Орлиное гнездо

Николае не сказали, зачем его требуют в Вышеград - когда король уже оставил город и водворился в столице снова. Николае на самом деле нечасто был ему нужен – и уже почти в полной мере почувствовал себя нахлебником Корвинов, как жили многие венгерские дворяне, ничуть этим не тяготясь… Но теперь за ним пришли несколько гвардейцев короля и приказали собираться и ехать в Вышеград немедля. У Николае было на кого оставить сестрина сына – но и то ему вдруг стало очень страшно, что он может не вернуться к Раду, бросить его на венгров навсегда. Уж не арестовать ли его пришли за какие-нибудь старые грехи, совершенные еще в Валахии? Но юноша укрепился и не показал виду посланным. Он только попросил их подождать, пока он соберет в дорогу вещи и даст наставления слугам… Ему не препятствовали, когда он собирал дорожные сумки и оседлывал коня; ни когда он надевал доспех. Королевские посланцы спокойно угощались его вином, сидя у него во дворе. От такого сознания сердце Николае радостно взыграло – нет, едва ли его хотели упрятать в тюрьму: иначе солдаты с ним бы не церемонились, и уж никак не стали бы наливаться его вином. Но Николае понимал, что его призывают неспроста: уже потому только, что его призывали. Он крепко обнял и поцеловал племянника – и подумал о Корнеле, и зажмурился, стараясь отогнать мысли о настоящем отце Раду. Как будто самые мысли о витязе Дракулы могли повредить малышу. Раду ничуть не испугал отъезд отчима – тот сказал, что скоро вернется. И отец, и мать уже говорили ему такое, прежде чем сгинуть навек: но в сыне проклятых жило то же чувство, что и во всех благословенных детях, - сознание небес. Он как будто не потерял своих родных – а имел не только их, а и весь мир, полный счастья… Так и все дети, пока не пробудятся для страшной жизни. Николае еще раз поцеловал и перекрестил мальчика – как Корнел давно, очень давно; а потом вышел к посланным короля и сказал, что он готов. Гвардейцы встали, не удостоив боярского сына никакими объяснениями; хотя были уже навеселе… Нет, преступников так не возят! Гвардейцы сели на своих коней, и они выехали со двора. Николае сразу взяли в клещи – окружили, чтобы он не бежал; он на миг ужаснулся мысли, что за ним нашли какие-то грехи, которых он сам не мог упомнить. Но потом юноша взял себя в руки. Если такова его судьба – он умрет; а не судьба умереть, так никакая беда его не возьмет. Когда человек мог заботиться о себе лучше Бога? Они ехали той же дорогой, что на княжескую свадьбу, - но тогда за Николае прибыл один только гонец, который не слишком за ним следил; сейчас за ним следило множество глаз, и хотя не все стражники были трезвы, но ему и шага в сторону не дали бы ступить. Николае укрепился в мысли, что он наконец-то понадобился для большого дела – в первый раз за всю жизнь. Когда они прибыли в замок, боярского сына, не дав даже передохнуть, тотчас повели к княжеским покоям. Сердце юноши томительно сжималось. Он понадобился Дракуле! С благословения короля!.. Что же это может быть? Он увидел в коридоре вместе с королевскими стражниками витязей Дракулы. Эти суровые мужчины вполголоса что-то сказали друг другу при виде его, как союзники; но Николае не расслышал их слов. Боярский сын невольно замедлил шаг – он запнулся о собственную ногу, когда подходил к дверям, за которыми Николае ожидал почетный пленник его величества короля. - Идите, жупан, не бойтесь! Один из венгерских солдат подтолкнул его латной перчаткой в такую же железную спину. Боярский сын окрысился при этом посягательстве: - Еще чего! Он гневно сжал губы и шагнул в комнату, готовый к чему угодно. Никто из этих католиков, из этих смердов не посмеет назвать его трусом! В комнате неярко горел камин; на дубовом столе с резным закругленным краем лежала пара небрежно брошенных дамских перчаток, горела свеча и высилась стопка книг, прекрасно переплетенных, но потрепанных. Опущенная занавесь на окне погружала покой в полумрак, несмотря на ясный день, и Николае не сразу заметил в кресле у стола неподвижную женскую фигуру: сверкающий отделанный серебром пластрон, как броня, одевал грудь, сужаясь книзу и клином вонзаясь в пышную юбку ее платья. Он с робостью взглянул в лицо женщине: бледное, словно обескровленное, невидимые брови – омерзительная мода! – очень высокий лоб, на котором трепетали жемчужные капли. Светлые глаза венгерки смотрели пронзительно: даже не неприязненно – а так, что юношу озноб пробрал. Боярский сын осознал, что перед ним княгиня, которой он забыл поклониться, - он видел ее лишь на свадьбе, и совсем забыл, какова она собой! Тогда он ее пожалел – подумать только! Николае согнулся в поклоне. Когда он выпрямился, на тонких губах княгини появилась улыбка, и она едва заметно кивнула юноше. Он глубоко вздохнул и перекрестился, и с лица венгерки снова исчезла даже тень приязни. Николае ощутил сильнейшую враждебность этой женщины – и вдруг подумал, что Илона Жилегай в родстве не только с самим королем, а и с многими венгерскими и трансильванскими семействами, прославившимися кровожадностью и чернокнижием. Падший католик в десять раз хуже падшего православного христианина… - Тебе туда, - вдруг отчетливо сказала княгиня на валашском языке, показывая в сторону дверей, которые вели во внутренний покой. – Князь ожидает тебя там. Ее выговор, родная речь в ее устах заставили Николае поежиться. Куда лучше было бы, если бы она заговорила на своем собственном языке! Боярский сын еще раз низко поклонился благороднейшей из жен и направился вперед. Перед тем, как войти, он остановился и еще раз быстро перекрестился; потом глубоко вздохнул и толкнул дверь. Князя Николае тоже увидел не сразу – хотя Дракула не сидел в кресле в углу, как его супруга, а стоял у окна, спиной к гостю: но гость не сразу догадался, что этот невысокий человек с несообразно широкими плечами и длинными растрепанными наполовину седыми волосами и есть Колосажатель. Зато, осознав истину, Николае упал на колени: ноги сами подогнулись... Влад Цепеш медленно повернулся к нему. На нем было домашнее бархатное платье, широкое и свободное; руки господарь держал за спиной. Сверкающие глаза навыкате пригвоздили юношу к месту. Было видно, что Дракула желал заговорить – но молчал, не двигаясь и не сводя с коленопреклоненного гостя взгляда. И тогда Николае вздохнул и, набравшись отваги, встал: князь сразу же перестал возвышаться над ним, а сделался ниже на полголовы - но Николае никогда бы даже не помыслил в присутствии этого человека о каком-то своем превосходстве. Дракула улыбнулся, взглянув юноше в лицо; потом он отступил от Николае и прошелся по комнате, держа руки за спиной. - Знатный боярский сын, - медленным, глубоким и сильным голосом проговорил Влад Цепеш. – Я хорошо тебя запомнил! Ты не разжижился с тех пор! Николае сразу вспомнил, как познакомился с князем и его правосудием, - по правде говоря, он об этом ни на миг не забывал, когда думал о Дракуле. Юноша потупился. - Что князю угодно от меня? - Это воля короля, не моя, - сказал Дракула, помедлив – словно бы после серьезного раздумья. Он опять прошелся по комнате – Николае забыл дышать, следя за этим человеком. Потом господарь снова повернулся к юноше и спросил: - Ты помнишь человека по имени Андраши? У Николае потемнело в глазах. Это имя словно бросилось ему в голову: кровью, позором, смертью сестры…гибелью Валахии! - Да, государь, - сказал боярский сын. Дракула кивнул. - Когда-то я обещал тебе, что ты послужишь мне своей храбростью, - проговорил он, разглаживая усы. – Ты помнишь мои слова, боярский сын? - Да, - тихо сказал Николае. Князь пристально смотрел на него, и юноша почувствовал, что лишается своей воли. - Теперь ты мне очень нужен. Теперь ты можешь сослужить великую службу всей Валахии! Николае глубоко вздохнул. Переступил с ноги на ногу. - Я готов! - Молодец, - безобразно улыбнувшись, похвалил его господарь. – Тогда сейчас сюда позовут человека, который все тебе расскажет. Он сделал знак какому-то прислужнику. Еще до того, как слуга вернулся с человеком, который должен был посвятить Николае в государево дело, боярский сын понял, кого перед собой увидит. Это и в самом деле оказался Корнел – образец для Николае, любовь его и страх… Положив руку Николае на плечо, Корнел повлек его наружу, чему юноша был очень рад. Хотя теперь он едва ли мог радоваться Корнелу больше, чем Дракуле, - он был рад оказаться подальше от князя. Корнел вывел Николае в коридор, через какую-то третью дверь, - и Николае только там, когда его просквозило ветром, осознал, что весь взмок. Витязь толкнул его к стене – вернее говоря, позволил к ней привалиться. Он все еще обнимал Николае за плечо, и юноша был ему благодарен. - Что князю нужно от меня? – спросил он, отдышавшись. Корнел вдруг заступил его спереди – и не успел Николае опомниться, как оказался притиснут к стене своим другом и наставником: черные глаза неумолимо впивались в его глаза, могучие руки сжимали его плечи. - Ты знаешь, где теперь ваш венгерский граф, муж моей жены? – спросил витязь совсем тихо. Николае мог только мотнуть головой. Корнел рассмеялся. Он был страшен. Руки его мертвой хваткой держали Николае. - Андраши сейчас у султана, - сказал витязь. – И подпал под власть сатаны, и готовится покорить себе христианский мир! И это ему удастся, если мы ничего не сделаем! Николае открыл рот. Он попытался вздохнуть – и тут наконец Корнел отпустил его. - Как - покорить христианский мир?.. – спросил юноша. – И как мы можем этому помешать? Корнел отстранился от него и скрестил руки на груди. Он начал рассказывать – а Николае слушал его, точно со стороны, в ужасе и жажде действовать… которые попеременно овладевали им, пока слова витязя лились в его уши. Дело шло об Иоане – о мертвой Иоане. Андраши помешался из-за Иоаны, которая погибла в Валахии, в битве – и которая покоилась в Валахии уже более полугода. Незаконный венгерский граф, незаконно захвативший валашский престол, теперь предался султану, чтобы обольстить его и подчинить себе орден Дракона, действующий в Турции. Андраши готовит переворот в Стамбуле: и в Стамбуле же сохраняются важнейшие священные списки и книги ордена, которые нельзя выпускать в мир… - Нужно уничтожить эти книги, - тихо и страстно говорил Корнел. – Это будет тяжким ударом для ордена – но нам придется ударить по самим себе, снова ударить по себе, пока не случилось худшего! - Но почему именно я? – спросил Николае, когда оправился от изумления. – Разве я способен?.. Корнел похлопал его по плечу и усмехнулся. - Потому что Андраши знает тебя и поверит тебе. Он помнит тебя чистым душою отроком - а такие легче всего поддаются на дьяволовы искушения, - сказал витязь. – Именно тебе удобнее всего будет обмануть графа. Ты скажешь ему, что готов помочь в воскрешении своей сестры… Николае отпрянул. - Что ты сказал? Оказалось, что переворот в Стамбуле был еще не худшим, что задумал несчастный, но возлюбленный фортуной безумец, - он крепко задумал с помощью черного колдовства вернуть к жизни свою Иоану, звезду своей жизни, свет своих очей! Они оба валахи, продолжал Корнел, и смогут представить дело так, точно прибыли от Раду Дракулы, который ныне княжит в Валахии. Они предоставят чиновникам султана бумаги и печати, которые тех убедят. - Но я совсем не говорю по-турецки, - прошептал Николае, которому казалось, что он вот-вот очнется от сна. - Я немного говорю, - сказал Корнел, не глядя на него. – Этого будет достаточно. Николае схватил Корнела за плечо – и тут же разжал руку, стоило Корнелу взглянуть на него. - А откуда у князя турецкие бумаги? – шепотом спросил боярский сын. Корнел засмеялся. - Тебе совсем не нужно этого знать, - сказал он: как будто вспоминал сейчас все свои службы, которые сослужил, не ведая, что творит. Потом объяснил, словно бы наконец смягчившись: - Нам прислал их один союзник – наш заморский друг, турецкий рыцарь… Он теперь в Царьграде… Но сначала мы поедем в Турцию – к большому белому паше! Николае громко засмеялся, поняв, что этим именем турки называют Андраши, как звали Дракулу Казыклы-беем: каждое такое новое звучное имя гласило, что в мире прибавилось ужаса! Корнел смеялся тоже; они долго смеялись вместе. Потом бросились друг другу на грудь, сжимая друг друга в объятиях изо всех сил – как свою последнюю надежду. Им было безразлично, кто в этот миг смотрит на них – и что себе думает… - Мы одолеем его, брат, - прошептал Корнел. – Знай это, пока я с тобой! - Я всегда тебе верил, - откликнулся Николае. – Клянусь… клянусь всем, что ни есть святого! Он понимал, что бесстыдно лжет; и понимал, что всхлипывает. Корнел видел все это – но не сказал больше ни слова. Только гладил Николае по плечу. Он поцеловал младшего брата в плечо – Корнел тоже плакал… - Бог есть, - шептал витязь. – Бог есть, и он велик… Они выехали через неделю – король придал к ним отряд из венгров и валахов, состоявших у него на службе. Венгерские воины не должны были вызвать никаких подозрений – не больше, чем валашские витязи: и тех, и других хватало даже в самой империи Мехмеда. Николае скакал рядом с Корнелом – впереди, хотя до сих пор ему даже в хвосте боевого отряда не случалось выезжать. Но юноша чувствовал, яснее, чем во все минуты прежней жизни: он избран, и потому не оплошает.