разновидностей вампиров – стригои – имеет рыжие волосы, голубые глаза и два сердца. * Шашлык: мясо с овощами, изжаренное на вертеле.