Орлиное гнездо

Они уходили ввечеру – Василика едва успела закончить со своими шароварами, работая как проклятая: меньше всего ей хотелось бы предстать этой армии чужих мужчин полуодетой или одетой как женщина. Должно быть, памятуя о том же самом, Штефан по первой ее просьбе подарил Василике ремень и высокие крепкие сапоги. В первый раз она могла отойти по снегу далеко… если бы ей дали на это время. И Василика смогла припрятать в сапоге нож, брошенный валашским военачальником. Ножа у нее никто не отнимал – с того самого дня, как ее поселили сюда; Василика не могла поверить, что ее тюремщик не приметил этого оружия, а значит, он попросту презирал ее попытки взбунтоваться. А может, Абдулмунсифу пришлась по нраву ее строптивость – как знать… Василика как раз заканчивала облачаться, надевая овчину поверх шерстяной безрукавки, как Абдулмунсиф вошел к ней, без всякого предупреждения. Турок опустился перед нею на колени, чтобы посмотреть в глаза. Может быть, хотел успокоить. Василике начало представляться, что ее восточный хозяин стал по-своему привязываться к ней. - Мы уходим, - сказал турок, улыбаясь этому. Василика улыбнулась в ответ. Она шевельнула правой ногой, ощутив успокоительный холод и твердость стали в сапоге; почувствовала, как на щеки взошел румянец. - Ты очень добр ко мне, господин. Штефан ласково кивнул; его белозубая улыбка стала шире. Потом он вдруг положил ей руку на правое колено – и у валашки зашлось сердце: конечно, сейчас хозяин выхватит нож из ее сапога и всадит ей же в грудь! Девица закрыла глаза; и тогда рука исчезла с ее колена – но потом обе руки турка легли ей на плечи, и он оказался так близко, что это испугало Василику пуще всех угроз пыток и смерти, исходивших от него. Хозяин поцеловал ее горячими, нетерпеливыми раскрытыми губами. Ее в первый раз целовал мужчина! Потом он поднял ее и обнял за плечи. Василика не могла как следует думать ни о чем – ни о том, что этот человек любил мертвую княгиню, ни о том, что он был рожден неверным, ни о том, что он признался в близком родстве с князем Валахии… у нее подкашивались ноги, кружилась голова, и она не верила ни этому турку, ни его поцелую, ни самой себе. Неужели ей все-таки предстоит стать наложницей турка? Хватит ли у нее твердости, чтобы уйти от такой доли? "Напрасно вы думаете, что когда-нибудь сможете освободиться", - прозвучал в ее голове чужой, предостерегающий голос: голос мертвой благородной женщины. - Ты говорил, что от меня несет, - сказала Василика, посмотрев в лицо Абдулмунсифу; темный огонек ярости и упрямства разгорелся в ее глазах. – А теперь так делаешь со мной?.. Конечно, он мог делать с ней все, что пожелает! Но вместо того, чтобы вслух признать свою власть, Абдулмунсиф только усмехнулся и потрепал пленницу по щеке. - Больше от тебя не несет, - сказал он. Потом спросил: - Ты взяла все свои вещи? - Да, - сказала Василика, не глядя на турка. Он ничего не ответил; только крепко взял ее за руку и вывел из шатра. Она получше надвинула на лоб шапку с меховым околышем, из-под которой свисала толстая коса, и стала посматривать по сторонам уже смелее – куда смелее, чем когда очутилась в лагере! Но теперь этот стан сворачивался у нее на глазах: падали и складывались шатры, палатки; гасли костры, которые быстрые уверенные руки забрасывали снегом; рыцари и простые конники вскакивали на лошадей. Слуги, не разгибая спины, нагружали возы. - Ты поедешь на одном из моих возов, - сказал ей Штефан, остановив Василику в тени обоза*, который как раз составлялся. Он осмотрел полонянку с ног до головы в ее мужском платье - и, усмехнувшись, заключил: – Я бы дал тебе лошадь, если бы ты умела ездить верхом! Василика благодарно кивнула. - А куда мы теперь… Она так и не спросила об этом своего хозяина. А больше было не у кого – Абдулмунсиф, именуемый Штефаном, стал для нее единственным окном в мир. - В Турцию, - ответил ее господин так спокойно, точно не было в его жизни ни одного христианского дня. – Сдаваться на милость султана! Василика всхлипнула от ужаса, схватившись за телегу; почувствовала, как в глазах темнеет. Абдулмунсиф крепко и больно схватил ее за руку. - Эй! Он хотел ударить ее по лицу, чтобы привести в чувство; но почему-то не сделал этого. Василика очнулась сама. - Как в Турцию? Как сдаваться? – прошептала валашка, думая, что она сейчас в самом дурном, ужасном сне. – А как же князь… - Потом все сама увидишь! Абдулмунсиф без лишних слов схватил ее и подсадил на телегу силком. Потом, беззаботно смеясь, похлопал девушку по ноге – по той самой, которая скрывала нож. - Сиди! Прятаться он ей больше не велел. Василика свесила ноги и схватилась за край возка, как сидело множество слуг, ехавших в обозе. Пока бояться было особенно нечего; делать тоже нечего – и она могла смотреть по сторонам и раздумывать… Бежать Василика не сможет. Даже если бы решилась на такое в виду всего войска – она станет добычей диких зверей или диких людей в тот же день. Она совсем не знает этих земель, которые все равно что турецкие… А ее спаситель и господин верит ей: да, он почему-то верил ей и ее влечению к нему. Кроме того, не может все быть так просто. Наверняка под этой сдачей на милость султану что-то кроется! Ее господа такие хитрые люди! Или же Бела Андраши так убит, сломлен горем, что и в самом деле решил сдаться Мехмеду: а этот турок мог обольстить его. Такая мысль была настолько правдоподобна, что Василика чуть не соскочила с телеги, несмотря на весь ужас смерти и расправы. Но девица удержалась. Ей теперь не было другой дороги, кроме как с этими людьми, этими повелителями. Вскоре дорога убаюкала ее, и Василика стала клевать носом. Заставив себя встряхнуться, валашка увидела подле себя черную смуглую женщину в белом – мертвую женщину. Светлые одежды Марины сливались со снегом, по которому они ехали. - Я думала, что вы боитесь солнца, - сказала Василика. - Не открывай рта, заметят, - серьезно посоветовала Марина. – Ты можешь просто думать – я услышу. Василика кивнула. "Мы боимся солнца, когда являемся телесным глазам, - прозвучал в ее голове тот же голос, который она уже привыкла слышать ушами. – Ты же сейчас видишь меня глазами души, которых почти никто не открывает".* Василика боязливо притронулась к виску. "Как же слепы все вокруг!" "К несчастью, милая, - серьезно и сочувственно отозвалась Марина. – Или же к счастью. Бог рассудит!" Василика покраснела. "Ты слышишь меня, все мое сердце… как на исповеди!" Марина рассмеялась. "Исповедник слышит только язык, дитя мое, а никак не сердце! И подбери ноги, а не то потеряешь сапоги". Василика торопливо подобрала ноги и поправила нож в правом сапоге. Совет был очень кстати. "Мне так стыдно, что ты все слышишь!" Марина вдруг с улыбкой обхватила ее за шею, царапнув длинными ногтями, и жарко поцеловала в уста: как невольничью печать поставила. Как метил рабов султан, к которому они ехали. "Твой ангел-хранитель должен же знать, что ты замышляешь!" Конечно, этому духу любо было насмехаться над нею; но поделать Василика ничего не могла. Марина вдруг обняла ее за плечи, так что рука в белом разрезном рукаве обнажилась до локтя, и показала за спину Василике – то есть вперед. "Видишь ли, куда мы едем?" "Нет, - испуганно подумала Василика. – Куда?" "Назад на север, к Тырговиште! Султан выедет навстречу княжескому войску, и вы все вместе двинетесь в Турцию!" Господи, неужели это правда? Абдулмунсиф продаст ее в рабство? Сколько таких полонянок увезли в Турцию за все эти годы – и скольких выманили таким вот обманом, как ее? "Обыкновенные турки так не любезничают, моя милая, - немедленно откликнулась Марина на ее мысли, хотя Василика вовсе того не просила. – И ты уже его раба, хотя и необыкновенная. Думаю, он оставит тебя при себе". Василика всхлипнула и утерла глаза. Боже всемилостивый, она до того дошла, что искала утешения у этого нечистого существа, у живого мертвеца! И тут длинный палец вскинул ее голову за подбородок, и злые глаза с красным огнем впились в ее глаза. - Будь-ка со мной поучтивей, девчонка! – уже в полный голос крикнула ей в лицо боярская дочь так, что чуть не оглушила. – Думаешь, сама я довольна, что мне тебя навязали? Василика, вскрикнув, содрогнулась и быстро осмотрелась: невозможно было поверить, что это существо видит и слышит она одна. Несколько голов и в самом деле смотрели на ее воз с земли, с лошадей: но только на нее одну, на чудную полонянку турецкого рыцаря, с которой вдруг приключились корчи. Василика взглянула направо, налево – Марина пропала. Какому творению ада она отныне обречена подчиняться – и в чем? Но, кто бы эта женщина ни была, Василику некому оборонить от нее. Господь к ней глух – как уже давно, давно глух к страданиям всей Валахии. Василика заползла поглубже в телегу, насколько позволили тюки шерсти – должно быть, купленные или взятые силой у валашских пастухов, - и задумалась над тем, что ей сказал этот дух, нечистая сестра покойной княгини. Не обманула ли она ее? Но ведь немного погодя все равно станет понятно, куда и к кому они едут. Валашка свернулась на возу и задремала. Беседы с Мариной отнимали у нее много сил. Когда совсем стемнело, они стали на привал – и подле Василики тотчас очутился Абдулмунсиф. Он снял ее с воза скорее бережно, чем грубо. От него сильно пахло лошадью, но это было приятно; горячие руки турка согревали ее плечи. На ее хозяине была яркая дорогая броня и валашская шапка с бархатным верхом – не знай Василика, кто перед ней, приняла бы за своего, за дворянина… - В какую сторону мы едем? – спросила Василика. - На север, навстречу султану, - ответил турок, избегая ее взгляда. Но в темноте он приобнял ее крепче. – Идем, там для тебя раскинули палатку, поспишь одна! - Спасибо, - сказала Василика. Она пошла, чувствуя руку господина на своем плече, а нож, который готовилась обратить против него, - в своем сапоге. Об этом Абдулмунсиф по-прежнему молчал. Когда ее подвели к палатке, Василика спросила – нельзя ли умыться. Турок молча кивнул. Вскоре ей принесли горячей воды, которой она умылась так старательно, как только могла. Василика уже скучала по баням, в которых во дворце купались и девушки княгини: госпожа держала при себе только опрятных прислужниц… Можно ли будет так купаться в Турции? Василика звонко засмеялась, поймав себя на таком соблазне. О чем она думает! Больше Абдулмунсиф не целовал ее и почти ничего ей не говорил, кроме самого нужного. Василика иногда видела его подле князя, хотя сама думала, что они проводят вместе намного больше времени, чем это ей видится. Кто ее хозяин князю – неужели и в самом деле брат, сын того же отца? Быть такого не может! Но эти двое, несомненно, были в родстве. Через два дня они съехались с султаном. Василика по-прежнему сидела на возу и могла наблюдать встречу вождей так же свободно, как мужчины. Она вытянула шею, напрягла слух, пытаясь понять – что говорит золотоволосый и прекрасный собой Бела Андраши, который близко подошел к могучему бородатому и уродливому султану и склонился перед ним, но не пал ниц, как это полагалось. Андраши говорил по-турецки, и Василика не поняла ни слова. Потом Мехмед усмехнулся и так же по-турецки, громко и грубо, как ей показалось, ответил. - Влад Дракула был костью в моей глотке, которую в конце концов раскусил ворон! – сказал султан венгру. – Тобой же я долго давился, но наконец, я вижу, проглотил! Андраши немного изменился в лице, но, помедлив, ответил спокойно и почтительно, не поднимая глаз. - Я решил принять всемилостивейшее предложение, полученное от султана. Я сложил с себя корону, на которую не имею права, а сам со всеми моими людьми смиренно признаю власть империи! - И Аллаха, - с удовольствием сказал Мехмед. – Но своего Христа ты сохранишь, Бела Андраши! Я великодушен к побежденным, и ты воспользовался этим! Венгр еще раз поклонился, прижав руку к сердцу, но более не преклоняясь. Впрочем, султан этого сейчас и не требовал: всему свое время. Он знал, что победил сильного человека. - Хорошо, - наконец сказал великий турок. – Ты и твои люди поедете со мной, с моей армией! Сколько у тебя осталось воинов, Бела Андраши? - Две тысячи, - сказал низложенный господарь. Мехмед хмыкнул. - Немалая сила! Он, должно быть, вспоминал – что делывал, располагая не намного большей силой, Влад Дракула: Андраши, несомненно, вспоминал о том же самом. Глаза его застыли, губы дрожали. Но такие страсти, отражавшиеся на лице врага, только убедили султана в его искренности. Мехмед милостиво кивнул. - Сейчас твои и мои люди вместе отдохнут перед тем, как продолжить путь, - сказал султан. Глаза его уменьшились и стали колючими. – Но если только мои воины заметят попытку бунта… Андраши серьезно и печально покачал головой. - Разве я глупец – или враг своим воинам? Мехмед еще раз кивнул - и, тяжко ступая, удалился. Василика перевела дух. Кажется, все разрешилось мирно. Она, несколько дней тому назад люто ненавидевшая султана, как и почти всякая женщина на ее месте, сейчас была рада миру с ним. А потом валашка опять затаила дыхание, увидев Абдулмунсифа, – ее турок громко и радостно говорил с каким-то человеком, очень на него похожим: еще более, чем были похожи между собой Абдулмунсиф и князь. Потом эти двое крепко обнялись. Не оставалось сомнений, что они были настоящие братья! Позже, когда Штефан подошел к своей пленнице, Василика спросила его: - Кто этот человек, с которым ты говорил, господин? - Мой брат Абдулкарим*… его христианское имя Адриан, - поглядев ей в глаза, ответил турок, все еще сияя счастьем встречи. – Он жил при дворе князя вместе со мной, а теперь приехал ко мне с султаном из Тырговиште! Тут Василика припомнила, что словно бы и в самом деле видела Абдулкарима при дворе: но он показывал себя гораздо реже, чем его брат. "Господи, куда мы едем?" - подумала Василика. Но никто не мог дать ей ответа: даже завладевшая ею неупокойница. На другой день войско под началом султана двинулось в Турцию, к Эдирне – столице империи, куда Абдулмунсиф так и не успел сманить царственную избранницу своего сердца. * Обоз - вереница следующих друг за другом повозок с грузом; совокупность транспортных средств, приданных войсковым частям. * Материализации в парапсихологии действительно боятся света: может быть, от этого и пошли легенды о вампирах, не выносящих солнца. * "Слуга Благородного".