Орлиное гнездо

- А ты знаешь, что Матвей уже выкупил свою корону?* – спросил Корнел. Николае, морщась и закусывая губу, снимал с себя разгоряченный доспех. Они только-только остановились на дневку. Услышав слова друга, боярский сын выпрямился и замер, посмотрев на него сквозь слипшиеся каштановые кудри. - Вот как? Корнел улыбнулся. - Да, так! Тем золотом, которое его апостолическое величество мог бы потратить на священный поход, он позолотил свой престол. Значит, теперь Венгрия еще менее способна отразить опасность с востока, буде та нагрянет. Спасать королевство придется нам с тобой… Товарищи посмотрели друг на друга и захохотали – безудержно, до слез; они схватились за руки и продолжали хохотать. Их положение теперь – разве не было оно удачнейшей насмешкой над положением Валахии, всегда прикрывавшей Венгрию малым числом? Николае наконец разоблачился и с наслаждением растянулся на земле, на спине. Корнел прилег рядом – но так, что приподнимался над другом на локте, озирая землю вокруг. Однако младшего товарища он не упрекал. Кое-кто из их товарищей сидел, кое-кто тоже лежал: не считая часовых. Было по-осеннему прохладно, кругом расстилались равнины – голая земля, кое-где поросшая вереском. "Вот место, где должны скитаться бесприютные души", - подумал Николае. Сам он смотрел в неспокойное, хмурящееся небо – и ему казалось, что это бесприютные души мглисто проносятся над ним, заслоняя солнце. - Ты не очень устал? – спросил витязь. - Вовсе нет, - отвечал Николае, лежавший неподвижно, как колода: он даже головы к Корнелу не повернул. Тот усмехнулся и похлопал боярского сына по плечу, и Николае вздрогнул от боли во всем теле. - Ученья всегда бывает недостаточно, - сказал Корнел. – Уж я-то знаю. Когда приходит настоящий враг, спасаешься не столько своей силой, сколько Богом! Николае вдруг приподнялся и сел, забыв об усталости. - А ты в Него веруешь? – спросил он, впившись карими, еще так мало повидавшими юными глазами в витязя. – В Бога? Корнел опустил голову. Взяв с земли прутик, он стал чертить какие-то знаки… потом быстро стер их большой ладонью. - Когда я не верую, - негромко сказал витязь Дракулы, - я чувствую, что не живу… Или умру тотчас, как скажу себе: Его нет… Он взглянул в глаза Николае и припечатал словом: - Или веровать, или не жить, Николае. Николае попытался рассмеяться таким диким словам – но не мог: в горле пересохло. Корнел пристально, со всей силой, какую воспитала в нем жизнь, смотрел на боярского сына. Наконец Николае спросил: - Так ты потому только веруешь, что это нужно, чтобы жить? - Да, - спокойно ответил витязь. Николае в безмолвии покачал головой и лег обратно на землю. Корнел простерся на спине рядом с товарищем и обнял его за плечи. Оба долго лежали рядом, ничего не говоря, глядя в небесные просторы, – и каждый из этих мужчин видел своего бога. Пока они продвигались, пока было время, на отдыхе, Корнел учил Николае турецкому языку и испытывал его боевые навыки. Николае был не очень способным к языкам – чтобы овладеть венгерской речью, ему понадобилось намного больше времени, чем Иоане и самому Корнелу; а для боевых испытаний он слишком уставал после дней скачки. - Для турнира ты неплох, - с улыбкой сказал Корнел в первый вечер. В Вышеграде им ни разу не пришлось сойтись в поединке – Корнела куда-то отсылали из города: витязи Дракулы были нужны королю постоянно. Николае неловко засмеялся, поняв, что означает похвала наставника: он был хорош только для потешного боя, как многие венгерские дворяне. Но им вовсе не так часто приходилось отстаивать свою страну, как валахам! - Андраши против тебя и на турнире не выстоял, - заявил юноша. Корнел вдруг посерьезнел. - Так-то оно так, - сказал витязь, - только Андраши воюет словом много ловчее, чем мечом! А в Турции это куда нужнее… бабья страна, - вдруг закончил он сквозь зубы. Николае насупился. Он был еще совсем молод, а и то понимал, что бабья страна – это не столько обидное, сколько смущающее умы название: что-то, что утекает между пальцев, стоит сжать его в кулаке, - что-то, чего не одолеть ратной силой, что опутает человека тысячью способов, прежде чем он успеет распознать хотя бы один… - Ну, тогда уж и Венгрия – бабья страна, - сказал боярский сын. Корнел вздохнул. - Еще не настолько. Он сел, и Николае заставил сесть рядом с собой, похлопав по траве. - Пока нам никаких разъездов – и никакого врага не встретилось, - хмуро проговорил витязь, - и это очень большая удача. Но Господь недолго бывает так милостив. Он мрачно улыбнулся, а Николае, невольно содрогнувшись, подумал – что же за Господь у Корнела и его князя… у всех рыцарей Дракона, считая и Андраши, и этого неведомого турка, который помогал им из Царьграда. - Турки или валахи могут нам встретиться когда угодно, - продолжал Корнел. - Ты помнишь, что тебе делать, если это случится? Николае сжал губы. - Молчать и не высовываться, если не дойдет до драки. Корнел усмехнулся. - Правильно помнишь. Мы не будем показывать им никаких бумаг, если они не потребуют, - здесь, на пограничье, всякие разъезжают… и с Раду Красавчиком никакого закона быть не может, - зло закончил он. – Князь говорил мне, что Валахии все равно что не стало теперь… каждый господинчик на своем клочке царь и бог! Сделалось дело, о котором мечтали вы с отцом! Он взглянул на юношу так, что тот зажмурился от стыда. - Отец доброго хотел, - прошептал Николае. – Он всегда стоял за страну как умел… - Ну вот так хорошо и сумели отстоять, - выговорил Корнел, усмехаясь. – И князь у нас теперь в самый раз такой стране. Корнел был виновен в том же грехе и носил то же прозвище, что и младший Дракула, - но не это, на самом деле, лишало мужчину мужества. - Скорее всего, мы сможем разойтись миром… если нам встретятся не разбойники, - заключил витязь. – Теперь на наших землях каждый стоит за себя. Дай бог, чтоб свое не отобрали, - а у нас вид сильных людей... Он с удовольствием поглядел на Николае. Тот сейчас вымахал в молодца не хуже, чем был он сам, когда женился на Иоане. - Если встретятся турки, люди султана, я сам буду с ними говорить, - сказал Корнел. Он улыбнулся. – Это будет даже хорошо. Николае вдруг усомнился, сможет ли даже Корнел говорить с турками так, как должно: он был хотя и смекалист, но вовсе не того воспитания, того полета человек, что его князь и Андраши – что собственный отец Николае, великий боярин Раду Кришан! Но Корнел, когда это было нужно, действовал наитием: и это его блестяще выручало. Конный разъезд встретился им в тот же день, вскоре после того, как они после дневного отдыха опять двинулись в путь. Это был пестрый отряд – меховые шапки, для защиты не то от солнца, не то от холода: было уже совсем нежарко, - перемежались с шлемами всех мастей. Лица были не то валашские, не то турецкие: ясно одно – полуразбойничьи… Хотя какого порядка им следовало теперь ждать на своей земле? Конники преградили им дорогу, молча и угрожающе – а может, жадно разглядывая прекрасной работы доспехи и дорогие сбруи; как и седельные сумки. И тогда Корнел выехал вперед и заговорил. Говорил он по-турецки, и с запинкой – но все равно слишком бойко для того, чтобы Николае поспевал за его речью. Николае услышал имя Раду Дракулы, потом султана. Они, говорил витязь, везли неотложные вести султану… Если эти люди сами окажутся вестниками Раду Красавчика, им придется плохо. Ничуть не лучше может выйти, если это боярские люди. Смотря какой у них господин – и за какого господина он стоит: и валашские, и молдавские, и чешские, и венгерские владыки цапались друг с другом не хуже, чем все они вместе – с султаном. Корнел говорил недолго – их воины успели взяться за мечи, но никто, повинуясь предводителю, меча из ножен не вынимал. Даже если у этих людей мирные цели – при виде оружия любой воин может потерять голову, если только это не полководец. Однако обошлось: разъезд их пропустил. Не пришлось даже ничего показывать; хотя эти люди не назвали себя и сами. - Кто они были? – спросил боярский сын Корнела, когда они оторвались от неприятеля. Тот пожал плечами. - Велика ли разница? Нам они враги, пока они здесь, на нашем пути, - ответил Корнел. Он посмотрел на притихшего юношу и улыбнулся, коснувшись его плеча. – При такой встрече последнее дело – показывать свою слабость, поддаваться… Мы не вынимали оружия, но и никаких бумаг не вынимали, пока эти конники не доказали своего права нас допрашивать! Корнел свел брови. - В бабьем царстве дашь слабину – тотчас сядут на шею, - сказал он. Он взглянул на друга и объяснил: - Бабье царство, брат Николае, это такое, в каком нет никакого закона, кроме своего хотения… А Николае подумал – разве не таково и их самодержавное государство, в котором нет никакого закона, кроме хотения князя? Или царство мужей – это когда хотение одно, великое, а бабье – когда хотений много, и они мелки, и налезают друг на друга? - При моей сестре было не так, как при Красавчике, - сказал наконец Николае: не зная, как еще отвечать на такие слова. Корнел вдруг улыбнулся, светло, как будто солнце заиграло в храме. - Это потому, что твоя сестра была не баба, а жена – высокая жена, - ответил витязь. – Хоть и не моя… - поникнув головою, прибавил он шепотом: прощая, каясь. Николае пригнулся к влажной конской шее. Он казался себе совсем не хилым – а и понял вдруг, как-то безнадежно, что уже устал. Венгры и валахи по сторонам его, опытные воины, из которых он был самый младший и один не испытанный в бою, не выказывали никакого утомления. - Я… не сдюжу, - вдруг прошептал он, ужасно стыдясь, но чувствуя, что молчать будет предательством. – Я… мне нет места меж вами, Корнел, вы все витязи не чета мне… Корнел засмеялся. - Князь велел, чтобы тебя взяли во что бы то ни стало, боярский сын, - ответил он. – А значит, так Господу угодно. Больше он до самого вечера ничего не сказал. А вечером, когда они расположились у костра – под открытым небом, Николае подсел к своему вождю. Часовым был не Корнел, но он тоже не спал. - Не спится? – хмуро спросил Корнел, не поворачиваясь к нему. – И мне вот, видишь, не спится. - Боишься? – шепотом спросил Николае. - Нет, - ответил витязь. Конечно, нет! Разве он когда-нибудь чего-нибудь боялся? - И я – нет, - сказал Николае. Он поворошил обеими руками каштановые волосы. Вздохнул. – Я боюсь, брат, что подведу вас всех… Давай еще раз повторим, что я должен буду делать. Корнел тотчас повернулся к нему. Они посмотрели глаза в глаза: прямой взгляд, красивые смуглые лица… в темноте они казались ровесниками, братьями, ночь омолодила Корнела. - Когда дело дойдет до тебя… если дойдет, - веско ответил витязь, - ты скажешь Андраши, что послан братьями из Буды. Что ты вызвался сам… потому что это твое дело прежде всех. Что ты везешь для белого рыцаря книги взамен тех, которые он не раздобыл в Трансильвании. Корнел вдруг улыбнулся. - Это убедит Андраши более, чем все остальное. - Но почему? – шепотом спросил Николае. Он до сих пор не спрашивал, что это за трансильванские книги, хотя выучил, что ему говорить. Корнел вдруг склонился к нему и крепко схватил за плечо. - Потому, брат Николае, что люди князя Влада разорили замок Кришан и ваш фамильный склеп в поисках бумаг, доверенных твоему отцу. Воины князя были перехвачены людьми Андраши еще в Трансильвании и перебиты. Николае отшатнулся от витязя в ужасе. Корнел сочувственно кивнул. - Этого никто не мог знать, кроме посвященных в дела ордена, - проговорил он. – Но мы верим, что книги Андраши не достались. Ты помнишь, почему? Корнел словно повторял ему старый урок – а Николае повторял за ним заученное, едва шевеля губами, плохо понимая: - Да… Потому, что ваш турецкий брат Штефан из Стамбула написал князю о предательстве своего брата Адриана в Эдирне… А если Штефан ошибся? Корнел пожал плечами. - Ты мог и не знать, что он ошибся, - сказал витязь. – Но то, что ты вместе со всеми нами прошел через расположение врага, через все опасности… и явился предложить Андраши свою верность, узнав, на какие святыни покушались его люди… Николае усмехнулся. - Это может означать, что меня подослал Дракула, только и всего! - Конечно – и это тоже может означать, - спокойно согласился Корнел. – Но Богу виднее, кем как распорядиться, боярский сын. Он сжимал плечо Николае. Юноша закрыл глаза и ощутил, что хватка на его плече еще окрепла. Они наткнулись на турецкий отряд через день после этого разговора: уже тогда, когда успели углубиться внутрь империи. Границы Блистательной Порты менялись что ни день – как и расположения войск. Николае опять молчал и не двигался: даже тогда, когда прозрачный сияющий воздух осквернила турецкая брань и его товарищи не на шутку схватились за мечи и сабли. Он схватился за свой меч, но застыл, достав его из ножен лишь наполовину, а только думал: неужели это все? Вот так все должно кончиться?.. А потом один из венгров похлопал его по плечу, и Николае осознал, что все кончилось – благополучно. Их доставят в Эдирне, к белому рыцарю. Это имя уже прославилось до самых границ империи – как имя его врага, Казыклы-бея. Они проехали еще несколько дней – и им позволено было и мыться, и стирать платья, и мягко спать на постоялых дворах. Николае почти понравилась турецкая любовь к чистоте и телу, насколько ему что-нибудь могло здесь нравиться. Сейчас, в преддверии такого дела… Николае уже успел утомиться видами, запахами, чувствами – оскорбительно новыми для его и его понятий. Особенно ново и дико было созерцать турчанок: в штанах и покрывалах, нередко увешанных монетами, ехавших в носилках в сопровождении охраны – или же семенивших по улице, непристойно вихляя бедрами, и жмущихся к стенам при виде вооруженных христианских мужчин. Как коконы, таившие в себе зародыши неведомого соблазна и зла. "Никогда бы не хотел жениться на такой. Даже просто сойтись", - думал Николае. Если бы ему и могла сейчас понравиться девушка – так, чтобы сойтись с нею для любви, - то такая, как его сестра: красивая, но не бесстыдная, не подлая, а благородная и чистая, сильная духом… Православная… Но разве найдешь здесь такую? Наконец они прибыли в Эдирне – и вселились в какой-то дом, каких здесь было множество: белый, ярко расписанный снаружи и изнутри, толстостенный. Чем-то напомнивший Николае боярские палаты в Тырговиште. Николае успел подумать, как милостива к ним судьба: их до сих пор не обыскивали, не допрашивали хорошенько… обходились скорее как с гостями, чем как пленными. Он вымылся как следует, оделся в чистое, выпил воды, поел сушеных фруктов и жареного мяса, и теперь сидел на ковре, поджав ноги, - и, глядя на свои ладони, как мусульманин во время молитвы, шепотом повторял, что ему нужно сказать большому белому паше… Он не успел додумать. В таких делах никогда не успеваешь додумать. Граф Андраши вошел к нему без предупреждения. * Летом 1463 года.